(З гісторыі паўсядзённага жыцця слуцкай паліцыі ў сярэдзіне XIX ст.)
06.08.2018

Раніцай 3 студзеня 1853 г. дзясяцкі Цімафей Жураўскі з’явіўся ў памяшканні гарадской паліцыі, каб атрымаць ад начальства задание на дзень. Пісьмавод паліцыі Рудкоўскі загадаў яму адправіцца ў дом мяшчанкі Вераб’іхі, што знаходзіўся ў Бернардзінскім завулку, і перадаць кватарантцы («называемой Киюцивой») распараджэнне неадкладна з’явіцца ў гарадскую паліцыю, бо яна пражывае ў горадзе «без законного письменного вида» [1]. Ніхто не здагадваўся, што гэта паўсядзённае задание будзе мець для чыноўнікаў гарадской паліцыі катастрафічныя наступствы.

15 студзеня 1853 г. у канцылярыю Мінскага грамадзянскага губернатара прыйшоў ліст ад двараніна Барысаўскага павета, «проживающего Слуцкого 3 стана имения Ивани» Вікенція Кіюця [2]. Прасіцель скардзіўся начальніку губерні на тое, што 3 студзеня 1853 г. у кватэру яго жонкі Анэлі Кіюць, якая пражывае ў горадзе Слуцку, прыбыў дзясяцкі паліцыі, радавы Свянціцкі. Ён «с чрезвычайной невежливостью» заявіў, што пісьмаводчык загадаў даставіць яе ў паліцыю, «не объясняя с какого поводу требовалась». Аднак жонка «ни под каким предлогом не могла отлучиться из квартиры», бо мела апеку над хворым сынам і сама была нездароваю [3]. Праз дзясяцкага яна прасіла пісьмаводчыка, каб той прыслаў позву ці запыт. Па словах Вікенція Кіюця, дзясяцкі сышоў, але хутка вярнуся з двума памагатымі, «кои вбежав в квартиру в чрезвычайном разъярении». Адзін з іх дзясяцкі, яўрэй Іцка, пачаў біць яго жонку Анэлю па твары і гнаць у паліцыю. Жанчына ўпала на зямлю «по слабому здоровью и чрезвычайному перепугу, а также от нанесения сильных ударов» [4]. Дзясяцкія ўтрох падхапілі яе пад рукі і, нягледзячы на тое, што яна была «в неглижном одеянии, вытащили на улицу <…> толкая кулачьями и ногами» [5]. Працягнуўшы Анэлю Кіюць каля «двух сотен шагов» паліцэйскія кінулі яе на вуліцы, а самі сышлі. Толькі дзякуючы дапамозе жонкі памагатага слуцкага паштмайстра і яе служанкі Анэля змагала вярнуцца ў сваю кватэру. Акрамя гэтага, у час нападу паліцэйскіх на жонку Вікенція Кіюцей Іван, «сильно страдающий болезнью оспы», моцна спужаўся, выбег з пакою на вуліцу і «от простуды лишился зрения» [6].

У скарзе губернатару Вікенцій Кіюць таксама зазначыў, што 6 студзеня 1853 г. адразу пасля здарэння, падаў скаргу ў слуцкую гарадскую паліцыю. Аднак паліцыя «не учинила распоряжения об освидетельствовании состояния здоровья жены и сына». Такім чынам, Вікенцію Кіюцю не засталося нічога іншага, як прасіць Мінскага грамадзянскага губернатара камандзіраваць дабранадзейнага чыноўніка для правядзення фармальнага следства [7].

Скарга двараніна Вікенція Кіюця не магло застацца без ўвагі з боку адміністрацыі Мінскай губерні. Для высвятлення ўсіх абставін гэтага непрыемнага здарэння ў Слуцк быў камандзіраваны асэсар Мінскага губернскага праўлення Зяневіч, які прыбыў у горад 25 студзеня 1853 г. [8] Каб даведацца, што на самой справе адбылося ў Бернардзінскім завулку раніцай 3 студзеня 1853 г. чыноўнік прыступіў да традыцыйных для сярэдзіны XIX ст. следчых працэдур: 1) допыту ўдзельнікаў, 2) апытання сведак, 3) правядзення вочных ставак і 4) павальных вобыскаў.

Першапачаткова былі апытаны непасрэдныя ўдзельнікі канфлікту – дзясяцкія, якія абвінавачваліся ў збіванні дваранкі Кіюць. Іх версія здарэння істотна адрознівалася ад гісторыі, апісанай Вікенціем Кіюцем. Яна пачалася з таго, што з даручэннем у Бернардзінскі завулак быў адпраўлены не Свянцецкі, а Жураўскі, які даў найболын поўнае апісанне падзей [9]. Раніцай 3 студзеня, з’явіўшыся на службу, ён атрымаў ад паліцэйскага пісьмаводчыка Рудкоўскага загад даставіць у паліцыю Анэлю Кіюць. Дзясяцкі адправіўся выконваць загад, але жанчына адмовілася ісці ў паліцыю. Яна заявіла, што кепска сябе адчувае і не можа пакінуць хворага сына, які пражывае разам з ёю бо ён згубіў зрок (гэта было яшчэ адно несупадзенне з паказаннямі Кіюця). Кіюць запатрабавала, каб яе пакінулі ў супакоі, а позву адаслалі яе мужу ў фальварак Івань. Цімафей Жураўскі вярнуўся у паліцэйскую часць і перадаў адказ Анэлі Кіюць прыставу часці Марцінкевічу і пісьмаводчыку Рудкоўскаму. На гэта яны загадалі Жураўскаму ўзяць з сабой яшчэ дзясяцкага і «непременно доставить Киюциву в полицию». Цімафей Жураўскі ўзяў з сабой дзясяцкага, яўрэя Іцку Рэйсфельда. Другі раз, прыйшоўшы да Кіюць, дзясяцкія «без шума и ругательства» пачалі настойваць, каб жанчына пайшла з імі ў паліцыю [10].

Далейшыя падзеі Цімайфей Жураўскі апісваў наступным чынам: «когда Ицка не внимая никаким отговоркам о болезни <…> принялся было за рукав понуждать её, то Киюць, схватив полено, ударила его два раза по спине». Яна замахнулася і трэці раз, але Жураўскі паспеў выхапіць з яе рук палена. Пасля гэтага Кіюць выбегла «с криком и ругательствами на двор» [11]. Жураўскі з Рэйсфельдам кінуліся за ёй. У тэты час па Бернардзінскім завулку праходзіў дзясяцкі Іван Свянціцкі, якога паклікалі на дапамогу. Яны затрымалі Анэлію Кіюць каля суседняга дома. У гэты момант жанчына, «сбросив дорогою с себя юбку и полушубок, в одной рубахе упала на землю, призывая себя брать и нести насильственно». На шум сабралася шмат народу, дзясяцкіх пачалі ўгаворваць пакінуць жанчыну ў супакоі, што яны і зрабілі. У паліцэйскай часці пра здарэнне ў Бернардзінскім завулку дзясяцкія даклалі прыставу і пісьмаводчыку. На наступны дзень Цімафей Жураўскі зноў адправіўся да Анэлі Кіюць, але ў кватэры ўжо нікога не было. Дзясяцкі Жураўскі цалкам адмаўляў нанясенне пабоеў дваранцы Кіюць, а таксама страту зроку яе сынам у сувязі з дзеяннямі паліцэйскіх [12].

