Жизнь свою посвятил людям
06.12.2013

Иван Трофимович Соловей был удивительным человеком, врачом от Бога. Знающий, любящий своё дело, самоотверженный хирург, за свою жизнь он вылечил сотни больных. Иван Трофимович работал в различных больницах, поликлиниках Минщины и в других областях страны. В годы войны он спасал людей на Любанщине, был врачом в партизанском отряде имени С. Лазо. Профессиональные и человеческие качества И.Т. Соловья не остались незамеченными. Он награждён различными медалями, орденом Отечественной войны второй степени. Но, наверное, самая главная награда – это признательность людей, которых лечил Иван Трофимович. О жизни этого замечательного человека вспоминает его дочь Валентина Ивановна Соловей.

– Мой отец был действительно необыкновенным хирургом. Он любил больных, любил студентов. В обучение последних вкладывал всю свою душу. Я помню, как они толпами ходили за ним, вместе ездили на вызовы, постоянно бывали в нашем гостеприимном доме. Отец никогда не отказывал в помощи. Очень часто его разыскивали в выходные дни, и он, сделав операцию, всю ночь сидел у постели больного. Нередко раздавался стук в окно: «Иван Трофимович, привезли больного». Папа одевался и шёл в больницу. Часто следом прибегала сестричка и вызывала маму, которая отправлялась ассистировать в сложных случаях.

Трудная судьба досталась моему отцу. Родился он в 1917 году в бедной крестьянской семье. В своей деревне он окончил три класса, а потом каждый день ходил пешком за 8 км в Слуцкую школу – и в слякоть, и в дождь, и в метель. А ещё надо было готовить уроки, помогать по хозяйству. Тяга к знаниям у него была необыкновенная, учился отлично. После школы он поступил в Минский медицинский институт. И началась студенческая жизнь, на первом курсе – без общежития. Ночевал у товарищей, в скверике на скамейке. Все годы учёбы подрабатывал, где только придётся: и прорабом, и сторожем, и патронажной сестрой в тубдиспансере. Институт окончил в 1939 году с отличными результатами: из 52 сданных за 5 лет экзаменов только по четырём были четвёрки, по остальным – пятёрки. Но на распределении всё равно большого выбора у него не было: сельских ребят, даже отличников, отправляли в деревни. Отца направили заведующим врачебным участком в д. Бабичи Гомельской области. Через полтора года его перевели в Глусскую районную больницу. Там он начал оперировать, обучаясь в основном по учебникам. Это научило действовать решительно и самостоятельно принимать решения.

С 1 июня 1941 года он был призван на военные сборы. А затем была жизнь в оккупации в Уречье, трудная работа в больнице, безденежье. Отец и другие врачи выполняли разные задания партизан – участвовали в подрывных работах, в разведке, передавали медикаменты в лес, заражали немцев сыпным тифом. Папа рассказывал, что это было очень опасно. Одна из медсестёр заразилась сама и умерла.

Я помню, как в посёлке начались аресты. Их проводили латыши – забирали подпольщиков и уводили всех в казарму. К нам кто-то пришёл и сказал: «Доктор, немедленно уходите». Родители в чём стояли, в том и ушли, а через десять минут за нами пришли каратели. Но мы и ещё много людей уже шли по лесу в сторону Любани. Спаслись тогда более ста человек, а 25 семей погибли. Расстреливали отдельно мужчин, женщин, детей. А всех жителей Уречья, спасшихся второго августа 1943 года, приняла в свои ряды бригада № 64 имени В.П. Чкалова (командир Н.Н. Розов). Отец лечил больных, раненых. Моя мама Ольга Алексеевна Михайловская, тоже врач, помогала ему, часто самостоятельно принимала решения. Сначала базой отряда были деревни Пласток, Пекличи, Паличное, т. е. это была партизанская зона. С января 1944 года немцы начали очередную карательную операцию с блокадой партизан. Их и местных жителей загоняли всё далее и далее в непроходимые болота. У нас постоянно было от 20 до 35 раненых и больных. Мои родители спасали, лечили, выхаживали их.

27 июня 1944 года в 13 часов встретились передовые группы партизанских и армейских разведчиков. Потом три дня и три ночи гремела канонада, все обнимались, радовались, что выжили, и… плакали. 30 июня партизанские отряды вошли в Слуцк. Началась мирная жизнь. Отец был назначен заведующим Слуцким райздравотделом, а мама пошла в Уречье организовывать больницу и амбулаторию. И днём, и ночью родители были на посту. Ведь сельский доктор не принадлежит себе, в любое время суток он нужен людям. В глухих деревнях сельчане жили в землянках, были случаи, когда волки уносили маленьких детей. Искусанных и еле живых, их отбирали у волков, привозили в больницу, и папа возвращал малышей к жизни – оперировал, зашивал, «штопал».

После Слуцка отец работал главврачом Кировской районной больницы в Могилёвской области, затем – в Бобруйской городской. С 1965 года и до самой смерти папа жил и трудился в минских лечебных учреждениях. За пять лет до пенсии он поступил в Калининградское морское пароходство, плавал судовым врачом на рыболовных плавбазах в Атлантическом океане. Он побывал в разных странах, видел много интересного. Его очень ценили в пароходстве за знания, за универсальность – на плавбазе отец был и хирург, и терапевт, и зубной врач, и невропатолог, и гинеколог. Отпускать его не хотели, но отец вышел на пенсию, приехал домой. Но без работы он не смог, пошёл хирургом в областную клиническую больницу, в Минские 18 ю и 19 ю поликлиники. Работал всегда на совесть, не по часам, а столько, сколько было нужно. Пациентам говорил: «Приму всех и с талонами, и без талонов, ждите». Так и делал, хотя очень уставал. И когда заболел, всё равно не мог без дела сидеть дома.

Когда в 1989 году умирал мой папа и уже был в бреду, у него была одна забота и тревога – как спасти больных? Он всё повторял: перенесите раненых в кусты, нас окружают, немцы заняли деревню… А я сидела рядом и плакала. Все, пережившие эту страшную войну, до сих пор живут с ней в своих сердцах, в своём сознании. Мой отец гордился, что будучи врачом партизанского отряда не потерял ни одного раненого и больного. Всех вылечил и никого не бросил в лесу, в болоте. Он не герой, но поступки его были героическими. Папа исполнял свой долг, как подобает честному человеку, потому что иначе поступить не мог. Я горжусь своим отцом, отдавшим всю свою жизнь людям.

 

Записала А. ГОЛОВЧИЦ
Газета «Голас Любаншчыны», 2007

Выпуск 7 класса средней школы №1 г. Слуцка. Июнь 1932 г.

