Сергей Вербик – друг моего детства. В подростковом возрасте в теплое время года мы ходили на стадион 1-й школы играть в футбол. Помимо стадиона был спортгородок с турниками, брусьями, рукоходом. Они там и сейчас есть. За школьным стадионом напротив проходной завода «Эмальпосуда» стоял двухэтажный серый деревянный дом в виде куба. Там в 1985 году еще жили люди. Вскоре его снесли. Вербик лазил по остаткам фундамента. На развалинах он нашел старую книгу. Под ней еще одну, а там – еще несколько. Странные закорючки на пожелтевшей бумаге оказались еврейскими буквами. На одной мы обнаружили название на русском: «Тевье молочник. Шалом Алейхем» и штампик «Еврейская комсомольская библиотека». Регистрационный номер, выведенный выцветшими чернилами, и дата – 1937 год.

Очевидно, кто-то спрятал книги под пол перед самой войной, потому что фашистские захватчики были в Слуцке на 5-й день после нападения на Беларусь. Так они и пролежали там 50 лет, пока дом не снесли. Владелец либо погиб в гетто, либо пропал на дорогах вой­ны. Так или иначе, он уже никогда не вернется в родные края. Вербик выкопал небольшую стопку и отнес книги домой.

Впоследствии он занес одну из них в школу в кабинет истории Сергею Григорьевичу Тревоге. В кабинете тот хозяйничал с другим преподавателем Олегом Викторовичем Ровновым. Сергей Григорьевич – бывший военный, невы­сокий седой мужчина в неизменно светлом костюме и обязательным галстуком. Второй – повыше, интеллигентного вида, в темных очках. Страстный любитель рыбалки. В небольшой прокуренной лаборантской они хранили исторические карты, слушали радио в деревянном корпусе.

В самом кабинете на возвышении стоял учительский стол, висела белая стеклянная доска для проектора. Рядом располагался закуток с книгами. Глаза, привыкшие пробегать по корешкам и названиям, обнаруживали там собрание сочинений В.И. Ленина, конечно же, без 45 тома. Его было трудно получить даже в горбиблиотеке, потому что его постоянно конспектировали в те годы, и он всегда был занят на руках. За собранием встречались тома Громыко, Брежнева, старые учебники. Самые экзотические: том Людвига Фейербаха и красная книжечка с тисненным профилем И.В. Сталина, 2-й том «Капитала» Маркса.

Лежали несколько современных копий газет «Искра» и «Правда» революционного периода. Таких пособий я не видел больше нигде и никогда. На стенах класса висели щиты с подписями пером: разные таблицы, хронология важнейших дат из истории Советского Союза и Коммунистической партии. Словом, все содействовало тому, чтобы ум, интересующийся историей, нашел пищу. Дух времени с начала века и до наших дней царил повсюду. Сергей Григорьевич был учителем строгим, но его все равно любили.

23 февраля ученики обычно покупали вскладчину пачку вафель и 250-граммовую баночку майонеза и вручали Сергею Григорьевичу со словами: «Примите от нас вафли с майонезом». Все смеялись, и он улыбался. Однажды мы спросили его, указав на полки с книгами: «А Вы все эти книги читали?». Он ответил: «Читал»…

Шли годы. Незаметно мы оказались в выпускном классе. Когда пришло время покидать школьные стены, в обществе начались радикальные перемены. Это было время, когда руководство КПСС взяло курс то ли на реформу социализма, то ли реформу экономики, то ли на социальные преображения или даже либерализм в экономике. Появились новые слова и словосочетания: «Гласность, Перестройка, ускорение, социализм с человеческим лицом».

Реформы в Слуцке проявились, когда на слуцком рынке появились литовские кооператоры из Вильнюса. Каждое воскресенье они привозили самопошитые куртки с подкладкой из одеял в красную клетку и продавали их недалеко от пивной «Волна». На магнитофонных лентах звучали песни «Модерн Токинг» из ФРГ и «Ласковый май» – невиданная до той поры музыка. В кинотеатре «Центральный» показали первый фильм ужасов под названием «Кинг-Конг». Появились новые журналы «Рабочая смена», переименованный потом в «Парус», и «Родник». Вышли новые ТВ-передачи «Взгляд», «До и после полуночи», «Гостья из будущего», «Курьер», «Легко ли быть молодым».

И, конечно же, заговорили о сталинских репрессиях. Дело кончилось тем, что экзамен по истории в школе отменили.

Считалось, что партия так извратила историю, что теперь ею не следовало забивать голову молодежи, пока не восстановят всю историческую правду.

По литературе мы изучали поэму Маяковского «Владимир Ильич Ленин»: «Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях – ярчайший где, я вспоминаю одно и тоже – двадцать пятое, первый день»… С удивлением я обнаружил, что в изданиях школьной библиотеки отсутствует строка «… по приказу товарища Троцкого…».

Вместо экзамена кем-то было решено провести исторический семинар. «Мы просто побеседуем в форме вопросов и ответов» – сказал Сергей Григорьевич, а оценки поставим по итогам учебного года.

На последних занятиях он советовал для политической грамотности смотреть программу «Время», «9-я студия», «Международная панорама».

Так все и прошло. Мы сидели и слушали, что рассказывал учитель 15 минут, он зачитал оценки и отпустил нас домой, сказав напоследок следующие слова: «Не пытайтесь оценивать прошлое с позиции дня сегодняшнего. История всегда порождает тех людей и тех личностей, которые наиболее соответствуют тому времени и тому месту, в котором они живут. Сталин в то время и в тот период (он подчеркнул) был наиболее подходящей фигурой для нашей страны. Каково это – быть в его шкуре и идти его путем, отведенному ему моменту человеческой истории?»... Далее он замолчал, а мы, выбросив все из головы, отправились домой…

Прошло почти четыре десятка лет. Мы были свидетелями распада СССР, 90-х, становления белорусского государства.

Сергей Григорьевич до милле­ниума не дожил. Где-то в 1993 году на рынке у слуцких барахольщиков я встретил книгу «Тевье молочник» из найденных Вербиком, с тем самым штампиком и обрадовался ей как старому знакомому. Но книгу не купил, по-еврейски я не читаю.

Уже в наше время довелось побывать в школе-гимназии, еще до того, как установили турникеты. И даже в том самом кабинете истории на 2-ом этаже. К юбилею школы там сделан ремонт с подвесными потолками, от прежнего интерьера не осталось и следа. Остается память, обычная человеческая память. Совсем недавно Сергей Вербик сказал мне, что остальные книги из довоенного дома он еще тогда занес в городской музей. Кажется, я их там видел.

автор статьи: Александр Петров
фото иллюстративное