17.01.2019

Об архимандрите Слуцкого Свято-Троицкого монастыря Михаиле (Козачинском)

Когда речь заходит о белорусском городе Слуцке, люди осведомлённые вспоминают, что его называли твердыней Православия и что краеугольный камень этой твердыни заложила праведная княгиня София Слуцкая, причисленная к лику святых Божиих. Однако мы не смеем забывать и других православных подвижников, чьи имена связаны со Слуцком. В частности, ревностно защищавшего праотеческую веру на белорусских землях протопопа Слуцкого Андрея Мужиловского; святителя Димитрия Ростовского, который «…по приглашению от Слуцкого Духовенства, переселился в Слуцк, и пребывая там в Преображенском православном же монастыре, целый год неутомимо трудился в проповедовании Слова Божия»; святителя Георгия Конисского, являвшегося членом совета той Слуцкой конфедерации (1767), что отвоевывала для православных Великого княжества литовского права, равные с католиками; нёсших служение в Свято-Троицком Слуцком монастыре архимандритов Иосифа (Оранского), Павла (Волчанского), Виктора (Садковского)…

Весьма значимое место в этом ряду занимает Михаил (Мануил) Козачинский – писатель, просветитель-педагог, философ, богослов и церковный деятель, с 1748 по 1755 годы духовно окормлявший Слуцкую архимандрию, центром которой являлся Свято-Троицкий монастырь, в этой обители упокоившийся о Господе и на её кладбище погребённый.

К сожалению (и к стыду нашему), современные белорусы памяти о нём не сохранили: имя его отсутствует в белорусских энциклопедиях, иных справочных изданиях, даже в специальных работах упоминается он крайне редко. С учётом всего упомянутого, хотелось бы поделиться собственными воспоминаниями о том, как складывались представления о названной личности.

У меня, на то время – молодого филолога-югослависта и литератора, большой интерес вызвала заметка в еженедельнике «Літаратура і мастацтва» с таким вот, непосредственно касающимся темы нынешней публикации, содержанием: «Не взята на учёт территория былого Троицкого монастыря, где в XIV–XV столетиях трудились слуцкие летописцы. На территории монастыря были похоронены многие деятели белорусской культуры древних времён. Значение этого памятника выходит за пределы Белоруссии. Здесь был похоронен уроженец Белоруссии епископ Козачинский (подчёркнуто нами. – И.Ч.), который много сделал для просвещения народов Югославии. Буквально два-три года назад Народная библиотека Белграда просила Слуцкий краеведческий музей прислать фотоснимки Троицкого монастыря и фото надгробия Козачинского…» Автором этой публикации был Григорий Родченко, слуцкий краевед и публицист, устное выступление которого на ту же тему несколько позднее мне довелось услышать в Союзе писателей Беларуси.

Честно говоря, тогда меня заинтересовала не столько конкретная личность, сколько информация о белорусско-югославских связях вообще, в частности же – о том, что «много сделал для просвещения народов Югославии» некий «уроженец Белоруссии» и что им интересуется «Народная библиотека Белграда». Должен признаться, упомянутого «епископа Козачинского» я тогда не связывал с фактами истории уже относительно известной мне литературы народов Югославии. Лишь позднее пришло понимание, что имеется в виду тот самый Мануил Козачинский, которого считают основателем сербской драматургии – именно так его роль определялась в исследованиях по истории литературы, культуры и просвещения Сербии, в соответствующего профиля справочниках. Однако там, естественно, помещались сведения, касавшиеся именно сербского периода деятельности Козачинского, не отражавшие его связей с Белой Русью. Правда, Властимир Эрчич, автор статьи в фундаментальном литературно-энциклопедическом издании «Лексикон писателей Югославии», дал сведения, уточняющие то, что по-своему излагал мой белорусский коллега Родченко. А именно: «С сентября 1748 года – архимандрит Слуцкий и наместник Киевской митрополии. В Слуцке, в монастыре, административном центре архимандрии, умер «з жолтачки и опуху». Похоронен на монастырском кладбище, которого, как и монастыря, давно уже нет». Помимо всего, статья о Козачинском в «Лексиконе» включала довольно основательную библиографию, с помощью которой можно было вести дальнейшие поиски.

Результаты проведённых разысканий и обобщений позволяют сделать вывод, что Козачинского на протяжении ХIХ–ХХ веков не обходили вниманием учёные как Сербии (следует особо выделить исключительно скрупулёзные исследования В. Эрчича, в том числе его монографию), так и России, Украины. А вот белорусских материалов, кроме цитировавшейся «ЛиМ» – овской заметки да упоминаний в нескольких книгах, найти не удавалось.

Между тем, если информацию изо всех доступных на данный момент источников свести в краткую справку, то получится следующее.

