31.03.2017

III.

 

Города и в особенности большие торговые центры всегда, во все времена, являлись своего рода «обетованной землёй» для паломничества нищенствующего люда. В городах и размер милостыни больше и если подают не щедрее, то подают деньгами, а не натурой, как в деревнях и сёлах, и самых «милостивцев», при громадном скоплении людей, больше, и легче затеряться, не мозоля глаз, в толпе. Если в городах и столицах существует некоторая опаска со стороны полиции, то школа нищенского искусства проходится не даром. В её программу входит и практическое разрешение вопроса: что делать при таких неприятных встречах? «Волков бояться, значит, в лес не ходить». Никакая бдительность полиции, ни приговоры судей, ни высылка из столиц – не привели к каким-либо положительным результатам. Нищенство в столице и особенно профессиональное нищенство нисколько не ослабевает. Наоборот, цифры отчётов Николаевского комитета для разбора и призрения нищих все растут (принимая процентное соотношение к росту населения). Огромный. процент задержанных в столице за прошение милостыни и доставленных полицией в комитеты, составляют крестьяне, т. е. пришлый элемент.

Одни из них пришли в столицу в надежде на получение заработка, и нищенство явилось для них лишь горькой неизбежностью, другие, подвязав суму, шли от самой деревни, питаясь подаянием, чтобы тем же существовать и в столице.

Существуют на Руси города, которые с полным правом могут назваться гнёздами приписных нищих. Таков, например, Боровск, Калужской губернии. Население его состоит преимущественно из раскольников и староверов, охотно и щедро подающих милостыню, памятующих предание дедов: «кто нищему подаёт – Богу взаим даёт».

Характерно, что в дни раздачи милостыни, выручка трактиров, посещаемых нищими, удваивается. Все комнаты переполнены оборванцами, которые, выходя на улицу, тут же у дверей питейного заведения пьяным и сиплым голосом просят Христа ради и осыпают проходящих бранью [17]. В дyи раздач милостыни, к дому особенно щедрых дателей, собирается толпа до 500 человек оборванцев, которые, получив каждый свою долю, отправляются пропивать полученное подаяние [18]. Но стародавний обычай, несмотря на весь его очевидный вред, раздачи милостыни всем без разбору до сих пор практикуется [19] в тех же широких размерах. До сих пор, как и встарь, при расставании души с телом богатеи старомодной складки завещают после себя огромные суммы денег для раздачи по копеечкам без разбора всем нищенствующим Христа ради [20]. Все это показывает, что среди нашего именитого и неименитого купечества царит тот же взгляд, как и прежде, на благость милостыни, и всё это лучше, чем кто-либо знает сам нищенствующий профессионально люд. Он, подобно стае птиц, слетается отовсюду туда, где надеется получить, наверное, крохи, рассыпанные на его потребу со стола богачей… Богачи составляют принадлежность городов, и потому в города слетается отовсюду огромная стая нищих. По пустынным и грязным просёлкам, по большой, проезжей дороге идёт и идёт бродячая Русь, тяготея к городам, и стягивается здесь, формируясь в одну огромную армию.

Эта армия уверена в своей победе, потому что за неё и ложно понята буква религии и стародавнее предание и, в противоположность остальной бедности, уменье выставить на показ свои язвы, зияющие из-под нищенского рубища. Истинный бедняк, стоящий вне её рядов, может так и остаться с протянутой рукой, в которую вместо хлеба ближние положат камень, но опытному нищему-промышленнику не откажут в подаянии. Он знает, что протянуть руку за помощью к ближнему – не, значит ещё получить эту помощь. Помогают же тому, кто истинно несчастен, но кто умеет, казаться, представиться таковым. Физическое уродство сильнее поражает соображение благодетелей, и потому-то нищие-антрепренёры дают высшую цену таким калекам, вид которых возмущает своим безобразием зрителей. Поэтому уродство не только терпится, но и поощряется со стороны нищих-промышленников, калечащих самих себя и не щадящих собственных и чужих детей, почему-либо попавших на торную дорогу нищенства.

Кроме того, кажется, нигде как в нищенском промысле не развита специализация. Целые семьи, деревни и даже волости специализируются на какой-нибудь, одной страсти нищенского ремесла. Если можно так выразиться, на вершине этого ремесла стоят так называемые собиратели на построение церквей.

Некрасовский Влас, по обету обходивший селения и города, конечно, сюда не подходит. Здесь мы имеем дело с настоящими хищниками, «царьками» нищенского промысла. Их хищничество прикрыто добрым, богоугодным делом и незаметно многим подателям «лепты трудовой», которая, вместо «храма Божия», переходит в широкий карман промышленника. Из нищенства по обету, возведённого в своего рода высокий подвиг, получилось нечто омерзительное и отвратительное, тем более, что такой промышленник действует не самозвано, а чувствуя под собою известную почву. Дело обстоит весьма просто, а несколько лет назад обстояло уж совсем просто.