Дзясяцкі Іцка Рэйсфельд таксама даў паказанні асэсару Зяневічу. Па загадзе начальства і запрашэнні Жураўскага, ён, разам з апошнім, 3 студзеня адправіўся ў дом мяшчанкі Вераб’іхі. Жанчыну, якая пражывала ў гэтым доме без законнага «письменного вида» і «занималась непотребством» (праўда апошняе абвінавачванне ў дакуменце было перакрэслена. – Аўт.), яны павінны былі даставіць яе ў паліцэйскую часць. Зайшоўшы ў кватэру, Рэйсфельд убачў Кіюць, якая сядзела каля каміна ў паўкажушку. У тэты ж час у кватэру па запрашэнні Жураўскага зайшоў дзясяцкі Свянціцкі [13]. Рэйсфельд распавёў, што на ягоную просьбу пайсці ў паліцыю жанчына адкрыта заявіла, што «полиция над нею не начальство». Калі ж ён паспрабаваў ўзяць яе за рукаў, Кіюць «выругала» яго апошнімі словамі і, «схватив полено, причинила оным жесткие побои». Іцка адзначыў, каб на ягоныя крыкі не прыбег, «стоявший на дверях ходивший с ним десяцкий Журавский, то наверное он не остался живым» [14] (Па паказаннях Рэйсфельда, пасля нападу ён моцна хварэў і некаторы час не мог выконваць свае абавязкі. Гэта было зафіксавана ў рапарце і пацвярджалася начальствам). Жанчына выбегла на вуліцу і пачала крычаць, што яна стала ахвярай дзясяцкага. На допыце Іцка Рэйсфельд заявіў што не толькі не біў па твары Анэлю Кіюць, але нават «никакой неприятности не говорил» [15]. Гэтыя паказанні пацвярджаліся аповедам Жураўскага.

Трэці дзясяцкі Іван Свянціцкі распавёў Зяневічу, што ён з раніцы 3 студзеня па загадзе начальства разносіў па горадзе дакументы. Калі праходзіў па Бернардзінскім завулку, яго паклікаў дзясяцкі Жураўскі «для содействия в высылке Киюць в полицию». Свянціцкі зайшоў у пакой і ўбачыў Кіюць у паўкажушку, якая сядзела каля каміна і спрачалася з дзясяцкім Рэйсфельдам [16]. Іван Свянціцкі пацвердзіў, што жанчына схапіла палена і два разы ўдарыла Іцку, выбегла з пакояў, а яны ўтрох кінуліся за ёй. У час затрымання Анэля Кіюць кінулася на зямлю і пачала выкрыківаць лаянкавыя словы. У такой сітуацыі дзясяцкія, «не причинив ей никаких обид и побоев», пакінулі яе і разышліся. Што ж датычылася хворага сына Кіюць, Свянціцкі не бачыў, каб той выходзіў у сенцы [17].

Асноўная частка інфармацыі ў паказаннях дзясяцкіх супадала, але следчы асэсар Зяневіч вырашыў «по случаю разноречивых показаний» (мелася на ўвазе момант з’яўлення Свянціцкага) правесці дзясяцкім вочную стаўку. Падчас яе высветлілася, што Свянціцкі не быў сведкам канфлікту ў кватэры, бо быў пакліканы на дапамогу, калі Кіюць ужо выбегла на вуліцу [18]. Магчыма ягоныя папярэднія паказанні былі вынікам змовы з Іцкам Рэйсфельдам у падтрымку версіі апошняга.

Следчы Зянкевіч правёў вочную стаўка дзясяцкіх і з Анэляй Кіюць. Жанчына прызнала, што да яе двойчы прыходзіў не Іван Свянціцкі, а Цімафей Жураўскі. Аднак тое, што датычылася асноўных трактовак канфлікту, «при сильных с обоих сторон уликах», кожны бок застаўся пры сваіх паказаннях [19]. Такім чынам, асэсар Зяневіч працягнуў дазнанне і прыступіў да апытання сведкаў здарэння.

Усяго пад прысягаю было апытана каля 10 чалавек (у дакументах яны пазначаліся як «поставленные Киюцёвой свидетели»). Першай была чыноўніца Мяцілоўская. Яна распавяла, што раніцай 3 студзеня на яе двары ўзнік «чрезвычайный крик». Разам ca служанкаю яна выбегла з дому і пабачыла як два дзясяцкія цягнулі Анэлю Кіюць у адной кашулі, а трэці нёс яе паўкажушок. Пабачыўшы Мяцілоўскую, Кіюць прасіла «спасать ее сына», бо ён выбег на двор і там упаў. Чыноўніца знайшла хлопца у кватэры ў ложку «совершенно почти мёртвого», але ён не ведаў чаго хацелі паліцэйскія. Вярнуўшыся на двор, Мяцілоўская ўбачыла, што дзясяцкія працягваюць цягнуць Анэлю Кіюць за вароты, а тая была ўжо «совершенно в одной только рубашке, даже без юбки». Такое «немилосердное обращение» абурыла чыноўніцу і яна паспрабавала давесці паліцэйскім, што Кіюць – дваранка, а за такія паводзіны яны будуць несці адказнасць. На гэта адзін з дзясяцкіх адказаў: «Пустое, и моя жена дворянка, а ежели кто захочет побить то побьёт». Аднак Анэлю Кіюць яны адпусці і сышлі, а Мяцілоўская вярнулася ў свой дом. На пытанне Зяневіча адносна збівання Кіюць, чыноўніца ўдакладніла, што на адной шчацэ Кіюць быў «знак удара». Хоць жанчына і заяўляла, што «еврей десяцкий бил ее сильно в рожу», асабіста Мяцілоўская не бачыла, каб паліцэйскія яе збівалі [20].

Асэсар Зяневіч узяў паказанні ў служанкі Мяцілоўскай, салдаткі Магдалены Пракаповіч. Яна сказала, што бачыла як 3 студзеня трое дзясяцкіх вялі Анэлю Кіюць ў адной кашулі і ў парванай спадніцы праз іх двор. Потым яны выпіхвалі Кіюць то на вуліцу, то зноў на двор Мецілоўскай. Па словах служнакі, пакуль яе гаспадыня хадзіла ў кватэру Кіюць, яна паспела пераканаць дзясяцкіх пакінуць жанчыну ў супакоі. Хворага сына Кіюць яна бачыла праз адчыненыя дзверы, той ляжаў на ложку. Згубіў ён зрок праз дзеянні паліцэйскіх ці не яна не ведала [21].

Наступнай сведкай была дваранка Крысціна Кушноўская. Яна распавяла, што 3 студзеня «на сделавшийся шум» выйшла з кватэры і ўбачыла, як невядомые ёй дзясяцкія выпіхвалі з двара Мяцілоўскай на вуліцу Анэлю Кіюць, якая была ў адной кашулі без паўкажушка. Адзін з паліцэйскіх, каб утрымаць жанчыну, схапіў за спадніцу і парваў яе, «так что Киюцёва вынуждена была нести оную в руках» [22]. Кушноўская засведчыла, што Мяцілоўская заступілася за Кіюць, і дзясяцкія адпусцілі затрыманую, якая адправілася дадому. Паводле Кушноўскай, яна болын нічога не бачыла, не ведае і да Кіюць не заходзіла. Падобнымі былі паказанні слуцкай мяшчанкі Ірыны Цішкевіч. Яна таксама пачула шум на двары Мяцілоўскай. Потым убачыла, як тры дзясяцкіх «таскали дворянку Киюцёву в одной рубашке и порванной юбке». Жанчына ад іх вырывалася і крычала, каб яе выратавалі. Паводле Цішкевіч, пасля заступніцтва з боку чыноўніцы, дзясяцкія «выпихнули Киюцёву на двор Мециловской, откуда обе с десяцкими и служанкою отправились в дом Киюцёвой, а показательница ушла» [23].