Мануил Козачинский родился около 1699 года в семье шляхтича Александра Козачинского, жителя селения Ямполь (ныне Винницкая область Украины). Авторы некоторых публикаций указывают, хотя источники таких сведений не называют, что он был учеником и последователем Феофана Прокоповича, «путешествовал по славянским землям и Германии», учился в Московской Славяно-греко-латинской академии. С несколько большей определённостью очерчивается период его учёбы в Киевской (Могилянской) академии (конец 1720-х – начало 1730-х годов). Практически нет разногласий относительно того, что осенью 1733 года по приглашению Белградско-Карловацкого митрополита Викентия (Ёвановича) и по благословению Киевского митрополита Рафаила (Заборовского), он из Киева отправился в Сремские Карловцы – культурный центр в той части Сербии, которая находилась под австрийской властью. Судя по всему, Козачинский выделялся особыми качествами среди киевских коллег, которые были направлены вместе с ним в Сербию и впоследствии совместно трудились; в любом случае, все исследователи упоминают его намного чаще, нежели товарищей. Так или иначе, Мануил Козачинский в Сербии быстро «сделал карьеру»: начав с должности наставника латинского языка и риторики (поэзии) Сремско-Карловацкой школы (шестиклассной, самой высокой там), вскоре стал её префектом, затем ректором, а позднее – руководителем всей системы просвещения Митрополии, получив при этом ещё и статус «кафедрального (архиерейского) проповедника». Относительно сроков пребывания Козачинского в Сремских Карловцах сведения расходятся. Не подлежит сомнению, что он там жил и успешно работал на протяжении 1733–1737 годов, до смерти Карловацкого митрополита Викентия; встречаются сведения, что впоследствии он занимался преподавательской работой также в Новом Саде и Северине, где епископом Симеоном (Филиповичем) был рукоположён в иерея. А видный историк литературы Ёван Деретич считает, что Козачинский оставался в Сербии до 1739 года. Это, вероятно, результат влияния знаменитого Йована Скерлича, который в своё время отметил, что «Козачинский… в 1739 году был уже в России, а его место занял иеромонах серб Дионисий, воспитанник Киевской академии, позднее – владыка Будимский». Но всё-таки большинство исследователей, включая и наиболее осведомлённого В. Эрчича, придерживается мнения, что Мануил Козачинский в Киев вернулся к середине 1738 года и был определён в Выдубецкий монастырь, где примерно через полтора года принял монашеский постриг с именем Михаил. Вскоре после возвращения из Сербии он получил также назначение исполнять преподавательские функции в Киевской академии «как внешний сотрудник», а со временем поднялся на более высокие ступени академической лестницы – профессора, префекта. На этот, второй киевский период приходится большая активность и продуктивность его в литературном и научно-философском творчестве. Однако в 1746 году архимандрит Михаил покинул академию, некоторое время пребывал в Выдубецком монастыре на покое, затем был поставлен игуменом Красногорского монастыря в г. Гадяча, а с сентября 1748 года назначен наместником (коадъютором, как тогда именовалось) Киевской митрополии в Слуцкий Свято-Троицкий монастырь, где пробыл семь лет, вплоть до упокоения.

Что обычно более всего ставится в заслугу Мануилу / Михаилу Козачинскому? Почти все, писавшие о нём, обязательно упоминают авторство трагедии «Урош Пятый», пространное название которой звучит так: «Трагедия сирень печальная повесть о смерти последняго Царя сербскаго Уроша Пятаго и о падении сербскаго царства…» Она состоит из десяти действий, пролога и эпилога, своеобразно отражающих историю Сербии с XII по ХVIII века. В ней, соответственно, представлены исторические лица – Стефан (Неманя), Савва и Стефан Неманичи, король Стефан Душан, королевич Урош, королева – мать Уроша, Вукашин и др.; аллегорические фигуры – Сербия, Благочестие, Зависть, Отчаяние, Славолюбие, Сластолюбие, История; персонажи античной мифологии – Беллона, Марс, Минерва, Паллас, сивиллы… Специалисты-литературоведы соотносят это произведение Козачинского с трагедокомедией Феофана Прокоповича «Владимир…» (1705). Примечательно, что десять лет спустя в Киеве Козачинский написал ещё одну историческую драму – «Благоутробие Марка Аврелиа Антонина, кесаря римскаго…» (1844) – с использованием тех же художественных принципов и творческих приёмов. Правда, если первая из них создавалась, прежде всего, ради педагогических потребностей – для постановки силами учащихся карловацкой школы патриотически-воспитательного спектакля на материале истории, то вторая посвящена правящей императрице Елисавете Петровне и писалась непосредственно в связи с её приездом в Киев. Первичный текст трагедии «Урош Пятый» утерян. Тот же, который известен по публикации, осуществлённой бывшим учеником автора, сербским архимандритом Ёваном Раичем, а в России опубликован А. Соболевским, представляет собой, наивероятнее, переработку Раича как «соавтора», так как сам публикатор указывал, что «трагедия… ныне пречищена и исправлена». Кстати, тот же Раич около 1763 года переработал стихотворение Козачинского «Приславна Сербие» и опубликовал его под новым названием – «Прискрбна грлице», которое выделяло в образе Сербии уже особенности «скорбные», а не «славные».