1 ряд: Соловей Иван Трофимович, Габриэль Эля, учитель черчения, ???, Абрамович
2 ряд: учитель Географии, учитель пения Мендык, учитель физики Корзун, учитель белорусской литературы Цыганков, учитель истории директор школы Романчук Иван Герасимович, ученик Мирончик Владимир Юльянович, учитель физкультуры, учитель химии Корбут
3 ряд: Колядко Ефим, Жданович Николай, Самусевич, Курдюк, Воробей, Щука, Вера Кухарчик
4 ряд: Базыль, ???, Андреева, ??? Курдюк, ???

06.03.2013

Иван Трофимович Соловей родился 27 июля 1917 года в деревне Городище Слуцкого района в бедной крестьянской семье. Отучился три года в местной школе, потом – в средней школе № 1 города Слуцка, в 1939 году окончил Минский медицинский институт.

Первые профессиональные шаги молодой врач делал в качестве заведующего врачебным участком в деревне Бабичи на Гомельщине. Через полтора года стал работать в Глусской районной больнице, где впервые самостоятельно провёл хирургические операции.

Во время оккупации Беларуси немецко-фашистскими захватчиками И.Т. Соловей с семьёй жил в городском посёлке Уречье (теперь Любанский район). Работал в местной больнице, лечил, как мог, жителей Уречья и окрестных деревень, помогал партизанам. Когда нависла угроза ареста, И.Т. Соловью с женой и дочерью, как и ещё примерно сотне жителей Уречья, 2 августа 1943 года удалось уйти в лес. Они стали партизанами отряда имени Н.Г. Лазо 64 й партизанской бригады имени В.П. Чкалова, которой командовал Н.Н. Розов. Отряд базировался в Любанском районе.

После изгнания гитлеровских захватчиков с белорусской земли И.Т. Соловей работал заведующим Слуцким райздравотделом, главным врачом Кировской районной больницы Могилёвской области, врачом и главным врачом Бобруйской городской больницы. С 1965 года И.Т. Соловей трудился в минских лечебных учреждениях, в течение шести лет заведовал хирургическим отделением в 1 й клинической больнице, а пять лет перед уходом в 1977 году на заслуженный отдых плавал судовым врачом в Атлантическом океане.

Ратные и трудовые заслуги И.Т. Соловья отмечены орденом Отечественной войны II степени, медалями «За победу над Германией», «Партизану Отечественной войны» и другими наградами. «Я горжусь своим отцом, отдавшим всю свою жизнь людям», – говорит В.И. Соловей. Мы, слутчане, имеем все основания гордиться Иваном Трофимовичем Сбловьём – воином, тружеником, одним из достойных сыновей Слуцкой земли.

Записки партизанского доктора передала в Слуцкий краеведческий музей его дочь – Валентина Ивановна Соловей. Ребёнком ей довелось во всей полноте испытать все тяготы лесной партизанской жизни. Благодаря содействию научного сотрудника музея В.В. Тишкевича и с согласия Валентины Ивановны мы имеем возможность вернуться почти на 65 лет назад. Имеем возможность узнать о партизанском быте, условиях, в которых приходилось жить и действовать народным мстителям.

Партизанский доктор И.Т. Соловей делал эти записки в короткие и очень редкие минуты отдыха. В них – описания боёв, партизанских операций, нет ни слова художественного вымысла. Последнее, думается, делает их ещё ценнее как свидетельства самоотверженной борьбы советских людей с ненавистным врагом.

16 февраля 1944 года

Командир отряда Стекленёв вызвал меня к себе и сказал: «Отряд уходит, а вы с больными и ранеными остаётесь на месте. Но находиться здесь небезопасно: на лагерь могут в любой момент напасть немцы, которые группами ходят в лесу по болотам. Поэтому найдите укромное место подальше в болоте на островах, выройте землянку и там оставайтесь».

Вот это задача! Попробуй найди удобное место, не зная местности. Иду за помощью к жителю гражданского лагеря по фамилии Батюк. Ему за шестьдесят лет, спокойный, рассудительный человек. Вдвоём пошли искать удобное для такой цели место. Долго ходили по лесу, по болотам, но указанные им места не казались надёжными. И только ближе к вечеру он привёл на островок площадью примерно 100x70 метров, высоко выступающий над болотом. На нём – стройные сосны и ели, густой подлесок, а по краям – лозняк. С трёх сторон – болото, хорошо и далеко просматривается, вдали за ним виднеются ещё острова, поросшие лесом. Островок мне понравился, здесь землянку можно вырыть даже очень глубокую.

17 февраля

Руководство отряда выделило мне двадцать человек, выдали топоры, пилы, ломы, лопаты, и мы пошли рыть землянку для госпиталя. Выбрали высокое место под ветвями большой ели. Работали около шести часов, а потом вернулись в расположение отряда. Около пяти часов вечера на поляне в лесу перед всеми зачитали боевой приказ: отряд разбивается на три подвижные группы, назначены командиры групп, указаны районы маневрирования. Мне – оставаться с больными и ранеными. В помощь выделили двух женщин (Борисевич Нину Ивановну и Вигдорчик), четырёх мужчин (Танасейчука, Ткаченко, Пшеничного и Винтовку). Эти четверо пришли к нам в отряд из «добровольцев» немецкой армии, вернее, попав в плен к немцам, были завербованы в так называемую «добровольческую» армию. У каждого – по винтовке, а у меня – пистолет с четырнадцатью патронами. Неожиданно эти четверо партизан отказываются от выполнения задания. На срочном совещании командования отряда решили: за невыполнение боевого приказа всех расстрелять перед строем! Иду к ним, уговариваю. С неохотой, видимо, больше из страха соглашаются остаться со мной.

Вдруг слышим сильную стрельбу со стороны гражданского лагеря. Все рассредоточились по лесу. Но в этом лагере – наши раненые и больные! Начштаба отряда Василий Чегланов с автоматом, ещё один партизан с пулемётом и я бежим к лагерю. Вскоре увидели человек двадцать немцев. Пулемётчик дал несколько очередей по врагам, и они скрылись в лесу. Чегланов и я посадили тяжелораненую партизанку Аню Попок и ещё двух тяжелобольных на саночки и повезли в отряд. Остальные шли сами. Как только мы появились с больными, отряд ушёл.

Итак, я остался с больными и ранеными, а их – семнадцать человек. Четыре партизана помогают с неохотой. На душе тревожно: от них всего можно ожидать. Поудобнее устраиваем на саночки больных и отправляемся к своей новой землянке. Постепенно темнеет, мороз усиливается. Где-то на одном из участков дороги я сбился, и мы пошли левее. Долго бродили по лесу, и к землянке дошли в два часа ночи.