Дваранін Уладзімір Пятроў сведчыў што «совершенных дворянке Киюцивой обид он очевидцем не был». Выйшаўшы ca сваей кватэры ён пабачыў натоўп і запытаўся ў шаўца Віткоўскага, што адбылося. На гэта атрымаў адказ, што дзясяцкія «таскали в полицию» Кіюць. Пасля гэтага Пятроўскі, «не входя в подробности», адправіўся ў канцылярыю [24]. Сам жа швец Стэфан Віткоўскі паведаміў, што бачыў, як дзясяцкія «таскали дворянку Киюцёву в рубашке, а десяцкий Журавский носил за нею полушубок». Жанчына ад іх вырывалася і ў такой «схватке ее толкали, понуждая идти в полицию». Калі ж Стэфан Віткоўскі папрасіў, каб «они с нею насильно не поступали», то дзясяцкі адказаў, што ім загадана яе даставіць у паліцыю і яны выконваюць гэты загад [25].

Яшчэ адзін сведка Захар Бюба 3 студзеня бачыў, што паліцэйскія дзясяцкія прымусова вялі «в рубашке и юбке дворянку», а адзін дзясяцкі нёс за ёй паўкажушок. Аднак Бюба не бачыў, каб паліцэйскія білі жанчыну ці цягалі па зямлі. Пасля ўгавораў чыноўніцы Мяцілоўскай, дзясяцкія пакінулі Кіюць у супакоі і разышліся [26]. Два сведкі Кірыла Міхайлавіч Тарановіч і Макар Іванавіч Фот далі аднолькавыя паказанні. Абодва паказалі, што бачылі дваранку, якая бегла праз агарод, а за ёю трох дзясяцкіх «понуждавших идти в полицию». Тарановіч і Фот сцвярджалі, што не бачылі, каб дзясяцкія прычынілі пабоі Анэлі Кіюць [27]. Такім чынам, сведкі, апытаныя асэсарам Зяневічам, бачылі канфліктную сітуацыю – паўраспранутую дваранку Кіюць, якую дзясяцкія спрабавалі адвесці ў паліцэйскую часць. Аднак ступень прымусу з боку паліцэйскіх яны ўсе апісвалі парознаму – «цягалі па зямлі», «штурхалі» і «проста вялі». Інфармацыя пра збіванне дваранкі Кіюць заставалася няпэўнай. Таксама з паказанняў сведак заставалася незразумелым, што на самой справе адбылося з сынам Кіюць і чаму ён згубіў зрок. У сувязі з гэтымі пытаннямі важным аказаўся допыт яшчэ аднаго сведкі – слуцкага гарадавога лекара Скаргі.

На допыце лекар Скарга дапамог высветліць прычыну страты зроку сынам дваранкі Кіюць. Ён распавёў, што ў мінулым снежні тройчы быў у хворага Івана Кіюця. Першапачаткова пабачыў у яго натуральную воспу «весьма жестокую, с опухолью глаз, лица, носа». Потым быў з візітам, калі Іван «начал уже подсыхать». Апошні раз быў запрошаны ў той час, калі воспа ўжо сыходзіла, але хворы вачыма не бачыў [28]. Па гэтай прычыне маці хворага прасіла парады і сама казала, «что хотя мой сын от оспы и поправляется, но не видит окружающих предметов» [29]. Скарга адзначыў: «Выше описанная болезнь самой дворянки <…> могла последовать от нанесения ей насилия и таскания (ежели они действительно произошли). Но таковое происшествие не могло иметь никакого влияния на болезненное состояние глаз сына ея, который уже до этого не видел» [30]. Такім чынам, з дзясяцкіх было знята абвінавачанне ў тым, што з-за іх дзеянняў Іван Кіюць згубіў зрок. Верагодна гэты, легка раскрываемы падман, з боку Анэлі і Вікенція Кіюцяў быў проста спосабам прыцягнуць увагу губернскага начальства і распачіць следства.

Таксама лекар Скарга пацвердзіў Зяневічу, што сапраўды быў запрошаны дваранкаю Кіюць «для принесения ей медицинского пособия». Калі ён прыйшоў то застаў жанчыну «одержимою горячкою воспалительного характера и при том жаловалась болью в левом боку груди». Яна скардзілася, што захварэла ад «причинения ей насилия и таскания по земле десятским» [31]. Аднак, як сам сведкам гэтага не быў і «боевых знаков на теле не заметил», то ён не змог вызначыць дакладную прычыну хваробы Анэлі Кіюць. З-за ліхаманкі ён параіў «открыть кровь с руки», а таксама выпісаў лекі.

Асэсару Зяневічу не ўдалося ўстанавіць, ці мела месца збіванне дзясяцкімі Анэлі Кіюць, ці гэта была сімуляцыя з яе боку. Каб вызначыць, хто больш схільны да праванарушэнняў і фальшывых паказанняў, асэсар Зяневіч правёў павальныя вобыскі [32]. У выніку 15 жыхароў Слуцка пад прысягаю заявілі, што дваранку Кіюць ведаюць і што яна «поведения хорошего». Апытаныя пад прысягаю «шесть христиан и столько же евреев» жыхароў Слуцка пацвердзілі, што яны паліцэйскага дзясяцкага яўрэя Іцку Рэйсфельда ведаюць і што ён прыстойных паводзін [33]. Такім чынам, ўзаемныя абвінавачванні ў нанясенні пабоеў Анэлі Кіюць і Іцкі Рэйсфельда засталіся бяздоказнымі – паказанні паліцэйскіх супраць паказанняў Кіюць.

Паводзіны дзясяцкіх па-за межамі кватэры, калі яны спрабавалі даставіць дваранку ў паліцэйскую часць, сыходзячы з паказанняў сведкаў (якія былі вельмі суб’ектыўныя), немагчыма было адназначна трактаваць як гвалт. Самі ж дзясяцкія настойвалі на тым, што яны проста выконвалі загад начальства. У такіх абставінах асэсар Зяневіч вырашыў знайсці першапрычыну гэтага канфлікту.