Однако в Сремских Карловцах Мануил Козачинский создал не только два названных литературных произведения. Иное дело, что не всё, им созданное, сохранилось, а сохранившееся – вошло, как принято говорить, в активный оборот.

Как уже отмечалось, весьма активной и плодотворной была также литературно-творческая деятельность Козачинского после возвращения в Киев, где написаны «Образ страстей мира сего…», «Благоутробие Марка Аврелия…», «На вратах Киево-Печерских триумфальных…», панегирики императрице Елисавете и графу Алексею Разумовскому и пр.

Здесь же, став профессором философии Киевской Академии, он проявил себя не только как систематизатор и транслятор философских знаний, но и как глубокий мыслитель, автор основательного трактата «Философия Аристотелева по умствованию перипатетиков…» (1745).

Личность Слуцкого архимандрита Михаила Козачинского должна вызывать интерес как феномен ярко персонализированного осуществления идеи единства славян и славянской литературной общности в первой половине XVIII века. Причём Козачинский был не просто «связником» между разделёнными тогдашней геополитикой славянскими этносами, а действенным представителем общей словесности. И даже если серьёзно относиться к притягательной ныне идее «европоцентризма», то нельзя забывать, а стоит особо подчеркнуть, что Козачинский почти три столетия тому назад нёс в Австрию (то есть в самую что ни на есть Центральную Европу) знания и образцы восточнославянского словесного творчества.

Короче говоря, даже на основании того, что находится давно в поле зрения исследователей, можно сделать вывод: творческое наследие Михаила Козачинского весьма интересно и богато. А следует учитывать, что в разных публикациях содержатся ещё и упоминания о его рукописях, хранящихся в Музее СПЦ, Национальной Библиотеке Сербии, Библиотеке Матицы Сербской, Национальной библиотеке Украины, Национальной библиотеке Венгрии.

В связи с указанным лично у меня всё же вызывало и вызывает недоумение то, что слуцкий период деятельности и творчества Козачинского оставался как будто за плотным тёмным занавесом. Разве есть какие-то серьёзные основания сомневаться, что этот период должен был стать плодотворным не менее, чем предыдущие? Как-никак, возраст архимандрита Михаила тогда – не старость, а зрелость, к тому же у него за плечами имелся незаурядный жизненный, творческий, научный, просветительский и священнослужительский опыт. Существенно также то, что подвизался он именно в Слуцке, представлявшем собою оплот православной духовности отнюдь не в абстрактном смысле: «Около Слуцкого Троицкого монастыря группировались Слуцкий – Преображенский, Мороцкий, Старчицкий, Грозовский, Заблудовский и Слуцкий женский Св. Илии», – напоминает М.О. Коялович, глубокий знаток истории отечества той эпохи, особо выделяя значение Слуцкой «корпорации монастырей». А каким на белорусских землях именно в те годы, когда в Слуцке нёс служение архимандрит Михаил, было положение православного священства с его паствой, очень конкретные свидетельства приводит архиепископ Афанасий (Мартос), повествуя о судьбе епископа Могилёвского Иеронима (Волчанского), который, кстати, приходился братом архимандриту Павлу Волчанскому, подвизавшемуся в Слуцком Свято-Троицком монастыре после Михаила Козачинского: «Иероним доносил в Синод Российской Церкви, что со времени прибытия его в Могилёв в 1745 году католики отняли в Белорусской епархии 30 церквей. Он умер 14 октября 1754 года, не дождавшись улучшения положения православных в своей епархии <…> Папа Бенедикт XIV буллою от 27 февраля 1755 года на имя польского коронного канцлера графа Малаховского требовал от короля и польского правительства, чтобы Могилёвский «схизматический престол» был присоединён к католической вере и передан под управление полоцкого униатского архиепископа…» И всё это означает, что «коадъютор» Киевской митрополии, понятно, должен был все свои силы прилагать, чтобы и делом, и словом отстаивать Православие. Историк отмечает: «…Слуцкая архимандрия давно уже стала своеобразным авторитетом защитницы Православия в католической Польше, неуниатским «оплотом» на униатской территории, оазисом восточнославянской автохтонности в крае, густо испещрённом иезуитскими школами, на земле, где народ упорно держался своих истоков, сохраняя сознание о себе самом и о своей миссии по отношению к себе» (В. Ерчич). Так оценивая ситуацию, сербский учёный убедительно показывает, что «коадъютор» Козачинский, будучи твёрдым в вере, «неуступчивым и не наивным в правовых вопросах», не только достойно поддерживал, но ещё более утверждал «и авторитет архимандрита, и статус архимандрии, и силу народного лидера, чтобы свой народ защитить». В угоду принципам псевдотолерантности сейчас обычно покрывается молчанием суровая реальность, в которой Михаилу Козачинскому суждено было нести свой пастырский крест, особенно то жестокое давление иезуитов, с которыми приходилось вести и судебные тяжбы, и разного рода споры, и публичные диспуты, на которые он «не смущался… ходить». Фактов, свидетельствующих об этом, у Эрчича предостаточно. Но поскольку сейчас наша задача заключается в том, чтобы зафиксировать хотя бы его важнейшие, прежде известные, дела, то нельзя не упомянуть борьбу за восстановление сгоревшего Заблудовского монастыря, а в связи с этим – осуществлявшийся при архимандрите Михаиле и с его непосредственным участием перенос из Заблудова в Слуцк мощей святого младенца Гавриила. Как выясняется, тогда получила известность и достаточно широкое распространение стихотворная повесть об этом младенце-мученике, использовавшаяся в качестве «надгробка» – объяснения при мощах.

