28.08.2019

Случчане знают, что в городе достаточно много улиц носят имена известных русских поэтов и прозаиков. Их гораздо больше, чем названных в честь белорусских писателей.

Известно, что многие из улиц получили свои имена решением №199 исполкома Слуцкого городского Совета народных депутатов от 17 июля 1956 года в связи с утверждением проекта планировки кварталов для индивидуальной застройки на землях, отведённых 20 апреля 1956 г. колхозом «1-е Мая» (ныне ОАО «Слуцкая Нива») Слуцкого района вдоль улицы Пролетарской (ныне – им. В.И. Ленина). Это улицы Некрасова, Кутузова, Суворова, Максима Горького и Московская.

Одна из улиц этого района носит имя Алексея Васильевича Кольцова (1809–1842). Только находится она уже по другую сторону ул. В.И. Ленина – севернее. Логично предположить, что и эта часть Слуцка застраивалась после 1956 года.

Кто же он, Алексей Кольцов, именем которого названы улицы во многих белорусских городах, в т. ч. и в Минске?

Алексей Васильевич Кольцов – это весьма яркое явление в истории русской поэзии. Не случайно к концу XIX века стихи Кольцова положили на музыку более ста композиторов, а к восьмидесятым годам XX столетия – около трёхсот композиторов. Речь идёт о вокальных произведениях, которые созданы такими корифеями, как А.Л. Гурилев, А.Г. Рубинштейн, М.А. Балакирев, М.И. Глинка, С.В. Рахманинов и многие-многие другие. Один из первых в этом представительном ряду А.Е. Варламов, который, как и автор стихов умер от туберкулёза.

Необычная притягательность поэзии А.В. Кольцова для музыкантов и вокалистов обусловлена напевностью стиха, ярким выражением чувств. Не случайно каждое шестое стихотворение поэта называется «Песней» или «Русской песней».

В метрической книге Входо-Иерусалимской церкви города Воронежа в 1809 году было записано: «Октября 3 рождён у купца Василия Петрова сына Кольцова и жены его Параскевы Ивановой сын Алексий». В этой же книге в 1842 году появилась ещё одна запись: «Октября 29 умер, ноября 1 погребён на кладбище Всех Святых воронежский мещанин Алексей Васильевич Кольцов, 33 лет, от чахотки».

Приводятся строки одного из последних стихотворений, которое написал Кольцов, будучи тяжело больным: «Ужель безвременно из мира выйду я, не совершив и задушевного желанья?»

Знаменитый народный поэт родился в зажиточной мещанской семье города Воронежа. Отец его был прасол, торговавший скотом – человек умный, энергичный, оборотливый. Мать Кольцова была женщина добрая, но совсем необразованная, даже неграмотная.

Детство Кольцова протекало в суровой патриархальной купеческой семье; отец был единственным владыкой дома и всех держал в строгом повиновении. Только мать умела ладить с ним и, по-видимому, оказывала на мальчика более благотворное влияние.

Кольцов был предоставлен самому себе. В семье он сверстников не имел: одна сестра была намного старше его, а брат и другие сестры – гораздо моложе.

Когда ему минуло 9 лет, его стал учить грамоте один из воронежских семинаристов. Кольцов учился прилежно и успешно; минуя приходское, он прямо поступил в первый класс уездного училища (1818), но пробыл в училище недолго: через год и 4 месяца отец взял его домой, находя сведения, полученные сыном, вполне достаточными для той жизни, к которой он его готовил – торговле скотом. Русское правописание осталось для Кольцова недоступным навсегда.

Училище, однако, принесло ему ту пользу, что он полюбил чтение. Первые книги, им прочитанные, были лубочные издания, различные сказки про Бову, про Еруслана Лазаревича и т. п. Он покупал их на деньги, выдававшиеся ему для лакомств и игрушек. Затем он перешёл к романам, которые доставал у своего товарища, Варгина, тоже сына купца. Кольцову особенно нравились «Тысяча и одна ночь» и «Кадм и Гармония» Хераскова. В 1824 году Варгин умер, оставив другу в наследство свою библиотечку – всего около 70 томов.