Нарэшце Зяневічу ўдалося высветліць, у сувязі з чым слуцкай паліцыі неадкладна спатрэбілася Анэля Кіюць. Аказалася, што 23 жніўня 1852 г. Слуцкі земскі суд даслаў у слуцкую паліцыю справу па прашэнні дваранкі Анэлі Кіюць «о причинении ей побоями обидах дворянами Ясинскими во время бытия ея в Борисовском уезде». Суд прасіў выклікаць Кіюць у гарадскую паліцыю, каб атрымаць ад яе дадаковую інфармацыю. На пошукі быў адпраўлены дзясяцкі Антон Барысевіч, які па вяртанні паведаміў што такой жанчыны ў горадзе няма. У выніку, 12 верасня 1852 г. дакумент быў вернуты ў земскі суд. Аднак 14 кастрычніка 1852 г. земскі суд паўторна прыслаў справу Анэлі Кіюць у слуцкую паліцыю. Разам з дакументамі дадавалася, што яна пражывае каля фарнага касцёла ў доме Вераб’іхі. Дзясяцкі Антон Барысевіч адправіўся па гэтым адрасе, каб прывесці Кіюць у паліцэйскую часць. Вярнуўшыся, Барысевіч паведаміў, што «отыскиваемая проживает в имении Ивани при муже», а ў горадзе яе няма [34]. Такім чынам, 21 кастрычніка 1852 г. дакументы зноў былі адпраўлены ў слуцкі земскі суд. Аднак 15 снежня 1852 г. земскі суд трэці раз даслаў у слуцкую паліцыю справу Кіюць і дадаў тлумачэнні, што яна пражывае ў Слуцку, а ў маёнтак Івані часам прыязджае да мужа на некалькі дзён [35].

З-за таго, што дакумент па справе дваранкі Анэлі Кіюць ужо трэці раз быў дасланы ў слуцкую гарадскую паліцыю, пісьмаводчык гарадской паліцыі Рудкоўскі вырашыў паставіць канчатковую кропку ў гэтай справе. Па ягоных паказаннях раніцай 3 студзеня 1853 г. ён адправіў дзясяцкага Жураўскага да Кіюць з загадам даставіць яе ў паліцэйскую часць «для снятия с нее требуемого к делу показания» [36]. Калі дзясяцкі паведаміў, што яна ад яўкі ў паліцыю адмаўляецца, Рудкоўскі далажыў пра гэта прыставу Марцінкевічу. Той загадаў Жураўскаму ўзяць яшчэ каго-небудзь у дапамогу і даставіць Кіюць у паліцыю разам з пісьмовым відам «без предъявления коего она проживала в городе Слуцке». Дзясяцкія пайшлі, але хутка вярнуліся ў паліцыю і прынеслі палена, «коим якобы Киюцёва причинила одному из них побои» [37].

Прыстаў часці Марцінкевіч са свайго боку тлумачыў, што «имянующаяяся дворянкою Анелия» пражывала ў Слуцку без рэгістрацыі. З 25 жніўня 1852 г. яна «отнекивалась посредством десяцких» ад паяўлення ў паліцэйскай часці. Менавіта такое ўпартае ўхіленне навяло прыстава на думку, што гэта жанчына «блудного поведения», або яна хаваецца ад пераследу паліцыі. У свае апраўданне Марцінкевіч даводзіў Зяневічу, што сапраўды загадаў дзясяцкаму Жураўскаму пайсці да Кіюць, але «не для того, чтобы ее бить и тащить, но дабы она не могла скрыться» [38]. Дзясяцкім Жураўскаму і Рэйсфельду ён сказаў: «Пойдите вдвоем и доставьте ее в полицию вместе с имевшимся у нее письменным видом» [39]. Далей прыстаў паведаміў, што па вяртанні дзясяцкія даклалі аб збіванні Кіюць Рэйсфельда. У пацвярджэнне яе агрэсіўнасці і «характера неспокойного», Марцінкевіч апеляваў да яе судовай справы з Ясінскімі [40]. Шэсць дваран Барысаўскага павета сцвярджалі, што Ясінскія не маглі нанесці пабоі Анэлі Кіюць, бо да гэтага не схільныя. Кіюць жа, маючы неўтаймаваны характар, верагодна сама з тымі братамі пабілася. I ўвогуле, яна не толькі з Ясінскімі, але з усімі суседзяі жыла «худо» [41].

Ca свайго боку, Анэля Кіюць, абвяргаючы паказанні пристава Марцінкевіча, заявіла, што з пісьмаводчыкам Рудкоўскім яна сапраўды не знаёмая (Рудкоўскі таксама адмаўляў факт знаёмства [42]), але пристава ведае асабіста, і ён яе таксама ведае, бо яны жывуць недалёка адзін ад аднаго. Акрамя таго, яе сын Іван у дзяцей Марцінкевіча 10 тыдняў працаваў гувернёрам. Такім чынам, прыстаў не мог не ведаць «кто они и пры ком находятся». Што да пісьмовага віду, Анэля Кіюць заявіла, што, будучы дваранкай Мінскай губерні і пражываючы з мужам бліз горада Слуцка, не мела ў ім патрэбы. Марціноўскі працягваў настойваць, што дваранку Кіюць не ведаў і ніколі не бачыў, аднак вымушаны быў прызнаць, што яе сын, навучэнец слуцкай гімназіі, сапраўды быў гувернёрам у яго дзяцей [43].

Нарэшце асэсар Зяневіч вырашыў даведацца, як быў сфармуляваны загад, які прывёў да канфлікту. Дзясяцкі Жураўскі патлумачыў Зяневічу, што калі першы раз прыйшоў за Кіюць, яна «не выгнала его прочь, а сказывала, что по болезни сына и по болезни своей» не жадае ісці ў паліцыю і патрабуе позвы. Ён сцвярджаў, што ўсё менавіта так і распавёў у паліцыі прыставу і пісьмаводчыку. Пасля чаго прыйшоў загад прымусова даставіць Кіюць у паліцыю. У выніку асэсар Зяневіч правёў вочную стаўку паміж Рудкоўскім, Марцінкевічам і Жураўскім. Падчас яе першыя два «уличили последнего в том, что действительно, возвращаясь от Киюць, сказывал, что выгнала прочь и сие побудило послать других десяцких» [44]. Версію прыстава і пісьмаводчыка пацвердзілі два ніжэйшыя паліцэйскія канцылярысты. Яны чулі, як дзясяцкі Жураўскі заявіў, што Кіюць не жадае ісці ў паліцыю і заяўляе, што «полиция не начальство ея, а есть болшее» [45]. Менавіта пасля гэтага паведамлення прыстаў Марцінкевіч распарадзіўся узяць яшчэ аднаго дзясяцкага і адправіцца па Кіюць [46].

Вынікі праведзенага следства асэсар Зяневіч прадставіў у Мінскае губернскае праўленне, якое пастанавіла – усе дакументы па гэтай справе перадаць у Слуцкі павятовы суд і параіць прасіцелю Вікенцію Кіюцю звярнуцца ў адпаведную судовую інстанцыю [47]. Разгляд гэтай справы ў розных інстанцыях цягнуўся да восені 1853 г. Неразбярыха і супярэчлівасць паказанняў верагодна, падштурхнулі да того, што вінаватымі ў гэтым канфлікце прызналі не дзясяцкіх, а прыстава часці Марцінкевіча і пісьмаводчыка паліцыі Рудкоўскага. У выніку 6 кастрычніка 1853 г. у Мінскае губернскае праўленне прыйшло распараджэнне Віленскага ваеннага губернатара і генерал-губернатара Гродненскага, Мінскага і Ковенскага, у якім гаварылася: «Не встречая с моей стороны препятствий к преданию суду Уголовной палаты письмоводителя Рудковского и частного пристава Марцинкевича, оказавшихся по следствию виновными в противозаконных распоряжениях относительно личности дворянки Киюць, я уведомляю о том правление <…> обращая внимание на непростительное своеволие частного пристава Марцинкевича, коего противозаконные распоряжения о непременном приводе дворянки Киюць в городскую полицию, без всякого к тому правильного основания, было главною причиною тех обид и побоев, которые дворянка эта потерпела от полицейских служителей <…> Признаю необходимым предложить <…> частного пристава Марцинковича, как совершенно не соответственного лежащим на нем обязанностям и не могущим быть терпимым в настоящей службе уволить от занимаемой им полицейской должности» [48].