Сборщик прежде всего входит в сделку с причтом какой-нибудь, в большинстве случаев, бедной деревенской церкви. Затратив на «предварительные расходы» несколько десятков рублей, он получал необходимые документы, по которым, если и не без затраты, то без особого труда выдавалась на его имя книга для записи пожертвований. Но так как «православные милостивцы», дающие «свои лепты трудовые», никогда их в книгу не вписывают, то сборщику оставалось открытым широкое поле для произвола. Сто-двести рублей – бедной церкви, а сумму, в два-три раза большую, сборщик со спокойной совестью откладывает в собственный карман, памятуя, что «как чужая совесть, так и чужой карман – те же потёмки». Так делывали «простецы». Хитрецы же пускались на более извилистый путь. Они имели две книги: одну – подлинную, выдаваемую из консистории, другую – сфабрикованную собственным «радением». В редких случаях, благодаря такому «радению», они попадали в руки правосудия и садились на скамью подсудимых за мошенничество, чаще же «сборщики» набивали собранными грошами собственные карманы, отдавая жалкие крохи на то дело, именем которого прикрывали свой далеко не святой промысел. Насколько он был выгоден для крестьян, показывает тот факт, что крестьяне села Пьявочного – эти профессиональные сборщики – устроились очень недурно и живут богатеями. Синодское предписание о соблюдении осторожности в выборе сборщиков, – причём сборщиком на церковь может явиться только её прихожанин, – не опечалило профессионалов, они нашли выход в обходе закона [21]. У настоящего сборщика жители Пьявочного озера покупают его полномочия с согласия сельского общества и сами отправляются в путь-дорогу, благочестиво вопия к неподозревающему обмана народу: «Пода-айте, православные, на храм Господень, подайте, милостивцы!» [22].

«Кубраки», такие же сборщики на построение храмов, картинно описанные Максимовым, существуют и до сих пор, хотя доходность их промысла за последнее время значительно уменьшилась, благодаря тому же синодскому предписанию. «Кубраки» пользуются незавидной репутацией в народе и самое их наименование показывает о таком презрительном отношении к ним со стороны сельского населения [23]. Насколько выгоден промысел «кубраков» и степень их зажиточности, можно судить потому, что без двух сотен рублей сборщик не может тронуться в путь; затратив на первоначальные расходы эти, далеко не малые в деревенском обиходе деньги, «кубрак» вполне уверен, что вернёт их с хорошею лихвой. Они сами признаются, что дело их требует науки и денег на ведение. Наука эта постигается опытом, передаётся преемственно от поколения к поколению, от дедов к внукам, от отцов к сыновьям.

В северо-западном крае сборщики, подобные могилёвским «кубракам», носят название «лабори» [24]. Если «кубраки» оперируют исключительно среди православных, то «лабори» расчистили себе дорогу и среди католиков. У православных они просят на обновление церквей, у католиков они вымогают лепту на новый костёл… в Риме и именуются посланцами святого падежа, против авторитета которого ничего не возразит верный сын римской церкви. Словом, обман практикуется в самых широких размерах. Он, и только он один, является средством для наживы этих нищих-профессионалов, снимающих Фарисейские маски лишь у себя дома, где после выгодной «стрельбы» справляются шумные оргии…

Теперь, зная уже один вид нищих специалистов-сборщиков за церковное построение, перейдём к другому, более многочисленному классу профессионалов – просителей Христовым именем, ради: самих себя. Они просят на самих себя, обращая внимание на свою нищету, но в основе их просьб лежит тот же обман: нищенство, т. е. желание бездеятельно жить на счёт других деятельных членов общества и не вызываемое ничем, кроме этого желания, есть уже обман, так как представляет ничто иное, как симуляцию бедности. Одни из них просят на собственную бедность, другие выдвигают на вид картину какого-либо особенного несчастья, от которого не застрахован ни один деревенский обыватель (пожар, неурожай, градобитие и пр. стихийные бедствия); третьи, наконец, прикрываясь видом странников и паломников, просят помощи, чтобы «смиренно» добрести до чтимой обители, обыкновенно далеко лежащей от места их просьб. Нищие-странники всегда пользовались особенным почтением в народе, потому что опять-таки в странничестве народ видит идеал отречения от соблазнов мира и подвиг душевный. В жалком рубище, с котомкой за плечами сколько бредёт их по святой Руси! Большие праздники стягивают всю эту массу к стенам монастырей и обителей, потому что большие праздники являются н большою поживой для нищенствующего люда. В эти дни и подаянья сыплются обильнее, и всякого народа стекается более к стенам прославленной обители. Как и в старину, «церковные люди», «украшение церквей» – нищие толпами и в одиночку бредут к оградам монастырей и храмов. И кого, кого только нет здесь! И одинокий бедняк, и профессионал-нищий, и нищенские артели и ряд антрепренёров с их работниками. И где в этой массе отличить истинно нуждающегося от закоренелого профессионала? Да и кто возьмёт труд отличать, когда легче бросить копейку медную в чашку слепого или дряхлого нищего, чем пытливо и внимательно расспросить такого несчастного: «как дошёл ты до жизни такой?» и при случае действительно помочь встать на ноги несчастному.