Натаскали сена из стога, застелили им пол и спохватились: печки нет, нечем завесить вход в землянку, и вообще ничего нет (ни вёдер, ни кружек, ни ложек и другого самого необходимого), да главное – продуктов. Как быть? Решил возвратиться назад, в лагерь. Пошли с Танасейчуком. Не застали там ни одного человека. Обошли несколько землянок, нашли разную утварь, железную печку с трубами. А вот из съестного – ничего. Погрузили всё на санки и пошли обратно. Вдруг Саша увидел в кустах около дороги что-то белое, достал, а это – мешок с мукой, около двадцати килограммов. Вот это находка! Довольные, хотя и страшно утомлённые, около пяти часов утра вернулись к своей землянке. Все страшно замёрзли, но костёр разжигать не стали, чтобы не обнаружить себя. Установили печку, завесили дверной проём. Стало тепло. Назначил дневального. Все уснули «мёртвым сном». Во сне почувствовал, что печёт ноги, открыл глаза – и, о ужас! – горит сено по всей землянке. Всех разбудил, быстро погасили начавшийся пожар. Поругал дневального за то, что уснул…

18 февраля

Наши женщины, которых мы называем хозяйками, приготовили завтрак – затирку из муки. Ели с аппетитом, хотя была она без жира и соли. Вместе решаем, как будем жить дальше? Саша Танасейчук вносит предложение – обследовать окрестность. Может быть, найдём лагерь местных жителей и попросим у них продуктов.

Из более лёгких больных назначил охрану, выдал им одну винтовку. А вместе с четырьмя моими «добровольцами» пошли через болото к острову, видневшемуся впереди, заметая следы.

К нашей радости, в болоте, по кустам нашли много бочек с зерном. Никаких следов на снегу не видно. Значит, это запасной склад деревенских жителей и к нему без надобности никто не ходит. Пошли дальше… Снова островки и среди густого кустарника виднеются шалаши. На наши крики никто не отозвался. В одном из шалашей обнаружили в печке шесть буханок хлеба, недавно испечённых. Взяли четыре буханки себе. А в это время Ткаченко обнаружил в одном из шалашей кур, восемнадцати из них свернул головы и погрузил в мешок. Начали рассуждать, почему люди убежали из лагеря? Посмотрели друг на друга и догадались: Ткаченко, Пшеничный и Винтовка одеты в немецкие шинели, хотя шапки на них гражданские, на мне – кожух, на Танасейчуке – пальто чёрного цвета. Наверное, нас приняли за немцев и полицаев. Позже наши предположения подтвердились. На саночки погрузили бочку ржи, бочонок с льняным семенем, взяли ступу с толкачом и противень. Прибыли к себе. Все довольны: с голоду не помрём. Поджарили на противне льняное семя, перетолкли его в ступе и этим заправили затирку. Это уже еда! Обработали кур. Так прошёл день. Но у меня на душе тоскливо, тревожно: весь день со стороны лагеря, где остались жена и дочка, были слышны взрывы и стрельба. Как быть? Решил: быт больных частично устроен, и я могу пойти искать Ольгу с Валечкой.

Уговорил Сашу Танасейчука пойти со мной (он среди «добровольцев» был сговорчивым, добрее других и общительнее). Дал указания остающимся, назначил старшей Нину Ивановну Борисевич. И в шесть вечера мы ушли.

Дорога нам знакома. Идём к каналу на переправу, по которой я переправлялся 14 февраля. Впереди заметили дымок. Пошли осторожнее и из-за кустов увидели: вокруг костра стоят двенадцать немцев. Легли за кустами, ожидаем. Может, они на ночь уйдут? Действительно, с наступлением темноты вверх взвились зелёные ракеты. Немцы радостно побежали от костра. Их голоса начали удаляться в сторону деревни Пласток.

Мы подошли к затухшему костру, разожгли его, обогрелись и спокойно добрались до переправы. По брёвнам перешли на другую сторону канала и по болоту направились к лагерю. Подошли осторожно, так как было очень темно. Землянки взорваны, в том числе и та, где находилась Ольга с Валечкой. Увидели, что на дне её тлеет огонёк, вверх идёт дым с запахом горелого мяса. Решили, что там лежат обгорелые люди. Спустился осторожно в землянку и увидел, что горят подушки. Людей нет. Неожиданно из-за куста раздаётся сиплый голос: «Доктор Соловей! Ваша семья жива!». К нам подошёл мужчина. Он рассказал, как немцы взрывали землянки, бросая в них гранаты.

– Все люди успели уйти в болото и скрываются в кустах, – сообщил мужчина. – Сохранились две землянки, немцы их не обнаружили. Там женщины с детьми, в том числе и ваша жена с дочкой.

Он привёл нас к землянке. Я по ступенькам спустился вниз, из открытых дверей пахнуло тяжёлым воздухом. Позвал Олю. Она тут же вышла. Обняли друг друга и плачем, плачем от радости встречи! Из землянки вышли все женщины и долго рассказывали, как они прятались от немцев, которые ходили с овчарками. Кто уцелел, а кого-то обнаружили и увели…

Забрали Ольгу с Валечкой и двинулись в обратный путь. Он был трудным, очень трудным… Мы с Сашей страшно утомлены, а тут ещё приходится попеременно нести Валечку (ей 4 года и 4 месяца). При подходе к переправе вначале разведали обстановку, выяснив, что всё спокойно, перешли по брёвнам. В лагерь-госпиталь прибыли с рассветом. На посту никого не было, все спали. Пришлось сделать выговор. После отдыха распределил обязанности. Лечение раненых и больных поручил Ольге – она тоже врач, сам с помощниками занялся хозобеспечением.

Снова пошли в разведку. В лесу обнаружили пустой дом. В нём сохранилась печь, нашли ручные жернова. Живём! Принесли ржи, просушили её на вытопленной печи и намололи муки. Поручил женщинам испечь хлеб. Они замесили тесто и оставили его подходить… Через дня три после нашего поселения к часовому подошёл мужчина и попросил позвать доктора. Оказалось, в их лагере в лесу много больных. Он просил оказать им помощь. И я пошёл.

Лагерь размещался недалеко, приблизительно в полукилометре от нас. Люди жили в землянках и утеплённых шалашах. С собой в лес они привели лошадей и коров. Осмотрел больных, оказалось – все с простудными заболеваниями и двое с воспалением лёгких. Выдал медикаменты и дал советы по лечению. В знак благодарности мне принесли небольшой кусок сала и три литра молока. Молоко выдавали трём тяжелобольным и Валечке. Сало разделили на небольшие кусочки и заправляли им «мучной суп». Постепенно больные и раненые начали поправляться.

В один из дней наши женщины попросили всех мужчин уйти на некоторое время подальше от землянок, сами организовали баню у костра: вымыли Аню и тяжелобольных, постирали бельё. В общем, как-то приспособились к жизни на острове. Но вокруг было неспокойно; время от времени раздавалась стрельба то с одной, то с другой стороны. Поэтому иногда на некоторое время оставляли землянку и уходили. Аню прятали под ветками спиленных елей и сосен, поместив на специально сооружённые носилки. Передвигались с места на место по кустарникам в болоте и островкам.