Канфлікт, які адбыўся ў Слуцку паміж гарадской паліцыяй і дваранкаю Анэляй Кіюць, не быў сітуацыяй надзвычайнай. У першай палове XIX ст. у гарадах беларуска-літоўскіх губерняў нярэдка ўзнікалі праблемы неадпаведнасці паліцэйскіх чыноўнікаў займаемым пасадам [49]. Скаргі з боку гараджан у розныя інстанцыі на паліцмайстараў, гараднічых, квартальных, а таксама афіцыйныя вынікі праверак з боку центральных і мясцовых органаў улады (грамадзянскіх губернатараў, губернскіх праўленняў, генерал-губернатара) адлюстрорўваюць нізкую прафесійную кампетэнтнасць шэрагу паліцэйскіх чыноўнікаў, а часам і іх маральную неадпаведнасць займаемым пасадам.

 

Наталля АНОФРАНКА
кандыдат гістарычных навук, дацэнт, старшы навуковы супрацоўнік Інстытута гісторыі НАН Беларусі
Матэрыялы навукова-практычнай канферэнцыі «Беларусь, Слуцкі край і Эдвард Вайніловіч», Минск, 2018

 

Много насилия, или как из мелочи раздуть скандал
(Из истории повседневной жизни слуцкой полиции в середине XIX в.)

Утром 3 января 1853 г. десятский Тимофей Журавский появился в помещении городской полиции, чтобы получить от начальства задание на день. Письмовод полиции Рудковский приказал ему отправиться в дом мещанки Воробьихи, что находился в Бернардинском переулке, и передать квартирантке («называемой Киюцивой») распоряжение немедленно явиться в городскую полицию, так как она проживает в городе «без законного письменного вида» [1]. Никто не догадывался, что это повседневное задание будет иметь для чиновников городской полиции катастрофические последствия.

15 января 1853 г. в канцелярию Минского губернатора пришло письмо от дворянина Борисовского уезда, «проживающего Слуцкого 3 стана имении Ивани» Викентия Киюця [2]. Проситель жаловался начальнику губернии на то, что 3 января 1853 г. в квартиру его жены Анелии Киюць, проживающей в городе Слуцке, прибыл десятский полиции, рядовой Свенцицкий. Он «с чрезвычайной невежливостью» заявил, что письмоводитель приказал доставить её в полицию, «не объясняя с какого поводу требовалась». Однако жена «ни под каким предлогом не могла отлучиться из квартиры», так как имела опеку над больным сыном и сама была нездорова [3]. Через десятского она просила письмоводителя, чтобы тот прислал повестку или запрос. По словам Викентия Киюця, десятский ушёл, но скоро вернулся с двумя помощниками, «кои вбежав в квартиру в чрезвычайном разъярении». Один из них десятский еврей Ицка, начал бить его жену Анелию по лицу и гнать в полицию. Женщина упала на землю «по слабому здоровью и чрезвычайному перепугу, а также от нанесения сильных ударов» [4]. Десятские втроём подхватили её под руки и, несмотря на то, что она была «в неглижном одеянии, вытащили на улицу <…> толкая кулачьями и ногами» [5]. Протянув Анелию Киюць около «двух сотен шагов» полицейские бросили её на улице, а сами ушли. Только благодаря помощи жены помощника Слуцкого почтмейстера и её служанки Анелия смогла вернуться в свою квартиру. Кроме этого, во время нападения полицейских на жену Викентия Киюць Иван, «сильно страдающий болезнью оспы», сильно испугался, выбежал из комнаты на улицу и «от простуды лишился зрения» [6].

В жалобе губернатору Викентий Киюць также отметил, что 6 января 1853 г. прямо после происшествия, подал жалобу в слуцкую городскую полицию. Однако полиция «не учинила распоряжения об освидетельствовании состояния здоровья жены и сына». Таким образом, Викентию Киюцю не осталось ничего другого, как просить Минского губернатора командировать добропорядочного чиновника для проведения формального следствия [7].

Жалоба дворянина Викентия Киюця не могла остаться без внимания со стороны администрации Минской губернии. Для выяснения всех обстоятельств этого неприятного происшествия в Слуцк был командирован асессор Минского губернского правления Зеневич, который прибыл в город 25 января 1853 г. [8] Чтобы узнать, что на самом деле произошло в Бернардинском переулке утром 3 января 1853 г. чиновник приступил к традиционным для середины XIX в. следственным процедурам: 1) допросу участников, 2) опросу свидетелей, 3) проведению очных ставок и 4) повальных обысков.

Первоначально были опрошены непосредственные участники конфликта – десятские, которые обвинялись в избиении дворянки Киюць. Их версия произошедшего существенно отличалась от истории, описанной Викентием Киюцем. Она началась с того, что с поручением в Бернардинский переулок был отправлен не Свенцицкий, а Журавский, который дал и наиболее полное описание событий [9]. Утром 3 января явившись на службу, он получил от полицейского письмоводителя Рудковского приказ доставить в полицию Анелию Киюць. Десятский отправился выполнять приказ, но женщина отказалась идти в полицию. Она заявила, что плохо себя чувствует и не может оставить больного сына, который проживает вместе с ней так как он потерял зрение (это было ещё одно несовпадение с показаниями Киюця). Киюць потребовала, чтобы её оставили в покое, а повестку отослали её мужу в фольварк Ивань. Тимофей Журавский вернулся в полицейскую часть и передал ответ Анелии Киюць приставу части Мартинкевичу и письмоводу Рудковскому. На это они приказали Журавскому взять с собой ещё десятского и «непременно доставить Киюциву в полицию». Тимофей Журавский взял с собой десятского еврея Ицку Рейсфельда. Второй раз, придя к Киюць, десятские «без шума и ругательства» начали настаивать, чтобы женщина пошла с ними в полицию [10].

Дальнейшие события Тимофей Журавский описывал следующим образом: «когда Ицка не внимая никаким отговоркам о болезни <…> принялся было за рукав понуждать её, то Киюць, схватив полено, ударила его два раза по спине». Она замахнулась и третий раз, но Журавский успел выхватить из её рук полено. После этого Киюць выбежала «с криком и ругательствами на двор» [11]. Журавский с Рейсфельдом бросились за ней. В этот время по Бернардинскому переулку проходил десятский Иван Свенцицкий, которого позвали на помощь. Они задержали Анелию Киюць около соседнего дома. В этот момент женщина, «сбросив дорогою с себя юбку и полушубок, в одной рубахе упала на землю, призывая себя брать и нести насильственно». На шум собралось много народу, десятских начали уговаривать оставить женщину в покое, что они и сделали. В полицейской части о происшествии в Бернардинском переулке десятские доложили приставу и письмоводителю. На следующий день Тимофей Журавский снова отправился к Анелии Киюць, но в квартире уже никого не было. Десятский Журавский полностью отрицал нанесение побоев дворянке Киюць, а также потерю зрения её сыном в связи с действиями полицейских [12].