Интересен взгляд самих нищих на эту грошовую помощь.

«Подаст, да и думает, – говорит один из героев М. Горького, – что уж ему за это сейчас же райские двери отворятся». «…Подают зачем больше? Чтобы совесть свою успокоить, вот зачем, друг, а не из жалости! Ткнёт тебе кусок, ну, ему и не стыдно самому-то есть. Сытый человек – зверь. И никогда он не жалеет голодного, потому что не знает его. Враги друг другу сытый да голодный, веки-вечные они сучком в глазу друг у друга будут. Потому и невозможно им жалеть и понимать друг друга. И для сытого нищий, как грязь» [25].

И подобно ненастной туче, подобно стае перелётных птиц, беспрестанно движется с места на место бродячая Русь, оседая лишь прочно в своём нищенском ремесле, как постоянной профессии.

Кочуя по лицу русской земли, эти нищие-кочевники в городах и больших центрах сталкиваются с такой же армией нищих, но уже ведущих оседлую жизнь. Здесь уже специализация достигла крайних пределов. Городские нищие разобрали между собой все наиболее выгодные пункты и зорко стерегут их от вмешательства чуждого элемента. Здесь уже ясно замечается деление па аристократию и плебеев. «Христарадники» и «охотники» хотя в сущности и одного поля ягода, но последние занимают привилегированное положение в нищенском мирке. Удел первых – поджидать свою жертву, тогда как вторые сами разыскивают её на месте её жительства. Первые просят «Христа ради», вторые требуют помощи и внимания к своему выдуманному несчастью.

Писатель, хорошо изучивший быт нищих, подразделяет всю городскую нищую братию из класса Христарадников на девять видов [26] – а) богомолы, б) могильщики, в) горбачи, г) иерусалимцы, д) железнодорожники, е) севастопольцы, ж) барабанщики, з) безродники, и) складчики. Сюда же мы отнесём и переселенцев, которые по верному замечанию г. Левенстима, скорее принадлежат к классу попрошаек, чем охотников.

Все эти разнообразные специалисты, подобно паукам, засели прочно в определённых местах и в молчаливом согласии разделили между собою районы города, чтобы не мешать работать друг другу.

В притворах и на папертях храмов прочно обосновались «богомолы». Они чувствуют себя здесь царьками и «не всякий нищий, если он не богомол» может безнаказанно просить возле какой-нибудь паперти. Попрошайки, обыкновенно, завидя «благодетеля», стараются напустить на себя как можно больше кротости, смирения и тронуть его своим видом – забитой нищеты и физической слабости. Но за то после обедни или всенощной, когда в церкви не останется уже ни одного прихожанина, «богомолы» по-своему расправятся с непрошенным пришельцем. И горе ему, если он возвысит голос или вздумает оказать сопротивление: его изобьют до полусмерти.

В свою очередь церкви распределены между артелями нищих, а каждый нищий имеет на церковной паперти своё определённое место. Длинной лентой протянулись нищие у входа во храм и зорко сторожат появление каждого милостивца. В праздники увеличивается эта толпа, в будни редеет, потому что в праздники является возможность больше заработать, нежели в будни. Всмотритесь в эти лица, опухшие от пьянства, обезображенные язвами, приглядитесь к этим понурым, жалким фигурам, прислушайтесь к их сиплым голосам, звучащим привычною просьбою о милостыни. И знайте, что перед вами стоит толпа настоящих промышленников – язва самого нищенства. Здесь нет бедных, ибо бедным закрыт сюда вход, ибо нуждающиеся заменены здесь нищенствующими профессионалами.

Бедняка сюда не пустят…

Факты, сообщаемые Д. А. Лицевым [27], у богомолов обычное дело.

Так, в Киеве «существует чуть ли не целый квартал, все домовладельцы в котором живут и умножают своё благосостояние исключительно нищенством на улицах центральных частей города и на церковных папертях. Один из этих киевских граждан не особенно давно выдавал дочь замуж за человека с некоторым положением в обществе, причём дал за нею в приданое 15 тысяч рублей серебром».

Нищенка с Митрофаньевского кладбища, выходя замуж за петербургского мещанина, принесла в приданное 20 тыс. рублей [28]. Такие факты далеко не редкость. Ещё чаще состояние нищего открывается после его смерти. Оно и попятно, потому что прибыльность нищенского ремесла для профессионала тайна от других.

У ворот и за воротами кладбищ стерегут свои жертвы такие же зловещие птицы, как и богомолы, именуемые «могильщиками». «Богомолы» и «могильщики» представляют из себя два враждующие стана. Встреча двух артелей па паперти или у ворот кладбища всегда разрешается столкновением, так как могильщик и богомол видят друг в друге конкурентов. Это происходит, правда, редко во время нищенской «косовицы», когда в родительскую неделю «могильщики» беспрепятственно допускают на кладбище всех попрошаек, или в большие праздники, когда «богомолы» также раздвигают свои ряды для других нищих-промышленников.