Один из поправившихся больных, Андрей Скрипко, начал упорно просить отпустить его, он волновался за свою 75 летнюю мать, оставленную в лагере деревни Озломль. С Андреем Скрипко мы были давно знакомы: я, будучи учеником 6–7 классов, в Слуцке жил на квартире у его матери. Несмотря на уговоры, я не хотел его отпускать. Доказывал ему, что теперь ещё очень опасно, по болоту ходят группы немцев и полицаев. А он мне будто в укор: «Вы же пошли искать свою семью, тогда было ещё опаснее. Я же хочу найти мать. Она была очень слаба, я боюсь, что она погибла. Может быть, разыщу да хоть схороню».

Я вынужден был разрешить ему уйти. Позже мы узнали, что Андрей погиб. Он был захвачен группой полицаев и расстрелян. Мать его тоже погибла.

Мы сравнительно спокойно прожили февраль и начало марта 1944 года. Шестого марта к нам из отряда пришла группа партизан. Радостная была встреча! Рассказывали друг другу, как прожили это время. Узнали, что блокада снята 5 марта, отряд теперь расположен в деревне Загалье. Все целы, только есть несколько раненых. Группе были поставлены задачи: разыскать нас (если живы!), заготовить продукты и вместе с нами прибыть в отряд.

В тот же день пришёл к нам мужчина из лагеря, куда я ходил лечить больных, и сказал, что у них есть сведения, что завтра утром, 7 марта, полицаи из Любани собираются разгромить наш госпиталь. Им известно наше расположение, знают даже мою фамилию и сколько больных в госпитале. Передал им это свой человек из Любани. Полицаи должны захватить меня живым, а всех остальных расстрелять на месте… Мы искренне поблагодарили его за предупреждение. Решили взять в лагере две подводы и отправиться сегодня же вечером в местоположение отряда. Группа осталась для заготовки продуктов. Ночевать они будут в лесу.

Всё, что могли, погрузили, разместили на подводах больную Аню, мою дочь и двинулись в путь. Предусмотрительно взяли одну подводу с санями, вторую – на колёсах, так как на болоте, до канала – ещё снег, а дальше он почти весь растаял. Добрались до канала, подводу с санями отправили обратно. Все шли пешком. С трудом пришли в деревню Бояничи, отдохнули и поехали-пошли дальше. К вечеру прибыли в деревню Загалье. Она большей частью была сожжена, уцелело только несколько домов. Подготовили для госпиталя большой дом. Хоть в тесноте, но все разместились, и по сравнению с землянкой – рай.

Прибывшая к нам чуть позже группа сообщила: на следующий день после нашего ухода, 7 марта, в шесть часов утра полицаи окружили и обстреляли нашу землянку-госпиталь. Они кричали: «Выходите, бандиты! Выходи, доктор Соловей, иначе забросаем гранатами!». Из землянки вышло шестеро крестьян, занявших её после нашего ухода. Так что благодаря человеку, который нас предупредил, мы остались живы…

Вокруг было неспокойно: время от времени в партизанскую зону делали налёты немцы с полицаями. Они нападали на группы партизан и местных жителей. Чтобы избежать внезапности, я перевёл госпиталь в Горное, в одну из сохранившихся землянок. Ранее в этих землянках располагался штаб нашей бригады. Около нас в такой же землянке расположилась хозчасть отряда. Установили ручные жернова, с помощью которых мололи зерно на муку. В начале апреля 1944 го обстановка стала резко ухудшаться. Вокруг партизанской зоны, уже в основном сожжённой, начали располагаться крупные немецкие части.

7 апреля

Снова началась блокада… В этот день отправил Ольгу с Валечкой на болото, посоветовал уходить в сторону, где размещены семьи нашего отряда. Что с ними будет? Неизвестно.

8 апреля

Поступил приказ – всем уходить на болото. Мне с ранеными и больными, а также хозчасти отряда приказано двигаться на остров Зыслов, а оттуда – на болото в направлении урочища Ореховое. Погрузили больных и кое-какой скарб на две подводы и поехали. Прибыли на остров Зыслов, а там – ни одного человека не видно, не у кого спросить, в каком направлении находится Ореховое. Пошли по так называемой «дороге» в болоте, по которой раньше кто-то проехал. Лошади еле тянут повозки по жидкой грязи. Мы идём рядом по колено и выше в воде. На этой «дороге» много уже оставленных повозок, глубоко застрявших в грязи, так что и лошади не смогли их вытащить. То же случилось и с нашими повозками. Мы выпрягли лошадей, посадили на них больных и пошли дальше. На одной из брошенных повозок заметили какой-то груз. Интересно, что же там? Пошёл по пояс в воде и грязи к ней. К моей радости, обнаружил буханки хлеба и много разных вещей, которые меня не интересовали. Позвал более крепких больных и начал передавать хлеб. Разобрав его, пошли догонять хозчасть, которая ушла от нас далеко вперёд.

8 апреля

Наконец вышли на островок. Было около девяти вечера. Здесь уже расположилась хозчасть: жгут костёр, сушат одежду, некоторые уже спят. Мы расположились рядом. Собрали сухого орешника, разложили костёр. Начали отогреваться, просушивать одежду. Постепенно все уснули. Мне же не до сна: вижу, на тех, кто сидит ближе к костру, загорелась одежда. Гашу загоревшихся, оттягиваю их дальше, а других, что дрожат от холода, подтягиваю ближе к костру. И так всю ночь.

С рассветом разбудил всех больных (а до этого закипятил воду из снега), выдал каждому крупу, пшено (его было у нас около пуда) и сказал: «Варите кашу завтракайте, а я больше не выдержу, хочу спать». Многие удивились: «А разве вы не спали?». Лёг на мешок с оставшимся пшеном и уснул, как говорят, «мёртвым сном».

…Сквозь сон слышу стрельбу, но не могу понять, что это и где я? Вдруг около моего уха заржала лошадь, что была привязана к кусту, под которым я лежал. Это вывело меня из оцепенения. Я поднялся, сел, вижу: кроме меня и лошади, никого нет. Недалеко слышна сильная стрельба. А где все больные, хозчасть? Выходит, ушли, оставив меня. Поднялся на ноги, погрузил мешок с пшеном на спину лошади, отвязал её и двинулся в противоположную от стрельбы сторону. Вскоре увидел хорошо протоптанную по снегу тропку. Иду по ней. Вот она раздваивается: на той, что пошла влево, заметил следы прокола костылей в снегу. Следовательно, больные пошли по этой тропинке, а хозчасть – вправо. Пройдя около километра по тропинке, уходящей влево, увидел группу людей, сидящих кучкой в кустарнике. Узнал своих больных.

– Что же вы, такие-сякие, как же так? – возмущался я. – Всю ночь смотрел, ухаживал за вами, дал возможность всем обогреться, поспать, отдохнуть, покушать. А вы бросили меня и убежали?!

Сначала все начали оправдываться, а что, мол, было делать? Немцы нас обстреливают, мы вас поднимаем, а вы как мёртвый падаете, ничего не соображаете. Тем более, что все из хозчасти убежали. Так и мы за ними. Но всё-таки им стыдно. Все опускают глаза.