Десятский Ицка Рейсфельд также дал показания асессору Зеневичу. По приказу начальства и приглашению Журавского, он, вместе с последним, 3 января отправился в дом мещанки Воробьихи. Женщину, которая проживала в этом доме без законного «письменного вида» и «занималась непотребством» (правда последнее обвинение в документе было зачёркнуто. – Авт.), они должны были доставить её в полицейскую часть. Зайдя в квартиру, Рейсфельд увидел Киюць, которая сидела у камина в полушубке. В этот же время в квартиру по приглашению Журавского зашёл десятский Свенцицкий [13]. Рейсфельд рассказал, что на его просьбу пойти в полицию женщина открыто заявила, что «полиция над нею не начальство». Когда же он попытался взять её за рукав, Киюць «выругала» его последними словами и, «схватив полено, причинила оным жёсткие побои». Ицка отметил, если бы на его крики не прибежал, «стоявший на дверях ходивший с ним десяцкий Журавский, то наверное он не остался живым» [14] (По показаниям Рейсфельда, после нападения он сильно болел и некоторое время не мог выполнять свои обязанности. Это было зафиксировано в рапорте и подтверждалось начальством). Женщина выбежала на улицу и начала кричать, что она стала жертвой десятского. На допросе Ицка Рейсфельд заявил, что не только не бил по лицу Анелию Киюць, но даже «никакой неприятности не говорил» [15]. Эти показания подтверждались рассказом Журавского.

Третий десятский Иван Свенцицкий рассказал Зеневичу, что он с утра 3 января по приказу начальства разносил по городу документы. Проходя по Бернардинскому переулку, его позвал десятский Журавский «для содействия в высылке Киюць в полицию». Свенцицкий зашёл в комнату и увидел Киюць в полушубке, которая сидела у камина и спорила с десятским Рейсфельдом [16]. Иван Свенцицкий подтвердил, что женщина схватила полено и два раза ударила Ицку, выбежала из комнаты, а они втроём бросились за ней. Во время задержания Анелия Киюць бросилась на землю и начала выкрикивать бранные слова. В такой ситуации десятские, «не причинив ей никаких обид и побоев», оставили её и разошлись. Что же касалось больного сына Киюць, Свентицкий не видел, чтобы тот выходил в сени [17].

Основная часть информации в показаниях десятских совпадала, но следователь асессор Зеневич решил «по случаю разноречивых показаний» (имелся в виду момент появления Свентицкого) провести десятским очную ставку. В ходе её выяснилось, что Свентицкий не был свидетелем конфликта в квартире, так как был призван на помощь, когда Киюць уже выбежала на улицу [18]. Возможно его предыдущие показания были результатом сговора с Ицкой Рейсфельдом в поддержку версии последнего.

Следователь Зенкевич провёл очную ставку десятских и с Анелией Киюць. Женщина признала, что к ней дважды приходил не Иван Свентицкий, а Тимофей Журавский. Однако то, что касалось основных трактовок конфликта, «при сильных с обоих сторон уликах», каждая сторона осталась при своих показаниях [19]. Таким образом, асессор Зеневич продолжил дознание и приступил к опросу свидетелей происшествия.

Всего под клятвой было опрошено около 10 человек (в документах они обозначались как «поставленные Киюцёвой свидетели»). Первой была чиновница Мятиловская. Она рассказала, что утром 3 января на её дворе возник «чрезвычайный крик». Вместе cо служанкою она выбежала из дома и увидела как два десятских тянули Анелию Киюць в одной рубашке, а третий нёс её полушубок. Увидев Мятиловскую, Киюць просила «спасать её сына», так как он выбежал во двор и там упал. Чиновница нашла парня в квартире в постели «совершенно почти мёртвого», но он не знал чего хотели полицейские. Вернувшись во двор, Мятиловская увидела, что десятские продолжают тянуть Анелию Киюць за ворота, а та была уже «совершенно в одной только рубашке, даже без юбки». Такое «немилосердное обращение» возмутило чиновницу и она попыталась доказать полицейским, что Киюць – дворянка, а за такое поведение они будут нести ответственность. На это один из десятских ответил: «Пустое, и моя жена дворянка, а ежели кто захочет побить то побьёт». Однако Анелию Киюць они отпусти и ушли, а Мятиловская вернулась в свой дом. На вопрос Зеневича относительно избиения Киюць, чиновница уточнила, что на одной щеке Киюць был «знак удара». Хотя женщина и заявляла, что «еврей десяцкий бил её сильно в рожу», лично Мятиловская не видела, чтобы полицейские её избивали [20].

Асессор Зеневич взял показания у служанки Мятиловскай, солдатки Магдалины Прокопович. Она сказала, что видела, как 3 января трое десятских вели Анелию Киюць в одной рубашке и в разорванной юбке через их двор. Потом они выталкивали Киюць то на улицу, то снова во двор Метиловскай. По словам служанки, пока её хозяйка ходила в квартиру Киюць, она успела убедить десятских оставить женщину в покое. Больного сына Киюць она видела через открытую дверь, тот лежал на кровати. Потерял он зрение через действия полицейских или нет, она не знала [21].

Следующей свидетельницей была дворянка Кристина Кушновская. Она рассказала, что 3 января «на сделавшийся шум» вышла из квартиры и увидела, как неизвестные ней десятские выталкивали со двора Мятиловскай на улицу Анелию Киюць, которая была в одной рубашке без полушубка. Один из полицейских, чтобы удержать женщину, схватил за юбку и порвал её, «так что Киюцёва вынуждена была нести оную в руках» [22]. Кушновская засвидетельствовала, что Мятиловская заступилась за Киюць, и десятские отпустили задержанную, которая отправилась домой. Согласно показаниям Кушновской, она больше ничего не видела, не знает и к Киюць не заходила. Подобными были показания слуцкой мещанки Ирины Тишкевич. Она тоже услышала шум на дворе Мятиловскай. Потом увидела, как три десятских «таскали дворянку Киюцёву в одной рубашке и порванной юбке». Женщина от них вырывалась и кричала, чтобы её спасли. Согласно показаниям Тишкевич, после заступничества со стороны чиновника, десятские «выпихнули Киюцёву на двор Мециловской, откуда обе с десяцкими и служанкою отправились в дом Киюцёвой, а показательница ушла» [23].

Дворянин Владимир Петров свидетельствовал что «совершенных дворянке Киюцивой обид он очевидцем не был». Выйдя cо своей квартиры он увидел толпу и спросил у сапожника Витковского, что произошло. На это получил ответ, что десятские «таскали в полицию» Киюць. После этого Петровский, «не входя в подробности», отправился в канцелярию [24]. Сам же швец Стефан Витковский сообщил, что видел, как десятские «таскали дворянку Киюцёву в рубашке, а десяцкий Журавский носил за нею полушубок». Женщина от них вырывалась и в такой «схватке её толкали, понуждая идти в полицию». Когда же Стефан Витковский попросил, чтобы «они с нею насильно не поступали», то десятский ответил, что им приказано её доставить в полицию, и они выполняют этот приказ [25].