По выходе из училища, Кольцов, надо думать, стал помогать своему отцу в его торговых делах и тогда впервые ближе познакомился с деревней и донскими степями. Это знакомство сразу оказало на него сильное влияние; ему открылся мир чарующих звуков и красок, и он впитывал их в себя, чтобы потом передавать свои, этому миру родные, мысли и чувства. В 1825 году сильное впечатление произвели на него случайно попавшиеся ему стихотворения И.И. Дмитриева; особенно понравился ему «Ермак».

Ему было 16 лет, когда он написал первое своё стихотворение «Три видения». Вскоре после этого он познакомился с воронежским книгопродавцем Кашкиным. Прямой, умный и честный, Кашкин пользовался любовью воронежской молодёжи; и его книжная лавка была для неё своего рода клубом. Он интересовался русской литературой, много читал и, кажется, сам писал стихи. Есть основание думать, что ему Кольцов показывал свои первые опыты. В течение 5 лет Кольцов пользовался безвозмездно его библиотекой, знакомясь с произведениями Жуковского, Дельвига, Козлова, Пушкина. Стихотворения Кольцова 1826–1827 годов, за редкими исключениями, представляют собой слабое подражание этим образцам.

В конце 20-х годов Кольцов сблизился с Андреем Порфирьевичем Сребрянским, воспитанником воронежской семинарии, впоследствии студентом медико-хирургической академии. Сребрянский сам был поэт; его стихи среди семинаристов пользовались очень большой известностью. Одна из его пьес не забыта и поныне: это известная студенческая песня «Быстры, как волны, дни нашей жизни». В своих письмах к Белинскому Кольцов не раз вспоминает с благодарностью о своём друге, которому он был обязан очень ценными указаниями, в особенности по предмету техники стиха, а также более строгим выбором чтения. Об отношениях Кольцова к Сребрянскому свидетельствует и стихотворение, ему посвящённое («А.П. Сребрянскому», 1829).

В конце 20-х годов Кольцов полюбил жившую в их доме крепостную девушку Дуняшу, купленную его отцом у одного из соседних помещиков. Отец поступил круто: в одну из отлучек Кольцова Дуняша была продана на Дон, где вскоре вышла замуж. Это было для Кольцова сильным ударом, следы которого остались навсегда в его поэзии. В 1829 году Кольцов познакомился с профессором философии и физико-математических наук в воронежской семинарии Вельяминовым, по отзыву Де-Пуле – человеком серьёзно интересовавшимся литературой. В том же году, через Воронеж проезжал некий Сухачев, считавший себя литератором. Кольцов познакомился с ним и дал ему тетрадь своих стихотворений. Сухачев увёз её с собой в Москву, и в 1830 году некоторые из стихотворений Кольцова издал под своим именем.

Счастливая случайность вскоре свела Кольцова с Н.В. Станкевичем. По словам Я.М. Неверова, у отца Станкевича, помещика Воронежской губернии, был винокуренный завод, куда местные торговцы скотом пригоняли свои гурты для корма бардой. Молодой Станкевич не имел никаких сношений с этими людьми. Однажды, ложась спать, он долго не мог дозваться своего камердинера. Камердинер в своё оправдание рассказал, что вновь прибывший прасол Кольцов за ужином читал им такие песни, что они все заслушались и не могли от него отстать; он привёл несколько оставшихся у него в памяти куплетов, которые и на Станкевича произвели сильное впечатление. Он пригласил Кольцова к себе, чтобы узнать у него, откуда он достал такие прекрасные стихи. По просьбе Станкевича, Кольцов передал ему все свои стихотворения. Одно из них Станкевич поместил в «Литературной Газете» (1831), при письме, рекомендующем читателям «самородного поэта, который нигде не учился и, занятый торговыми делами по поручению отца, пишет часто дорогой, ночью, сидя верхом на лошади».

В мае 1831 года Кольцов в первый раз отправился в Москву по торговым и тяжебным делам своего отца и познакомился там с членами кружка Станкевича, в том числе – с Белинским. В московском «Листке» Кольцов поместил в 1831 году ряд стихотворений. В 1835 году на средства, собранные членами кружка Станкевича, была издана первая книжка «Стихотворений Алексея Кольцова» – всего 18 пьес, выбранных Станкевичем из «довольно увесистой тетради». Туда вошли такие перлы, как «Не шуми ты, рожь», «Размышление поселянина», «Крестьянская пирушка» и другие. Белинский встретил эту книжку сочувственно, признав в Кольцове «талант небольшой, но истинный». Кольцов, однако, по-прежнему писал лишь урывками, отдавая свои силы, по преимуществу, торговым делам отца.