– А вы немцев видели? – спрашиваю.
– Нет, не видели, но они были близко.

Успокоился и, понятно, простил.

Выбранное место показалось мне ненадёжным, уж очень редкая поросль – невысокие и редко растущие берёзки, мало кустов, лозняка. Решил искать другое. Вокруг была слышна стрельба… Но с одной стороны раздавались единичные выстрелы и в скором времени они совсем затихли. Мы пошли в более тихую сторону. На краю берёзовой рощи услышали гул самолёта, а вскоре увидели «раму» – двухфюзеляжный вражеский аэроплан.

Все – к берёзкам, так и замерли цепочкой, как и шли. Вдруг впереди нашей цепочки, в центре от нас, стали пробиваться ровной линией дырки во льду, примерно на расстоянии десяти сантиметров одна от другой. И только потом услыхали звук крупнокалиберного пулемёта. Посмотрели вверх на самолёт и увидели стрелка, разместившегося с пулемётом на перемычке между фюзеляжами.

После обстрела самолёт скрылся за лесом…

Рассредоточил всех по кустам, дал строгий наказ: в случае, если немцы обнаружат нас, никто не должен подниматься с места до тех пор, пока не возьмут, как говорят, за шиворот. Иначе один невыдержанный выдаст всех остальных. Покормил лошадку сухой травой, напоил водой из проталинки, потом забрался в большой куст и уснул. Спал около четырёх часов. Проснувшись, пошёл проверять, все ли на месте. Собрались все вместе, разложили костёр, отогрелись. Поели, что у кого было и стали решать, как поступить дальше. Сошлись на одном: надо идти по болоту в те места, где размещены семьи нашего отряда. Примерное направление я знал…

Подошли к тому месту, где должны были лагерем располагаться семьи отряда, выбрали небольшой островок, довольно сухой, расположенный высоко над уровнем болота, собрали сухих веток и разожгли костёр. Обогрелись и легли спать. Я остался дежурить. Примерно через полтора часа начало светать, и меня крепко потянуло на сон. Чтобы не уснуть, пошёл собирать траву для лошади, сделал запас дровишек. Устал настолько, что на ходу закрывались глаза и часто падал на землю. Разбудил Нину Ивановну и поручил ей дежурство.

Подложил свой вещевой мешок с тремя буханками хлеба под голову и уснул. Через некоторое время проснулся от боли в шее. Мешка нет Нина Ивановна спит сидя, костёр погас. Разбудил её. Она еле приходит в сознание. Засыпаю вопросами, почему уснула на посту, где мой мешок, кто здесь был? Испуганно рассказывает, что подошёл к костру какой-то мужчина в кожухе, на голове шапка-ушанка. Попросил погреться. А дальше не помнит… уснула. Вот беда! Как быть?

Мимо нашего островка шёл огромный поток людей: пешком, ехали на санях, колёсах. Странно, но люди двигались в ту сторону, откуда мы пришли, вглубь болота, знали о какой-то опасности. Не совершили ли мы ошибку? Я не выдержал и побежал в сторону этого потока. Вдруг слышу женский голос: «И и-в-а-н Тро-фи-мо-вич!». Что это? Стал, протёр уши. Снова иду вперёд. Крик повторился. Присмотрелся: стоят две женщины с детьми. Иду в их направлении. Солнце светит в глаза и мешает рассмотреть людей. Подойдя ближе, узнаю: это же моя Оленька с Валечкой и Валентина Зайцева с сыном Митей. Иду быстрее, потом бегу. Навстречу бежит Валечка. При встрече под нами провалился лёд, и мы оказались в воде выше колен. Выбрались на лёд, радости не было конца! Вместе пошли на наш островок к больным.

11 апреля

С рассветом пошёл осматривать окрестности. Пройдя около четырёхсот метров, увидел спящих партизан. Через несколько десятков метров набрёл на свой отряд. Узнал обстановку: отряды заняли круговую оборону. Придя в шалаш, всех поднял, доложил ситуацию и приказал разместиться в центре круга обороны. Выбрали более возвышенное место, организовали завтрак.

Часов в десять утра началась стрельба примерно в двух-трёх километрах от нас. Следовательно, немцы вошли в болото. Около одиннадцати часов группа немцев с полицаями подошла к нашему оборонительному кругу и завязался бой… Партизаны отряда № 7 нашей бригады и отряды бригады № 161 имени Котовского подпустили немцев на близкое расстояние и дали залп из всех видов оружия. Много их было убито, но враги шли двумя цепями, и если оставшиеся в живых в первой цепи залегли, то вторая цепь пошла в наступление, стреляя на ходу. Подпустили и этих поближе. Снова завязался бой. Длился он двенадцать минут. Потом партизаны с криком «Ура!» пошли в наступление. Немцы неорганизованно побежали обратно.

Много в болоте осталось врагов. Но были убитые и среди партизан. Погиб и Белько Николай, его ранили в живот, и вскоре он умер. Тяжёлое ранение в бедро с переломом кости было у Шашуры Андрея Семёновича – командира бригады № 161. Жаль Николая Белько, хороший был командир отряда. Сам он из деревни Беличи Слуцкого района.

Около трёх часов дня увидели, что с западной стороны, примерно в километре от нас, идёт по болоту большая цепь немцев. Враги идут прямо на нас. Все мы рассредоточились по кустам. Недалеко от меня Ольга с Валечкой. Я в полулежачем положении, чтобы наблюдать. Вдруг слышу хлопок-удар о мой кожух в области правого локтя. Правая кисть онемела, и я не могу двигать пальцами, но боли никакой не чувствую. После атаки партизан немцы повернули назад и начали удирать. Снова стало тихо.

Я подозвал Ольгу, чтобы она сделала мне перевязку. Рана в области локтевого сустава была небольшой, незначительно кровоточила. Ольга сделала мне перевязку. Кисть не работала, следовательно, пуля надавливала на лучевой нерв. Вскоре меня вызвали в отряд. Сказали, что все вместе пойдём назад, снова в центр болота.

Начали быстро строить колонну и с наступлением темноты пошли по насыпи канала назад. Я нёс медицинскую сумку через правое плечо, а руку подвязал ремнём и на неё посадил Валечку. Шли медленно, так как в колонне были раненые и больные. Комбригады № 161 А.С. Шашуру несли на носилках.

Прошли около пяти километров, и вдруг по колонне передали приказ: доктору Соловью остаться с ранеными и больными! Отошёл в сторону. Постепенно около меня собрались двадцать три человека, в основном из нашего отряда. А колонна ушла, последние уже бежали, догоняли её. Многие раненые остались в колонне.