Столкновения происходят из-за местничества и кончаются нередко драками. В общем же можно сказать, что могильщик и «богомол» – сапог сапогу пара, и всё отличие их друг от друга чисто внешнего характера, выразившееся уже в самом наименовании этих нищих.

Совсем другую специальность имеют «горбачи» и «ерусалимцы».

Они прежде всего отличаются от нищих первых двух категорий тем, что не имеют определённого места для прошения милостыни. В противоположность, оседлым богомолам «могильщикам» – горбачи и ерусалимцы представляют переходный тип от оседлого нищего к нищему-кочевнику.

«Горбачи» принадлежат к «деятельным» представителям нищенского промысла, если под деятельностью мы будем подразумевать то лихорадочное, беспрерывное движение, в котором постоянно находятся нищие этого вида. У «горбача» нет насиженного, определённого места. Он всюду свой и гость случайный. Он всюду стреляет с равным умением и успехом на улицах, в домах и в лавках. Он останавливает на улицах прохожих и, умело позируя своим убожеством, прикидывается недужным и рисует картину своего вымышленного несчастья. Бедный больной, вчера лишь выписанный из больницы, не может не привлечь сочувствия сердобольных людей. В домах он придумывает грустную повесть о больных детях, умирающей жене и т. п. В лавках, где в определённые дни происходит раздача милостыни, придумывать нечего: всем нищим подают одинаково, необходимо только знать, где, когда и как. В этом последнем случае нюх и опыт «горбача» хорошие путеводители…

Страдальчески убогий вид – неотъемлемая принадлежность «горбача» во время «охоты». Оп должен уметь «напустить» на себя такую личину, подобно хорошему актёру, войти в свою роль, задрапироваться в живописные лохмотья.

Ерусалимцу лохмотья не подходят. Ерусалимец – франт изо всех нищих. Вид у него смиренный, речи вкрадчивые, живые. Это совершенно другое амплуа. Его занимают люди бойкие, бывалые, самолично «пуп земли» видевшие, «тьму египетскую» собиравшие в пузырёк, и «землю Иорданскую» не только бременившие ногами, но и горсточку её принёсшие в узелке с собою, как святыню, которую, впрочем, можно с лихвою продать благочестивым верующим. Ерусалимец – бессребреник. Для себя лично он ничего не просит. Он либо торгует «священными», в виде тьмы египетской, предметами, либо просит у своих легковерных слушателей лепту на построение иерусалимского храма, либо на «свечку» … Ерусалимец – настоящий странник, хотя странствует больше из дома в дом, где люди слушают его были и небылицы. По роли странника, у него в руках посох, за плечами котомка в виде ранца и чёрная, напоминающая монашескую, одежда. Особенно много в числе «ерусалимцев» женщин, а взыскуемым (куда стремится. – В.Х.) их градом была и есть до сих пор первенствующая столица.

В купеческих семьях Москвы «ерусалимцы» постоянные гости.

Там они вволю могут рассказывать удивлённым и любопытным слушателям, как каждый из них:

……… всего наслышан
Моря исплавал, земли исходил.
Кит рыбу видел, птицу Естрафиль,
И Алатырь, горючий белый камень! [29]

Жалости и помощи здесь уже требует, конечно, не рассказчик.

Близко подходят к «ерусалимцам» – «севастопольцы». Разница между ними есть та, что если первые врут бессовестно о святой земле и всех по ней странствующих, то севастопольцы добывают себе милостыню «патриотическими рассказами» о своих делах под «Севастополем», причём многие из них в глаза не видели бранного поля и опалены не неприятельскими выстрелами на его бастионах, а сивухой, истребляемой в невероятном количестве, подобно всем нищим.

«Железнодорожники» оставляют себе более обширное поле для вранья и, как показывает самое название, «практикуют» исключительно в вагонах железной дороги, обходя вагоны. Просят милостыни «сообразно с местом и обстоятельствами», являются и «погорельцами», и «переселенцами» и просто несчастными.

Остальные три вида: барабанщиков, безродников и складчиков нe представляют чего-либо особенного и хорошо знакомы особенно русской деревне, где первые останавливаются под окнами и стучат внизу, возвещая о своём прибытии. Худая слава идёт за ними, и нередко непрошенные гости вламываются в незапертую, но пустую избу и уносят из неё, что плохо лежит.

«Безродников в особенности хорошо знает Сибирь. В разных местах Сибири заведён обычай оставлять подаяние в поле и в деревнях во время страды; свою профессию нищенства бродяги называют -«стрелянием саватеек», отчего и названы крестьянами «саватейниками», и самое испрашивание бродяги называют «тянутием бирюка». Нищенство их ложится тяжёлым бременем на крестьянство, которое постоянно кормит до 30 000 этого непроизводительного и бесполезного народа».

Много также бродит по деревням и селениям «погорельцев» и «переселенцев». Они идут всегда толпами; мужчины и женщины с грудными детьми на руках, оборванные, грязные подростки все смешалось вместе… Вид такой голодной «семьи», побирающейся Христовым именем, разжалобит и чёрствые сердца, и картина разразившегося над их головами несчастия хоть у кого вызовет не одну слезу и сострадание…

Горит, до сих пор горит соломенная Русь, и страшные последствия этих пожаров не одну семью обрекли они на голод и нищету.