Ещё один свидетель Захар Бюба 3 января видел, что полицейские десятские принудительно вели «в рубашке и юбке дворянку», а один десятский нёс за ней полушубок. Однако Бюба не видел, чтобы полицейские били женщину или таскали по земле. После уговоров чиновницы Мятиловской, десятские оставили Киюць в покое и разошлись [26]. Два свидетеля Кирилл Михайлович Таранович и Макар Иванович Фот дали одинаковые показания. Оба показали, что видели дворянку, которая бежала через огород, а за ней трёх десятских «понуждавших идти в полицию». Таранович и Фот утверждали, что не видели, чтобы десятские причинили побои Анелии Киюць [27]. Таким образом, свидетели, опрошенные асессором Зеневичем, видели конфликтную ситуацию – полураздетую дворянку Киюць, которую десятские пытались отвести в полицейскую часть. Однако степень принуждения со стороны полицейских они все описывали по разному – «таскали по земле», «толкали» и «просто вели». Информация об избиении дворянки Киюць оставалась неопределённой. Также из показаний свидетелей оставалось неясным, что на самом деле произошло с сыном Киюць и почему он потерял зрение. В связи с этими вопросами важным оказался допрос ещё одного свидетеля – Слуцкого городового врача Скарги.

На допросе врач Скарга помог выяснить причину потери зрения сыном дворянки Киюць. Он рассказал, что в прошлом декабре трижды был у больного Ивана Киюця. Изначально увидел у него естественную оспу «весьма жестокую, с опухолью глаз, лица, носа». Потом был с визитом, когда Иван «начал уже подсыхать». Последний раз был приглашён в то время, когда оспа уже уходила, но больной глазами не видел [28]. По этой причине мать больного просила советы и сама говорила, «что хотя мой сын от оспы и поправляется, но не видит окружающих предметов» [29]. Скарга отметил: «Вышеописанная болезнь самой дворянки <…> могла последовать от нанесения ей насилия и таскания (ежели они действительно произошли). Но таковое происшествие не могло иметь никакого влияния на болезненное состояние глаз сына ея, который уже до этого не видел» [30]. Таким образом, с десятских было снято обвинение в том, что из-за их действий Иван Киюць потерял зрение. Вероятно этот, легко раскрываемый обман, со стороны Анелии и Викентия Киюцей был просто способом привлечь внимание губернского начальства и начать следствие.

Также врач Скарга подтвердил Зеневичу, что действительно был приглашён дворянкой Киюць «для принесения ей медицинского пособия». Когда он пришёл то застал женщину «одержимою горячкою воспалительного характера и при том жаловалась болью в левом боку груди». Она жаловалась, что заболела от «причинения ей насилия и таскания по земле десятским» [31]. Однако, так как сам свидетелем этого не был и «боевых знаков на теле не заметил», то он не смог определить точную причину болезни Анелии Киюць. Из-за лихорадки он посоветовал «открыть кровь с руки», а также выписал лекарства.

Асессору Зеневичу не удалось установить, имело ли место избиение десятскими Анелии Киюць, или это была симуляция с её стороны. Чтобы определить, кто более склонен к правонарушениям и фальшивым показаниям, асессор Зеневич провёл повальные обыски [32]. В результате 15 жителей Слуцка с клятвою заявили, что дворянку Киюць знают и что она «поведения хорошего». Опрошенные под клятвою «шесть христиан и столько же евреев» жителей Слуцка подтвердили, что они полицейского десятского еврея Ицку Рейсфельда знают и что он приличного поведения [33]. Таким образом, взаимные обвинения в нанесении побоев Анелии Киюць и Ицки Рейсфельда остались бездоказательными – показания полицейских против показаний Киюць.

Поведение десятских за пределами квартиры, когда они пытались доставить дворянку в полицейскую часть, исходя из показаний свидетелей (которые были очень субъективные), невозможно было однозначно трактовать как насилие. Сами же десятские настаивали на том, что они просто выполняли приказ начальства. В таких обстоятельствах асессор Зеневич решил найти первопричину этого конфликта.

Наконец Зеневичу удалось выяснить, в связи с чем слуцкой полиции немедленно понадобилась Анелия Киюць. Оказалось, что 23 августа 1852 г. Слуцкий земский суд прислал в слуцкую полицию дело по прошению дворянки Анелии Киюць «о причинении ей побоями обидах дворянами Ясинскими во время бытия ея в Борисовском уезде». Суд просил вызвать Киюць в городскую полицию, чтобы получить от неё дополнительную информацию. На поиски был отправлен десятский Антон Борисевич, который по возвращении сообщил, что такой женщины в городе нет. В результате, 12 сентября 1852 г. документы были возвращены в земский суд. Однако 14 октября 1852 г. земский суд повторно прислал дело Анелии Киюць в слуцкую полицию. Вместе с документами добавлялось, что она проживает около фарного костёла в доме Воробьихи. Десятский Антон Борисевич отправился по этому адресу, чтобы привести Киюць в полицейскую часть. Вернувшись, Борисевич сообщил, что «отыскиваемая проживает в имении Ивани при муже», а в городе её нет [34]. Таким образом, 21 октября 1852 г. документы снова были отправлены в слуцкий земский суд. Однако 15 декабря 1852 г. земский суд в третий раз прислал в слуцкую полицию дело Киюць и добавил объяснения, что она проживает в Слуцке, а в поместье Ивань иногда приезжает к мужу на несколько дней [35].

Из-за того, что документы по делу дворянки Анелии Киюць уже в третий раз были отправлены в слуцкую городскую полицию, письмовод городской полиции Рудковский решил поставить окончательную точку в этом деле. По его показаниям утром 3 января 1853 года он отправил десятского Журавского к Киюць с приказом доставить её в полицейскую часть «для снятия с неё требуемого к делу показания» [36]. Когда десятский сообщил, что она от явки в полицию отказывается, Рудковский доложил об этом приставу Мартинкевичу. Тот приказал Журавскому взять ещё кого-нибудь в помощь и доставить Киюць в полицию вместе с письменным видом «без предъявления коего она проживала в городе Слуцке». Десятские пошли, но быстро вернулись в полицию и принесли полено, «коим якобы Киюцёва причинила одному из них побои» [37].

Пристав части Мартинкевич со своей стороны объяснял, что «имянующаяяся дворянкою Анелия» проживала в Слуцке без регистрации. С 25 августа 1852 г. она «отнекивалась посредством десяцких» от появления в полицейской части. Именно такое упорное уклонение навело пристава на мысль, что эта женщина «блудного поведения», или она скрывается от преследования полиции. В своё оправдание Мартинкевич доводил Зеневичу, что действительно приказал десятскому Журавскому пойти к Киюць, но «не для того, чтобы её бить и тащить, но дабы она не могла скрыться» [38]. Десятским Журавскому и Рейсфельду он сказал: «Пойдите вдвоём и доставьте её в полицию вместе с имевшимся у неё письменным видом» [39]. Далее пристав сообщил, что по возвращении десятские доложили об избиении Киюць Рейсфельда. В подтверждение её агрессивности и «характера неспокойного», Мартинкевич апеллировал к её судебному делу с Ясинскими [40]. Шесть дворян Борисовского уезда утверждали, что Ясинские не могли нанести побои Анелии Киюць, так как до этого не склонны. Киюць же, имея необузданный характер, вероятно, сама с теми братьями разбилась. И вообще, она не только с Ясинскими, но со всеми соседями жила «худо» [41].