С несколькими более крепкими больными выбрали сухих ольховых веток и разожгли костёр. Обогрелись, просушили одежду. Тут же на насыпи легли спать, выставив два поста для наблюдения. Часто вставал, чтобы проверить, как несут дежурство постовые. Когда начало светать, с партизаном по фамилии Носок (он был ранен в ягодицу) пошли осматривать окрестности… Расположив всех в больших кустах ольхи и лозы в диаметре около ста пятидесяти метров, сам с Носком лёг в кустах ближе к каналу. Примерно до десяти утра было спокойно. Вдали раздавались единичные выстрелы, потом услышали сильную стрельбу в болоте, на другой стороне канала. Стрельба всё больше и больше приближалась. Стали слышны крики и плач. Вскоре мы увидели; около двухсот человек, в основном старики, женщины и дети, идут к каналу, а за ними – немцы. Возле канала фашисты приказали всем садиться на землю. В одиннадцать сорок пять услышали команду на немецком языке: «Форсировать канал! Первый взвод – направо, второй – налево!» (Переводил мне Носок, он знал немецкий язык). Солдаты-немцы начали рубить берёзки и загружать ими канал шириной около шести метров – делать переправу. Первым по этой переправе прошёл немец в очках (он и сейчас стоит у меня перед глазами) и провалился в воду. Начали вытаскивать – провалились ещё двое. Человек пятнадцать немцев стали помогать провалившимся – и, наконец, вытянули из воды на берег. В это время услышали звук самолёта. Немцы выпустили вверх две зелёные ракеты. И тут же из самолёта на парашютах начали падать какие-то предметы. После их приземления немцы подняли страшный шум. Потом до нас донеслась команда; «На обед!». Это было часов в двенадцать. Я решил в это время срочно перевести всех подальше от канала, в болото. Носку приказал отходить последним в указанном мною направлении. Все поднялись и, согнувшись, пошли по болоту дальше. Вода была нам по пояс, а кто меньше ростом-то и выше. Двигались медленно, чтобы не было слышно плеска воды.

С трудом преодолели около четырёхсот метров и снова спрятались в кусты. В два часа дня немцы открыли сильную стрельбу. Обстреливали то место, откуда мы ушли. Стрельба длилась десять минут и внезапно прекратилась. Были слышны окрики немцев и душераздирающий плач женщин и детей. Стало понятно, что немцы погнали всех людей по насыпи канала к бывшему совхозу «Жалы». Появился Носок. Рассказал, что во время обеда немцы пили спиртное, сильно шумели, громко провозглашали тосты. Потом, подойдя к каналу, стали обстреливать противоположный берег и то место, откуда мы ушли.

Мы вернулись к больным и сообщили, что немцы ушли. Внезапно, правее от нас, услыхали топот бегущих по лесу (а лес от нас – в пятидесяти метрах) лошадей. Через ветви кустарника увидели двух всадников в немецкой форме, стреляющих из автоматов по сторонам. Потом они скрылись. Через мгновение раздалось кудахтанье кур, и снова автоматные очереди. Немцы, обвешанные убитой птицей, ехали обратно.

Я собрал своих, и мы пошли в лес, на сухую землю. Все повеселели: ведь мы спасены! По крайней мере, на сегодня. Кругом было тихо, и мы смело разложили большой костёр. Начали обогреваться, просушивать одежду. В сохранившейся кастрюле грели воду. Внезапно услышали резкий свист, а потом – взрывы, шесть впереди нас, шесть сзади, примерно в полусотне метров от нас. «Срочно разбежаться и залечь!» – скомандовал я, и вместе с Носком быстро погасили костёр. Было ещё несколько десятков взрывов, но уже дальше, в стороне. Это нас обстреливали из миномётов из деревни Загалье: там уцелела церковь и, по-видимому, на её колокольне сидел наблюдатель, который увидел зарево от нашего костра. До утра остались без костра, в холоде, да ещё и голодные…

13 апреля

С утра тихо, стрельбы не слышно. Я и Носок пошли в разведку. В болоте натыкались на трупы людей в немецкой и полицейской форме, а также в гражданской – партизан. Тяжёлое впечатление.

Но переживать некогда, нам надо что-нибудь съестное и посуду. Вскоре повезло: в кустах обнаружили кастрюлю, а потом – мешок с толчёным пшеном, около восьми килограммов. Возвратились к больным. Как же сварить кашу? Но жечь костёр, чтобы сварить кашу, не решаемся: могут снова заметить и обстрелять.

К нам подошёл мужчина из местных жителей. Разговорились. Сказал, что ищет жену с детьми. Беспокоился, что их вчера немцы увели в деревню Жалы. Сам же он уцелел случайно. Заметив цепь немцев на болоте, шёл впереди них, прятался за кусты. Потом обошёл их и зашёл в тыл. Многие так сделали и таким образом уцелели. Он предложил разжечь костёр из сухой лозы, так как она не дымит. Через некоторое время каша была готова. Всем досталось только по одной ложке. Процедуру повторили несколько раз. Ночь провели на кочках, без костра. Как было холодно! Особенно страдала моя Ольга, так как у неё снова обострился радикулит.

14 апреля

Утром подкрепились кашей, стало веселее. Но крупа на исходе. Снова с Носком пошли искать счастья. Шли в направлении острова Горное, зная, что там были склады нашей бригады, в которых хранились зерно, картошка и другие продукты. Под кустом увидели около двадцати килограммов рассыпанного полумёрзлого картофеля. Вернулись с этой находкой.

15 апреля

Утром снова пошли к Горному. Шли медленно, так как вода была по пояс. Ноги часто завязали в болотной топи, к тому же все чувствовали сильную общую слабость. Осторожно подошли к берегу острова. Ступили на твёрдую землю и испытали сильное облегчение.

В кустах обнаружили ячменную крупу, около тридцати килограммов муки, шестнадцать коровьих ног, две коровьи головы. Всё это перепрятали в другие кусты и замаскировали. Под обломками взорванной землянки-склада нашли хорошую картошку. Чуть дальше в разрушенной землянке-пекарне сохранилась в целости печь. Нашли много парашютного материала и даже около килограмма ваты. Узнали, что блокада снята, поэтому решили вывести всех больных на этот остров. День был солнечный, тёплый. Мы отогрелись, пока ходили, даже одежда наша высохла. Вернулись к болоту. Страшно было снова в него лезть. Сели отдохнуть на землю и не заметили, как уснули. Когда я проснулся, уже темнело. Разбудил Носка. Только поздно ночью нашли своих. Рассказали обо всём, что видели и сделали. Потом отварили коровьи языки, насыпали в бульон картофель и ячмень, и получился сытный суп. Каждому досталось по небольшому кусочку мяса. Смело жгли костры всю ночь.

16 апреля

С утра начал выводить всех в Горное. Сначала вывели женщин, Валечку и более крепких больных.

Им дали задание готовить еду, а сами ушли обратно. Когда привели остальных раненых и больных, уже были готовы два ведра супа. На следующий день начали более детально обследовать остров и взорванные землянки. Нашли дежу, в которой готовят тесто для хлеба, жестяные формы. Попросили женщин испечь хлеб. И к обеду у нас было восемь буханок хлеба. Свежего хлеба!