Малоземелье гонит тысячи крестьян с своих растительных мест и бредут они «к зелёному долу», побираясь подаянием.

На почве этой ужасной действительности, рассчитывая на верный заработок, создали профессионалы и свой промысел, подрывая в народе доверие к истинным беднякам и принося вопиющее зло тем же самым настоящим нищим.

Профессионал всегда сумеет обставить свой промысел нужными декорациями. Он подыскивает на помощь себе необходимых «работников», организует артель и толпою выходит на промысел, прося «на погорелое» или «помощи бедным переселенцам».

Если «красный петух», испепеляющий грады и веси России, признается бичом и несчастием для населения, то для «нищих профессионалов» каждый новый пожар приносит только верное средство для обогащения. В Казани нищие, вслед за пожаром в ближайших к Казани городах и селениях, организуют артель и под видом «погорельцев», самозвано принимая их несчастную роль, протягивают руки к прохожим…

«И дают, дают прохожие» …

В Брест-Литовске после громадного пожара, истребившего чуть ли не весь город, «появилось такое множество «погорельцев», что трудно было различить промысловых нищих от действительно пострадавших» [30].

В Петербурге, где нищим толпами ходить возбраняется, «погорельцы» должны действовать в одиночку, а для «переселенцев» город, лежащий в стороне от переселенческого движения, на окраине России, не представляет выгоды. Как для паразита необходимо наличность живого существа, к телу которого он присасывается, так и для нищего профессионала нужно параллельное существование бедности, чтобы, присосавшись к ней, именем её вызывать сострадание к себе. Там, где растянули свои сети профессионалы, можно сказать, наверное, существует настоящая бедность, и как параллельные линии не сходятся между собою, так не сойдутся это два полюса нищеты: настоящий бедняк и профессионал нищий. У них разные пути…

Складчики, берущие милостыню не только деньгами, но и хлебом, с яйцами, овощами и старым платьем, не представляют ничего особенного среди нищенской братии, тем более, что в деревнях обыкновенный способ подачи милостыни – съестные припасы, а не деньги.

В некоторых местах на Руси до сих пор в большие праздники пекутся для нищих особые хлебы, называемые различно, смотря по местности, а в южной Руси существует обычай христосоваться с нищим на Пасхе красным яйцом.

 

IV.

 

Неизмеримо больше интереса представится, если, поднимаясь по Иерархической лестнице нищенства, мы от «подонков» его, от черни, перейдём к аристократии нищенствующего люда и остановимся на «охотниках». «Охотники» в свою очередь для удобства самой нищенской профессии и сообразно природным «дарованием» отдельных лиц, разделяются на 1) сочинителей, 2) протекционистов и 3) погорельцев.

«Сочинители» – люди грамотные. В большинстве случаев «сочинители» промышляют двумя способами: писанием писем к благодетелям непосредственно для себя и составлением таких же писем «со слезою» для заказчиков. Письма сопровождаются «вложением фабрикуемых печатями этого рода» документов, свидетельствующих о «действительной» нужде просителя. «Сочинитель» должен иметь обширный круг «знакомств», быть своею справочной энциклопедией по части адресов, характеров и способов помощи благодетелей. Ошибочно предполагать, что сочинители-актёры без речей и лучше, надёжнее пишут, чем говорят. От посещения их не застрахован ни один дом. Они являются «за делом» к квартирохозяину или с поручением от его знакомого. Безмолвный статист, почувствовав почву под собою, преображается и пускает в ход своё искусство. «Спасители» принадлежать к классу не особенно затейливых промышленников. Нередко в конец утратив образ и подобие человеческое, они ловко маскируются в своём костюме, речах и манерах, подчёркивая, что им были не чужды лучшие дни. На эту удочку верно попадается всякая рыба: и большая и малая, тем более, что подача обычной копейки невозможна в таких случаях. «Сочинители» – птицы высшего полёта и берут согласно своему росту. Не даром же они принадлежат к классу аристократии нищенской…

«Протекционисты» близко соприкасаются с первыми и, как показывает самое название, исключительно пользуются для своих операций вымышленной протекцией известного квартирохозяину лица. Они никогда не ходят по собственной инициативе, но их всегда присылают к благодетелю знакомые благодетеля. Это своего рода: «и честь соблюдена, и невинность сохранена». Нечего и говорить, что подобная протекция всегда вымышлена и свидетельствует лишь, что «стрелок» очень хорошо изучил топографию местности, нрав людей и тактику нищенского искусства.

Haряду с этими видами профессионального нищенства существует ещё другой любопытный тип профессионала. Если первые, нищенствуя, совершают деяние, караемое законом, и как бы то ни было находятся под постоянной угрозой закона, то последние в обходе всякого закона состоят, как это ни странно, под охраной администрации…

Мы говорим о тех бесчисленных нищих, принадлежащих по большей части к привилегированному классу, которые по своим физическим недостаткам лишены возможности трудиться и обречены на нищенство. Таким нищенствующим выдаются открытые листы для прошения милостыни, таким образом производящейся с разрешения местных властей [31]. Закон и жизнь вступили в борьбу. Почему и как, будет сказано дальше, когда мы перейдём к причинам, порождающим нищенство.