Автором этого произведения является Козачинский, есть ряд упоминаний, хотя в них речь ведётся о «сказании», «повествовании», «балладе» и о «брошюре» также…

Не меньший интерес представляет для нас ещё один текст, написанный архимандритом Михаилом Козачинским в Слуцке, – документ, который в изданном своде имеет следующее определение: «Ответ православных на обвинения, помещённые католиками в безымянной брошюре. 1754». Он содержит самые что ни на есть «из первых рук» сведения, которые являются особо значимыми для нас сейчас, когда требуются простые, без приёмов лукавых, доказательства, сколь «толерантными» были предки наших братьев-католиков по отношению к нашим православным предкам и каким же в самом деле «мирным», «идилличным» было их сосуществование. Очень нужно бы сейчас перепечатать документ этот в полном объёме, а затем по мере необходимости просто повторять, безо всяких «пристрастных» комментариев… Но мы в данном случае ограничимся двумя цитатами в собственном переводе:

«…Несправедливостей и притеснений по отношению к нам и перечесть невозможно <…> публично с процессиями ходить, с крестом святым тела усопших погребать запрещают нам, избивают, скандалы публичные устраивают, свечи у людей из рук вырывают, более того, и покойников с носилок сбрасывают, как это было в Бельске в 1746 и в Дрогичине в 1753 годах, и в других городах тоже; пресвитерам нашим, Греко-Русским неунитам, открыто со свечами и в облачениях церковных к больным ходить запрещают, по дороге камнями забрасывают, насмехаются, поносят, богохульствуют и иные немыслимые увеселения устраивают; церквей Божиих на стародавних местах при стародавних фундушах новые учреждать и былые реставрировать per omnia fortia ясновельможный наипреподобнейший господин епископ Виленский Михал Зенкевич на синодах своих епархиальных запрещать и не допускать строго приказал»; «О Deus bone! Сколько возмутительного в Могилёве, в Кричеве, а в прошлом, 1752 году, монастырь, именующийся Соломырицким, и другой монастырь – Селец в воеводстве Минском – с подданными, с селом безо всякого основания силой перевели в унию, третий монастырь, называемый Марковым, armata manu штурмовали, однако наши преобладали и не сдались; так же и в нынешнем году Martii ultimus, на Невельщине силой церковь переведена в унию…»

Этим свидетельством о положении православного народа на белорусских землях в середине XVIII века позвольте завершить краткий очерк об архимандрите Михаиле Козачинском, в данном случае – надёжном свидетеле беззаконий. Но не только. В связи с чем хочется выразить надежду, что удастся всё-таки восстановить подробнее обстоятельства жизни и деятельности этого отнюдь не заурядного служителя Церкви Христовой на Случчине. Соответственно, ко всем, кто располагает какой-то информацией, просьба поделиться ею, сделать достоянием современных поколений, наследников праведной Софии Слуцкой. Это – во славу Божию; и во славу подвижников Православия на родине нашей.

 

Иван ЧАРОТА,
доктор филологических наук, академик Сербской академии наук.
г. Минск.
НАШ СОВРЕМЕННИК, №4 Апрель 2018

Иван Алексеевич Чарота – белорусский литературовед, славист, критик, историк культуры, переводчик, общественный деятель. Доктор филологических наук (1998). Профессор (1999). Лауреат премии Республики Беларусь «За духовное возрождение» (2003). Академик Сербской Академии наук и искусств (2009). Член Союза писателей СССР (1985).