Вторая поездка Кольцова в Москву и Петербург относится к 1836 году. В Москве он познакомился с Ф.Н. Глинкой, Шевыревым, в Петербурге – с князем Вяземским, с князем Одоевским, Жуковским, Плетневым, Краевским, Панаевым и другими. Всюду его принимали очень ласково, одни – искренно, другие – снисходя к нему, как к поэту-прасолу, поэту-мещанину. Кольцов прекрасно разбирался, как кто к нему относился; он вообще умел тонко и внимательно наблюдать.

С Пушкиным Кольцов познакомился в 1836 году. Знакомство состоялось, по словам А.М. Юдина, в квартире Пушкина, куда Кольцов был дважды приглашён. Перед Пушкиным Кольцов благоговел. Тургенев рассказывает, как на вечере у Плетнева Кольцов никак не соглашался прочесть свою последнюю думу. «Что это я стал бы читать-с, – говорил он, – тут Александр Сергеевич только вышли, а я бы читать стал! Помилуйте-с!»

Н.А. Полевой отзывается о Кольцове как о «чистой, доброй душе»; «с ним он грелся, как будто у камина». Князь Вяземский характеризует его как «дитя природы, скромный, простосердечный». Белинский прямо был в восторге от Кольцова. Так же хорошо относились к нему и Жуковский, и Краевский, и князь Одоевский. Последние, а вместе с ними и Вяземский, часто оказывали ему поддержку и в его личных, вернее – отцовских делах; благодаря им не раз кончались благополучно такие судебные процессы, которые отец, не имея связей, безусловно проиграл бы. Этим, должно быть, и объясняется отчасти, почему отец относился тогда к нему и к его литературным занятиям довольно доброжелательно.

Стихи Кольцова охотно печатались в лучших столичных журналах («Современник», «Московский Наблюдатель»). На родине слава его ещё более возросла после того, как Жуковский, сопровождая Наследника Цесаревича в его путешествии по России, посетил Воронеж (в июле 1837 года). Все видели, как Жуковский «прогуливался пешком и в экипаже вместе с поэтом-прасолом». Кольцов сопровождал его при осмотре достопримечательностей города. Кольцову в это время становилось тесно в семейной обстановке; его сильно тянуло к людям мысли и культуры, но он слишком крепко был связан со всем своим прошлым и материально, и духовно, да и образование его все-таки осталось поверхностным. В Воронеже мало кто понимал его душевное состояние, в особенности после 1838 года, когда умер Сребрянский.

С Кашкиным он вскоре разошёлся. В 1838 году Кольцов снова отправился сначала в Москву, затем в Петербург. Во время этой поездки он особенно сблизился с Белинским, который стал единственным близким ему человеком. Он поверял Белинскому все свои горести и радости, делал его судьёй всех своих новых произведений, которые немедленно ему пересылал.

В 1838 году Кольцов писал довольно много. Этому способствовала культурная обстановка и интересы того столичного общества, в котором он тогда вращался; он сам именно так объясняет причину плодотворной своей деятельности за этот год. После этой поездки жизнь Кольцова в Воронеже делается ещё более одинокой; домашняя обстановка ещё более тяготит его. С знакомыми он все более и более расходится. Кольцов мечтал о роли учителя, руководителя, хотел быть проводником тех высоких мыслей и идей, которые он встречал в умственных центрах России; знакомые насмешливо относились к таким попыткам, видели в нем простого подражателя. «Жить дома, в кругу купцов», пишет он Белинскому, «решительно я теперь не могу; в других кругах тоже… Безрадостная самая будущность у меня впереди. Я, кажется, собой одно выполню во всей точности: ворону… И, ей-Богу, я ужасно похож на неё, остаётся лишь сказать: она к павам не попала, а от ворон отстала. Больше этого ко мне ничего нейдёт».

Друзья звали Кольцова в Петербург, предлагали ему или самому открыть книжную торговлю, или сделаться управляющим конторой Краевского. Кольцов не последовал этому совету. Он знал, как мало идеального во всякой торговле, хотя бы и книжной, и вполне резонно доказывал своим друзьям, что не выдержать ему конкуренции с другими книгопродавцами, если он будет вести свои дела иначе, не по-купечески.