Теперь же, перечислив виды нищенства, мы дали бы читателю далеко не полную картину, если бы умолчали об одном из самых скверных видов профессионального нищенства: о нищенстве детей. Бегло взглянем на ту среду и обстановку, в которой подрастают будущие граждане России, уже с пелёнок готовящиеся занять вакантные места в нищенской армии.

За пороки отцов тяжело приходится расплачиваться детям, и нельзя равнодушно проходить мимо, считая такое равнодушие за своего рода доблесть. Равнодушие русского общества было одним из факторов размножения профессионалов и дало уже свои плоды…

 

V.

 

Дети нищих, нищенствующие дети!

Что может быть грустнее этого зрелища, вида оборванных, изнурённых детских фигур, нередко изуродованных и обезображенных все тою же алчностью нищих промышленников.

Печальное детство им пало на долю, печальная юность ждёт этих без вины виноватых пасынков судьбы…

Дети в профессиональном нищенстве – ценный товар. У бедности они не редко отнимают трудовые руки матерей, ложатся тяжёлым бременем на семью, в нищенстве – наоборот.

Мать с грудным ребёнком на руках «заработает» больше, нежели выйдя на промысел в одиночестве. Мать с целой оравой ребятишек может рассчитывать на умножение сбора, потому что исстари заведённый обычай оделять каждого нищего, пришедшего в дом в дни подачи милостыни, до сих пор практикуется в нашем купечестве.

Дети-нищие в этом случае такие же полноправные члены, как и взрослые; даже больше, потому что вид грязных, оборванных детей, их слёзные моленья сильнее трогают благодетелей. Поэтому-то присутствие детей в нищенском промысле является непременным атрибутом, поэтому-то наем детей нищими-промышленниками и антрепренёрами получил широкое распространение. Цена «работнице», приводящей с собою ребёнка, поднимается на бирже нищенского ремесла уже несравненно выше. За неимением собственного ребёнка профессионалка берет «на прокат», за условленную плату, чужое дитя. Дети здесь то же, что и вещи, и с ними не церемонятся. Зимою и летом, в холод и дождь, дрогнет и мокнет малое дитя на руках профессионалки, выслеживающей на улицах свою добычу. Дети с самого рождения подвергаются классификации за первосортных и ничего не стоящих, потому что не все они обладают равными достоинствами для нищенского промысла.

Первосортный грудной младенец «пищит» за моё почтенье, самолично привлекая вниманье благодетелей. «На ладан дышащий подросток», или носящие на себе все признаки убожества должны быть отнесены к детям «первого сорта», так как чем хилее, недужнее «родимчики», чем вернее они «дышут на ладан» – тем выше им цена на нищенском рынке спроса н предложений.

Говоря о нищенствующих детях, воспитываемых «профессионалами» для промысла, нам придётся говорить о той «школе», которую с пелёнок воспринимают эти отверженные дети. Обман и ложь – главные науки этой школы, её краеугольные камни. На них, как на мифических китах, создало себе фундамент профессиональное нищенство, и они же с пелёнок внедряются в души будущих адептов. Притоны разврата и пьянства, омут всяческих пороков, лжи и скверны видит пред собою воочию с первых шагов ребёнок, и не удивляйтесь, если из него в будущем выработается достойный представитель тунеядства. О спасении этих детей, как о росте дикого цветка на болоте, никто не думает, пока без вины виноватые отверженцы не станут настоящими париями (отверженный, бесправный, угнетаемый человек. – В.Х.), не сделаются людьми без прошлого и будущего, пока настоящее не приведёт их к скамье подсудимых. Но не будем забывать прекрасных слов: «каждое общество имеет таких преступников, каких оно заслуживает» … И равнодушие, с каким наше общество взирает на падение «меньших сих», само по себе уже есть преступление; равнодушие при гибели людей не может назваться иначе.

Единственное оправдание в том, что мы и хотим, но не умеем делать добро. «Вялой, индифферентной рукой бросаем мы в раскрытые длани просящих «презренный металл», воображая при этом, что творим доброе дело. Нас совершенно не интересует, кому, когда и для чего мы помогаем. Есть у нас лишний рубль, отдали мы его просителю и – ладно». Этот факт не лишён справедливости. С одной стороны, неуменье и равнодушие, с другой – вызываемая ими же позорная, скверная игра… в благотворительность, проделываемая ради самих себя воспетыми Григоровичем, «акробатами благотворительности». Знают ли они (впрочем, самолюбие и себялюбие не допустят их до признания «незнания») – что такое бедность, порождающая нищету, переходящую, как всякий острый, неизменённый недуг, в нищенство и затем в нищенство профессиональное? Знают ли они, как бедные голодающие матери и отцы отдают своих детей в наймы нищему-промышленнику, часто в своём неведении не зная, что творят, потому что голод сильнее всего.