В этот день на острове появились местные жители, сначала более смелые. Мы им предложили привести всех оставшихся сюда на остров. Через пару дней на остров сошлось много людей. Быстро разобрали всю картошку, а мы не догадались сделать себе запас. Я знал о складе с гречкой в мешках, он был хорошо замаскирован, и немцы его не обнаружили. Вскоре мы принесли себе несколько мешков. Потом показал склад всем остальным – и он быстро опустел. А там было около двух тонн гречки. Возле нас собралось много раненых, и их также нужно было кормить и лечить. Все чувствовали себя страшно уставшими. Сказывалось слабое, без соли и без витаминов, питание. Ко всему мучил холод. Поэтому для сохранения сил старались меньше двигаться.

Так проходил день за днём. Больные и раненые постепенно поправлялись: спокойно и тепло. Да и питание улучшилось. К тому же хватало перевязочного материала, медикаментов, которые я достал из своего тайника на острове.

23 апреля

На остров прибыла группа партизан нашего отряда из штаба бригады, которая получила задание разыскать меня с ранеными и больными и привести в отряд всех, кто может идти, проверить, что уцелело на острове, забрать из тайника патроны. Принесли нам продукты, около восьми килограммов мяса. Это уже серьёзное подкрепление!

24 апреля

Открыли склад с патронами, в котором находилось восемь цинковых банок, в каждой по четыреста штук. Забрали их. Передал руководство нашим временным госпиталем Ольге и, распрощавшись со всеми, ушёл с группой в отряд.

Наш и ещё два отряда бригады располагались в лесах около деревень Рачагоща и Кутинка Любанского района. Это около восемнадцати километров от Горного. Мы это расстояние преодолели за сутки. Через каждый пройденный километр отдыхали. Ночевали в одной сохранившейся избе деревни Бариново. И около одиннадцати утра были уже в расположении своего отряда. С какой радостью встретили меня, и не описать. Отряд располагался в трёх больших шалашах. Половина, а может быть, и больше, людей не могли стоять на ногах, так как после выхода из болота кожа стоп на ногах высохла, появились трещины. Люди передвигались на четвереньках – на руках и коленях. А сколько разных иных больных!

Меня покормили, и я сразу приступил к осмотру больных. Для этого отвели один из шалашей. Больных собралось полный шалаш. Приём длился до одиннадцати часов вечера. Страшно устал.

26 апреля

Всё повторилось. А 27 го пошёл в другие отряды бригады и там с утра до вечера оказывал помощь больным и раненым. Так прошло пять дней. Потом, когда освободился, попросил разрешения у командира сходить к родным и узнать, как обстоят дела там. Он предложил в сопровождение партизана, но я отказался. Подумал, что один пройду более незаметно. Захватил с собой немного продуктов и отправился. Дорогу я знал хорошо. Она, конечно, была опасной и нелёгкой. Но то расстояние, что мы с группой одолевали за сутки, прошёл за пять часов и с наступлением темноты был уже среди своих родных.

Утром 30 апреля

Забрал жену и дочь с собой. К этому времени из госпиталя ушли все раненые и больные. Они отправились искать свои отряды, а часть из них мы забрали раньше. Назад шли по уже хорошо знакомой мне дороге. Расстояние преодолели за семь часов. Жену и дочку приютили в шалаше родители нашей знакомой учительницы. Шалаш был добротным, в лесу на сухом месте, примерно в километре от отряда.

5 мая

Командование бригады решило перебазироваться в Старобинский район. У нас было три отряда № 1, № 3 и наш № 5. А там – № 2, № 4, № 6. Решили объединиться. Отнёс Ольге с Валечкой продуктов, сообщил, что уходим.

Вечером возле деревни Рачагоща переправились через реку Орессу – и в путь. Шли всю ночь. Успешно преодолели усиленно охраняемую немцами узкоколейную железную дорогу Любань-Житковичи. Там почти через каждый километр был установлен дзот (деревянно-земляная огневая точка), в них находилось от пятнадцати до восемнадцати человек, а от дзота к дзоту ходили патрули по четыре-пять человек.

Прибыли на место. Разместились в лесу поотрядно, по кругу, в центре которого обустроили штаб бригады. Командиром бригады у нас был Николай Николаевич Розов. Он во время блокады и при прорыве блокады возглавлял три отряда (№№ 1, 3, 5). Кстати, здесь уместно хотя бы вкратце описать, как был осуществлён прорыв.

Меня оставили с ранеными и больными, а остальные партизаны ушли в центр болота. Обошли восточнее деревню Загалье и, с боем, прорвав кольцо блокады, вошли в леса около деревень Кутинка и Рачагоща.

Жили в шалашах. Весна была тёплой, берёзки уже нарядились в зелёную листву. Вокруг царило относительное спокойствие. Группы партизан ходили в разведку, на задания. Вскоре появились первые больные сыпным тифом. В нашем отряде таких больных не было. Мы установили строгий режим: я ежедневно всех осматривал по взводам на наличие вшей, и при их обнаружении хотя бы у одного – весь взвод подвергали санитарной обработке, для чего была построена землянка-баня. Строго наставляли уходящих на задание: не ночевать в гражданских шалашах, не брать у них никаких вещей. Приходящих с задания помещали в другой, специально построенный шалаш и выпускали только после моего осмотра, разумеется, если у них не были обнаружены вши. Меры предосторожности оказались эффективными: в нашем отряде никто не заболел сыпным тифом. В других же отрядах было много таких больных. Кроме того, за время блокады отряды лишились врачей. Я остался единственным на всю бригаду.

В мае, числа 19 или 20, притом неожиданно, снова началась блокада: немцы сняли с фронта в районе Паричей две дивизии и за одну ночь перебросили их в Старобинский район. Вся зона расположения пяти партизанских бригад была быстро блокирована. Все бригады срочно заняли круговую оборону. Но так как у немцев было превосходство, это были фронтовые части с артиллерией, к тому же пикирующие бомбардировщики в один из дней подвергли бомбёжке все деревни, и нас, партизан, очень быстро начали теснить сначала в глубь леса, а потом – к озеру Червоное. Вокруг – топкие, почти непроходимые болота (их ещё называют «комар-мох»).

Наш и первый отряды нашей бригады каким-то образом оказались вне кольца немцев, в лесах, недалеко от небольшой деревушки из тринадцати домов под названием Гнойный Рак. Партизанские бригады, которые отступили в «комар-мох», были полностью окружены, и 21 мая немцы должны были начать их уничтожение. Но в ночь с 20 на 21 мая в районе Паричей советские войска начали наступление именно на том участке, откуда были сняты эти две немецкие дивизии. В два часа ночи немцы срочно снялись и ушли обратно к фронту. Таким образом, всё обошлось. Снова стало тихо…

Но теперь начал бушевать сыпной тиф. Заболело много партизан, местного населения. Командование отряда организовало госпиталь в Гнойном Раке. В одном доме разместили раненых, в пяти других – заболевших сыпным тифом. Оборудовали землянки – бани, приспособили для этого даже погреба местных жителей. Из другой, соседней с нами, бригады выделили в помощь врача и фельдшера-акушерку. Доктор был любителем «бахуса». Несмотря на тяжелейшие условия жизни, некоторые местные жители умудрялись изготавливать самогон, и он напивался до потери сознания. Все раненые и больные оставались на попечении акушерки, к тому же не было медикаментов. Меня назначили начальником медико-санитарной службы бригады.