Cо своей стороны, Анелия Киюць, опровергая показания пристава Мартинкевича, заявила, что с письмоводом Рудковским она точно не знакома (Рудковский также отрицал факт знакомства [42]), но пристава знает лично, и он её тоже знает, потому что они живут недалеко друг от друга. Кроме того, её сын Иван у детей Мартинкевича 10 недель работал гувернёром. Таким образом, пристав не мог не знать «кто они и при ком находятся». Что касается письменного вида, Анелия Киюць заявила, что, будучи дворянкой Минской губернии и проживая с мужем близ города Слуцка, не имела в нём нужды. Мартиновский продолжал настаивать, что дворянку Киюць не знал и никогда не видел, однако вынужден был признать, что её сын, учащийся слуцкой гимназии, действительно был гувернёром у его детей [43].

Наконец асессор Зеневич решил узнать, как был сформулирован приказ, приведший к конфликту. Десятский Журавский объяснил Зеневичу, что когда первый раз пришёл за Киюць, она «не выгнала его прочь, а сказывала, что по болезни сына и по болезни своей» не хочет идти в полицию и требует повестки. Он утверждал, что все именно так и рассказал в полиции приставу и письмоводителю. После чего пришёл приказ принудительно доставить Киюць в полицию. В результате асессор Зеневич провёл очную ставку между Рудковским, Мартинкевичем и Журавским. Во время её первые два «уличили последнего в том, что действительно, возвращаясь от Киюць, сказывал, что выгнала прочь и сие побудило послать других десяцких» [44]. Версию пристава и письмовода подтвердили два нижайших полицейских служащих. Они слышали, как десятский Журавский заявил, что Киюць не хочет идти в полицию и заявляет, что «полиция не начальство ея, а есть болшее» [45]. Именно после этого сообщения пристав Мартинкевич распорядился взять ещё одного десятского и отправиться за Киюць [46].

Результаты проведённого следствия асессор Зеневич представил в Минское губернское правление, которое постановило – все документы по этому делу передать в Слуцкий уездный суд и посоветовать просителю Викентию Киюцю обратиться в соответствующую судебную инстанцию [47]. Рассмотрение этого дела в различных инстанциях тянулся до осени 1853 г. Неразбериха и противоречивость показаний, вероятно, подтолкнули к тому, что виновными в этом конфликте признали не десятских, а пристава части Мартинкевича и письмовода полиции Рудковского. В результате 6 октября 1853 г. в Минское губернское правление пришло распоряжение Виленского военного губернатора и генерал-губернатора Гродненского, Минского и Каунасского, в котором говорилось: «Не встречая с моей стороны препятствий к преданию суду Уголовной палаты письмоводителя Рудковского и частного пристава Марцинкевича, оказавшихся по следствию виновными в противозаконных распоряжениях относительно личности дворянки Киюць, я уведомляю о том правление <…> обращая внимание на непростительное своеволие частного пристава Марцинкевича, коего противозаконные распоряжения о непременном приводе дворянки Киюць в городскую полицию, без всякого к тому правильного основания, было главною причиною тех обид и побоев, которые дворянка эта потерпела от полицейских служителей <…> Признаю необходимым предложить <…> частного пристава Марцинкевича, как совершенно не соответственного лежащим на нем обязанностям и не могущим быть терпимым в настоящей службе уволить от занимаемой им полицейской должности» [48].

Конфликт, который произошёл в Слуцке между городской полицией и дворянкой Анелией Киюць, не был ситуацией чрезвычайной. В первой половине XIX в. в городах белорусско-литовских губерний нередко возникали проблемы несоответствия полицейских чиновников занимаемым должностям [49]. Жалобы со стороны горожан в различные инстанции на полицмейстера, городничего, квартальных, а также официальные результаты проверок со стороны центральных и местных органов власти (гражданских губернаторов, губернских правлений, генерал-губернатора) вскрывают низкую профессиональную компетентность ряда полицейских чиновников, а иногда и их моральное несоответствие занимаемым должностям.

 

Наталья АНОФРЕНКО
кандидат исторических наук, доцент, старший научный сотрудник Института истории НАН Беларуси

Оцифровка текста и перевод – Владимир ХВОРОВ

 

ДЕСЯТСКИЙ, до 1917 выборное должностное лицо из крестьян для выполнения полицейских и различных общественных функций. Обычно избирался на 10 дворов.



1. Нацыянальны гістарычны архіў Беларусі ў Мінску (НГАБ). Ф. 299. Bon. 2. Спр. 4304. Арк. 8 адв, 9 адв, И адв.

2. Там сама. Арк. 4.

3. Тамсама. Арк. 7 адв.

4. Тамсама. Арк. 8.

5. Тамсама. Арк. 8 адв.

6. Тамсама. Арк. 8 адв., 9.

7. Тамсама. Арк. 9.

8. Тамсама. Арк. 9.

9. Тамсама. Арк. 11.

10. Тамсама. Арк. 11 адв.

11. Тамсама. Арк. 12 адв.

12. Тамсама. Арк. 13.

13. Тамсама. Арк. 13.

14. Тамсама. Арк. 9–10.

15. Тамсама. Арк. 13 адв.

16. Тамсама. Арк. 10 адв.

17. Тамсама. Арк. 11.

18. Тамсама. Арк. 14.

19. Тамсама. Арк. 14.

20. Тамсама. Арк. 18 адв. – 19 адв.

21. Тамсама. Арк. 22 адв. – 23.

22. Тамсама. Арк. 22.

23. Тамсама. Арк. 23 адв.

24. Тамсама. Арк. 20.

25. Тамсама. Арк. 24.

26. Тамсама. Арк. 24 адв.

27. Тамсама. Арк. 24 адв. – 25.

28. Тамсама. Арк. 21.

29. Тамсама. Арк. 21 адв.

30. Тамсама. Арк. 22.

31. Тамсама. Арк. 20 адв.

32. Працэдура, калі ўсе ці частка жыхароў населенага пунта была аптытана адносна жыцця і паводзін падазронага.

33. Тамсама. Арк. 25–25 адв.

34. Тамсама. Арк. 15.

35. Тамсама. Арк. 15 а.

36. Тамсама. Арк. 27 адв.

37. Тамсама. Арк. 28.

38. Тамсама. Арк. 14 адв.

39. Тамсама. Арк. 15 а. адв.

40. Тамсама. Арк. 16.

41. Тамсама. Арк. 16 адв.

42. Там сама. Арк. 15.

43. Тамсама. Арк. 18 адв.

44. Тамсама. Арк. 16 адв.

45. Тамсама. Арк. 18–18 адв.

46. Тамсама. Арк. 18 адв.

47. Тамсама. Арк. 28 адв. – 29.

48. Тамсама. Арк.32–32 адв.

49. Анофранка Н. В. Праблема службовай неадпаведнасці чыноўнікаў гарадской паліцыі беларуска-літоўскіх губерняў прешай трэці XIX ст. // Актуальные проблемы источниковедения: материалы IV Междунар. науч, – практ. конф. к 420-летию дарования городу Витебску магдебургского права; Витебск, 20–21 апр. 2017 г. / Витеб. гос. ун-т; редкол.: А. Н. Дулов и М. Ф. Румянцев (отв. ред.) [и др.]. – Витебск: ВГУ им. П. М. Машерова, 2017. – С. 369–372.