Пензенские калуны нанимают для промысла мальчиков – подростков из соседних бедных сел, давая за их работу довольно высокую плату, во всяком случае настолько высокую, какой подросток не получил бы ни за одну работу, доступную его возрасту. Слаб человек. Отказаться от выгодного источника заработка и умирать с голоду не всем по силам. И за этим заработком тянутся сотни рук, и нищий промышленник свободно распоряжается этими голодными людьми. Он безнаказанно толкает на профессиональный путь сотни детей, внося растление в детские сердца. Нет сомненья, что «негодные люди» выйдут из этих детей. Нет ни для кого сомненья и нет ни у кого желанья и сил оградить этих несчастных от горькой доли, ожидающей их в будущем.

Картины пьянства и разврата, воровства и лихоимства – обычных спутников нищенства, – резко запечатлеются в детском воображении; других светлых картин нет. Жизнь не даёт их. С младенчества общение с ворами и мошенниками, и в результате – торная дорога открыта: одним на путь проституции, другим на самостоятельное занятие тем же воровством и мошенничеством.

В одном из рассказов Горького прекрасно обрисовано душевное состояние и впечатление мальчика-подростка, обречённого разделить вместе с нищим-промышленником дедом общую судьбу нищих детей. И вот думы этого мальчика, ещё не утратившего «человеческого чувства».

… «Ленька думал о том, что вот сейчас приедут они в станицу, и нужно будет гнусавым голосом петь под окнами: «Господи, Иисусе Христе…» Снова станичные мальчики будут задирать его, а бабы надоедать расспросами о России и о многом другом… Нехорошо в эту пору смотреть и на деда, который кашляет чаще, горбится ниже, отчего ему самому неловко и больно, и говорить таким жалобным голосом, то и дело всхлипывая, и рассказывая о том, чего нигде и никогда не было. Говорить, например, что в России на улицах мрёт народ, да так и валяется, и убрать некому, потому что все люди обалдели от голода. Ничего этого они с дедом не видали нигде. А нужно все это для того, чтобы больше подавали. Но куда её, милостыню, здесь денешь? Дома, там, можно всегда продать по 40 копеек и даже по полтине за пуд, а здесь никто не покупает. Потом приходится эти куски, иногда очень вкусные, выбрасывать из котомок в степи. И зачем дед балуется – ходит из одной станицы в другую?.. Хоть бы жил по неделе в станице; а то придёт, обходит, насбирает и бежит дальше, как вор от погони» …

А дед и действительно оказался вором, и в самом своём промысле видел устроенье «счастья» для внука. Это устроенье: от крестьянской жизни избавить внука.

Печальна судьба этих пасынков счастья. Из них комплектуется армия нищих, и последние, с детства отрешённые от родного крова и угла, с детства прошедшие весь искус профессии своей, не явятся ли впоследствии одним из опаснейших элементов общества – того самого общества, которое с бессердечным равнодушием смотрит на их гибель?!

По приблизительному и далеко неточному подсчёту, количество всех нищенствующих в России определяется (в 1877 г.) в 300 т. человек.

Что-же плодит эту армию, огромную по численности? Одною только лёгкостью и прибыльностью своего нищенского ремесла нельзя же объяснить её колоссальный рост.

Профессионалы, нищие-промышленники не составляют и половины действующего кадра.

Взаимодействие сложных экономических и социальных причин плодит нищих. Оно есть следствие, и «прежде чем бросить приговор роковой, – подзовём-ка мы их, да расспросим, как дошли они до жизни такой».

Не нов рассказ.

Прежде всего и до сих пор главной причиной служит полное отсутствие призрения престарелых и больных, которым, за отсутствием мест призрения, остаётся одно лишь – идти с протянутой рукой по миру.