26 мая

Вместе с командиром бригады Николаем Николаевичем Розовым проверили госпиталь. Осмотрел больных, раненых, дал советы. Было ясно, что одной фельдшерице справиться тут не под силу. Подобрал ей в помощь несколько женщин из местного населения. Они должны готовить пищу и ухаживать за больными. Потом по очереди объехали все бригады, проверили, как организована борьба со вшами – переносчиками сыпного тифа. В каждом отряде прочитал лекцию о сыпном тифе и мерах его предупреждения. Вскоре число больных резко уменьшилось. Через день бывал в госпитале, где на лечении находилось около двадцати человек раненых и больше полусотни больных сыпным тифом. Предложил Розову привести Ольгу, чтобы она занялась лечением больных и раненых. Получил согласие.

В первых числах июня командир выделил группу партизан из двенадцати человек, поручил им пойти в Горное и забрать там всё оборудование типографии, спрятанное в тайнике. Мне же разрешил идти с ними за Ольгой.

Мы пошли. А вокруг – немцы, полиция, на всех путях переходов поставлены посты-засады. И в первую же ночь попали в одну из них. Нас сильно обстреляли с близкого расстояния. Рассредоточившись, мы ушли из-под обстрела невредимыми. Во вторую ночь, уже в другом месте, снова нарвались на засаду, и также посчастливилось уйти без потерь. Возвратились в бригаду и доложили обстановку. Через день в том же составе снова в путь. Всё повторилось вновь – пройти не удалось. Снова возвратились.

10 июня

Отправились в путь в третий раз. На этот раз прошли спокойно, обойдя все засады. Перешли упомянутую ранее узкоколейку. Дальше группа ушла в Горное, а я остался искать Ольгу с дочерью. Нашёл их в хорошо замаскированном участке болота, недалеко от реки Орессы и того места, где я их оставил. Когда стало неспокойно, местные жители, старики (родители учительницы), а с ними и Ольга с Валечкой ушли в более укромное место. Это был участок полувысохшего болота с большими гнилыми корчами-пнями, а вокруг – густая ольха, лоза, кустарник. Недалеко речка. В этом месте они построили шалаши. Мой приход был неожиданным, отчего встреча была радостной. Ведь по дороге думалось о многом, и, понятно, возникали самые тревожные мысли.

Через два дня к нам прибыла группа, возвратившаяся из Горного. Забрали типографию. К счастью, тайник уцелел. Отдохнули – и в путь, к бригаде. К вечеру подошли к железной дороге, увидели немецкие патрули, которые ходили от дзота к дзоту. Начало темнеть. Патрульные ушли на ужин в восемь часов. Немецкая точность! В это время мы пошли быстрее, а через железную дорогу – бегом. Я нёс Валечку и быстро выдохся. Бежать не мог, просто быстро шёл. Ольге приказал, чтобы бежала со всеми. Валечку нёс на плечах. Потом сообразил, что в случае обстрела её могут убить. Снял с плеч и взял на руки. Не могу забыть переживания тех минут. К счастью, всё обошлось. Ночью отдохнули в деревне Дуброва.

13 июня

К вечеру были в бригаде. В тот же день отвёз Ольгу с Валечкой в госпиталь в деревне Гнойный Рак.

Больше всех была рада фельдшерица, ведь появился врач, который возьмёт на себя ответственность. Вместе с Ольгой осмотрели всех раненых, больных.

14 июня

Возвратился в штаб бригады. Через два дня снова поехал в госпиталь, доставил продукты. Лечение шло успешно, раненые и больные поправлялись. Потом – снова в бригаду: дел там много, а врачей, кроме меня и Ольги, нет. Потому что проштрафившегося доктора отправили обратно в свою бригаду.

23 июня

На рассвете услыхали вдали, на востоке, канонаду. Длилась она беспрерывно два часа. Это наша армия начала наступление. Поднялись все отряды и направились ближе к фронту, в тыл немецкой армии. Мы получили задание перекрыть дорогу – преградить путь к отходу немцам. Но немцев мы не дождались, они отходили в другом направлении.

26 июня

Вечером срочно пошли на запад и к утру прибыли к деревне Митявичи, где заняли мост через реку Случь по дороге Погост-Красная Слобода. Сняли немецкую засаду (их было полсотни человек) и расположились в обороне вокруг моста. Но и здесь немецкие части не отступали. Около часа дня партизанские разведчики встретились с разведкой нашей армии. Узнав, что мост цел, с двух часов дня началось движение Красной Армии. Сначала прошли танки, мотопехота, артиллерия. Потом, к вечеру – тыловые части.

27 июня

В конце дня расположились в Митявичах. Деревня не пострадала, все дома сохранились. Нас хорошо покормили. А у меня на сердце неспокойно: как там Ольга, Валечка, раненые и больные? Пошли слухи, что немцы группами пробираются по глухим дорогам, по лесам. Кое-где уничтожают местных жителей. Могли напасть и на госпиталь. Попросил командира бригады дать группу партизан, чтобы пойти к госпиталю. Отказал, мол, это очень опасно: окружённые немцы бродят большими группами уже по тылам наших войск. Группа будет послана из Слуцка, куда мы должны прибыть 30 июня.

29 июня

День и ночь провели в деревне Беличи – на родине Николая Белько. Родители узнали о гибели сына.

30 июня

Вошли в Слуцк, уже занятый нашими войсками.

1 июля

Состоялось заседание бюро райкома партии. Из партизан назначили руководителей района: райисполкома, горисполкома, заведующих отделами, председателей сельских Советов. Часть более молодых партизан направили в действующую армию. Меня назначили заведующим Слуцким районным отделом здравоохранения.

2 июля

Послали с группой партизан в Бокшицкий сельсовет (моя родина) для восстановления и организации советской власти. А группу партизан направили вывести весь госпиталь в Слуцк.

5 июля

Все возвратились. Расположились сначала на стадионе, а потом распределили: больных и раненых – в больницу; кто мог ходить – к родственникам и знакомым. Я в это время в одной из деревень проводил собрание по избранию правления колхоза. По окончании собрания вернулся в Слуцк. Нашёл на стадионе своих, привёл на квартиру к Киркевичам – Степану Георгиевичу и Лидии Николаевне. Потом Валечку отвёл к деду Трофиму в деревню Городище, а Ольга ушла в Уречье организовывать больницу.

Начался новый этап нашей трудной жизни…

Газета «Слуцкі край», 2008