В сентябре 1840 года Кольцову снова пришлось побыть в столицах по делам отца. Это была последняя его поездка. Встречи с Белинским, В. Боткиным, немного оживили его, подняли было его дух. На этот раз Кольцов медлил возвращаться домой и на обратном пути из Петербурга подольше задержался в Москве. Слишком противным казалось ему опять очутиться в омуте домашней обстановки.

В феврале 1841 года Кольцов все-таки решил вернуться домой. Денег на дорогу у него не было – отец не хотел его возвращения и категорически отказался прислать; пришлось занять у знакомого. Дома он опять вошёл с головой в дела отца, но отношения между ними все более и более ухудшались. Бывали очень тяжёлые сцены, действовавшие на Кольцова угнетающе.

Вскоре Кольцов разошёлся и с любимой младшей сестрой своей, Анисьей, в которой он прежде видел единственную в семье близкую ему душу. Трагедией обыденности, тяжёлой и безнадёжной, веет от его писем к Белинскому в эту пору. Вот он кончит какую-то новую постройку, приведёт в порядок кое-какие отцовские дела и непременно приедет в Петербург – отец обещал дать ему денег. Но затягивались дела, Кольцов запутывался в них; здоровье тоже стало сильно портиться – и гасла надежда. На один только момент, и то весьма непродолжительный, улыбнулось-было ему счастье: он горячо полюбил Варвару Григорьевну Лебедеву, и это возбудило в нем веру в лучшее будущее; но в силу разных обстоятельств они должны были вскоре разойтись. Болезнь Кольцова – чахотка – стала быстро развиваться. Отец не давал денег на лечение. Доктор И.А. Малышев принял в судьбе Кольцова горячее участие и, как мог, поддерживал его силы. В смежной комнате готовились к свадьбе сестры, устраивались шумные девичники, а Кольцов лежал тяжелобольной, всеми покинутый; одна только мать да старуха няня ухаживали за ним.

Кольцов умер 29 октября 1842 года.

Некоторые биографы и составители биографических очерков к повторным изданиям сочинений поэта причиной смерти называют чахотку. Другие считают, что смерть наступила от неуклонно прогрессирующего сифилиса.

До начала XIX века существовало понятие «сифилитическая чахотка», куда включались любые изменения в лёгких, развившиеся у больных сифилисом. В последующем оказалось, что эти изменения чаще не имеют отношения к сифилису, а обусловлены туберкулёзом или различными неспецифичными заболеваниями лёгких.

Виссарион Григорьевич Белинский так писал о смерти друга. «Ещё смерть, ещё утрата – ещё не стало одного примечательного человека в русской литературе и русском обществе, которые по справедливости могли гордиться им: известный поэт русский, Алексей Васильевич Кольцов, скончался в Воронеже, прошлого года, в октябре месяце, на тридцать третьем году от роду… Тяжела и горька была жизнь этого человека, страшна была смерть его».

Закончил он строками: «Как поэт Кольцов был явлением весьма примечательным. Он обладал талантом сильным, глубоким и энергическим и, несмотря на то, должен был оставаться в довольно ограниченной сфере искусства – сфере поэзии народной. В своих «Думах» он рвался к другим, высшим мирам жизни и мысли, но выражал их всегда в своей однообразной народной форме. Если же смотреть на стихотворения Кольцова как на произведения народной поэзии, которая уже перешла через себя и коснулась высших сфер жизни и мысли, – то они останутся навсегда одними из любопытнейших явлений русской литературы и поэзии. О них нельзя судить порознь, но, собранные вместе, они представляют нечто целое – самобытную и интересную в самой ограниченности своей сферу творчества. Друзья покойного поэта, горячо любившие его и как человека, желая достойно почтить его память, намерены издать в скором времени избранные его стихотворения, с его портретом, facsimile и биографией».

Слово своё Белинский сдержал. Издание было осуществлено через несколько лет: «Стихотворения. С портретом автора, его факсимиле и статьёю о его жизни и сочинениях, писанною В. Белинским». СПб., Н. Некрасов и П. Прокопович, 1846.

 

Владимир ХВОРОВ

На заставке - Литография К.А. Горбунова. 1840-е годы