То же отсутствие призрения и относительно малолетних. Достаточно, например, указать на Ковенскую губернию, состоящую далеко неблагополучной по нищенским гнёздам и имеющую в распоряжении лишь три богадельни с семьюдесятью шестью призреваемыми, или Сувалкскую (3 богадельни, 29 призреваемых). Центр России ушёл также не далеко, и лишь Прибалтийская губерния, где нищенство развито гораздо слабее, располагает достаточным количеством богаделен: Лифляндская – 337 богаделен с 5390 призреваемыми, Курляндская – 180 богаделен – 3700 призреваемых [32]. Наоборот, в Царстве Польском богадельни частных лиц, как в старину на Руси, служат лишь рассадником нищенства. Призреваемые в них получают лишь кров, а пищу и одежду должны приобретать себе сами, нищенским заработком. Особым распоряжением бедные в привислянских губерниях снабжаются свидетельствами для беспрепятственного прошения милостыни. Отсутствие призрения – это вековая и осязательная причина, но есть ещё много других, разоряющих в конец человека и толкающих его на торный путь. На почве экономического обеднения создаётся прямое нищенство, как крайняя ступень бедности. Нищенстве есть недуг не только отдельных членов общества, но и всего народного организма. Эта болезнь, пуская все глубже, и глубже корни, обращается в хроническое страдание и ведёт за собою неизбежное промысловое нищенство. Если нищенство, порождённое причинами независящими от человека, есть несчастие, крайнее бедствие, то нищенство, как профессия, есть уже падение. Предостеречь, не допустить до такого падения при современных условиях жизни и нашей благотворительности невозможно, а при такой невозможности неизбежным следствием является профессиональное нищенство. Вовремя умело поданная помощь избавляет не только человека от нищеты и падения, – но и всё общество от падших членов. Если бы такая помощь существовала на самом деле, если бы каждый, впавший в нищету, мог, бы надеяться па поддержку вовремя (будь то призрение для дряхлых и малолетних или работа для здоровых), то нищенство потеряло бы свой острый характер. При правильной организации призрения и работы в рядах нищенствующей братии, остались бы лишь настоящие тунеядцы, предпочитающие лёгкое прошение милостыни труду. К ним, как паразитам общественного организма, могли бы применяться во всей суровости действующие законы о нищенствующем люде, и само общество знало бы вполне, с кем оно имеет дело в лице этих нищенствующих. Но пока этого нет, пока пёстрая армия нищих не разделена никакой чертой, ждать ослабления нищенского промысла напрасно, и напрасно ждать иного отношения к нищенствующему люду. В толпе бродяг, тунеядцев и обманщиков – уверены ли вы, что не найдётся действительно бедного, того просителя Христовым именем, в лице которого «под земным позором» народ свято «чтит Христа»?

Зло нищенства до сих пор ещё не сознано в народе, не сознано и в русском обществе, потому что при сознанном зле имеются и сознательные меры, направленные на его искоренение. Паллиативы (от лат. pallium – не исчерпывающее, временное решение, полумера, закрывающее как «плащ» саму проблему. – В.Х.), применяемые к ослаблению нищенства, не привели ни к чему и лишний раз доказали, что вековой недуг не может уничтожиться одним лишь росчерком пера на бумагах, порождённых канцелярским творчеством, и одни полицейские меры недостаточны там, где нужны помощь, сочувствие и доброе отношение.

Полное отсутствие призрения с одной стороны, отмеченное в официальных материалах, с другой – пьянство и экономическая беспомощность, мрак и невежество – все это верные спутники нищенства – и на них прежде всего должна быть направлена борьба, если только борьба с причинами важнее борьбы со следствиями, вытекающими из этих причин.

 

Николай НОСКОВ
Живописное обозрение, т.1, 1902 г.

 

Каждый шелест листа,
Каждый ропот полночи
Говорит в тишине,
Но про что?

Каждый луч дальних звёзд,
Всплеск волны мимолётный
Манят прочь от земли,
Но куда?

Каждый вздох соловья,
Ласка лёгкого ветра
Будят робкую грусть,
Но о чём?

II.

В дальнем небе ходят тучи,
Спорятся с луной,
Вихрь проносится летучий
Из-под них волной.

Ходят тучи, ветер дует,
Гнёт верхи дерев,
И высокий лес тоскует,
Страстью закипев.

И целуются, и гнутся,
Среди туч и гроз,
И друг к другу ветви рвутся
Молодых берёз.

Так и нас, не свет лазури
В красоте дневной, –
Сводят нас порывы бури,
Кроет мрак ночной.

Н.

 

Оцифровка текста и подбор иллюстраций – Владимир ХВОРОВ
Орфография незначительно изменена с целью удобства восприятия текста.

На заставке - худ. Ерменёв Иван Алексеевич. Нищий и нищая.

 

Авторские сноски


17. «Яр. Губ. Вед.» № 16–1870 г.
18. Левенстим стр. 16. Материалы комиссии стр. 101.
19. «Курская Газета» № 222–1898 г.
20. Миллионер Губкин завещал раздать в 80 х годах до 50 т. р. нищим. Сызранский купец-раскольник Еромасев оставил по духовной 10 т. р. на тот же предмет. Третий – Сыромятников почтил память умершей жены сорокадневной тризной; в эти дни роздано было до 10 т. р. нищим.
21. Левенстим. Профессиональное нищенство. Максимов. Бродячая Русь. Романов. Очерк нищих Могилёвской губернии. – Материалы стр. 119.
22. Подкубрить значит: – надуть. Кубраки – надуватели.
23. «Виленский Сборник» 1869 г.
24. Ставроведск. Лабори. Максимов.
25. М. Горький. «Дед Архип и Лёнька», Рассказы. Т. I, стр. 38.
26. А.И. Свирский. Погибшие люди. Т. 3. Мир нищих и пропойц стр. 2–3.
27. Прыжов. Нищие на Руси. М. 1889 г.
28. Д.А. Линев. Причины русского нищенства и необходимые против них меры Спб. 1891 г. стр. 20.
29. А.К. Толстой. Смерть Ивана Грозного. Сочинении т. 3.
30. Свирский т. 3, стр. 31.
31. Распоряжение главного директора, председательствующего в правительственной комиссии внутренних и духовных дел от 24 июля 1851 года. Левенстим стр. 7.
32. Левенстим. Приложение I см. таблицу.