30.03.2017

В коллекции книг Владимира Бойко есть 1-й том журнала «Живописное обозрение» за 1902 год. Журнал «Живописное обозрение» издавался в Санкт-Петербурге в 1872–1905 гг. В течение этого времени неоднократно видоизменялось как название журнала, так и его тематическая составляющая. Журнал начал своё существование в 1872 г. под названием «Живописное обозрение стран света», на его страницах публиковались материалы популяризаторского уровня, посвящённые естественным и историческим наукам; редактором-издателем был Н.И. Зуев. С 1875 г. журнал перешёл к Д.А. Карч-Карчевскому, название было изменено на «Живописное обозрение: Еженедельный иллюстрированный журнал», а тематика издания стала общелитературной (в 1886–1905 — «Еженедельный художественно-литературный журнал»). С 1880 г. редактором издателем был Н.И. Шульгин, в 1882 г. журнал редактировал П.Н. Полевой, с 1885 г. издателем стал С. Добродеев.

«Живописное обозрение», как иллюстрированный журнал «для семейного чтения», публиковал множество репродукций картин известных авторов, фотоиллюстрации, стихотворения, рассказы, очерки, а также политические заметки, обзоры литературы и искусства.

Это иллюстрированный журнал путешествий, открытий, исследований, изобретений и прочее.

Среди множества материалов в этом томе напечатана статья «Нищие и нищенство в современной России». Русское слово нищий соотносится с древнеиндийским nistyas, что значит «чужой», «нездешний» и в целом аналогично понятию «ряженый». На нашем сайте есть материал Сергея Богдашича «Союз нищих из Семежево». Предлагаемая статья более широко освещает причины этого явления в России, затрагивая и Беларусь, как её часть.

Нищие и нищенство в современной России

I.

Нищета есть крайняя ступень бедности. Та роковая ступень, спустившись на которую человек должен либо молчаливо умирать с голоду, либо протянуть руку за помощью к ближним.

Если бедность бьётся, выбиваясь из сил, если у неё есть ещё какие-либо упования на собственный труд, то у нищеты все потеряно, кроме надежды на помощь извне, со стороны. Надежда – одна из неразлучнейших спутниц человека и не покидает его до самой гробовой доски. Но неразлучность и верность не есть ещё синонимы.

Естественным следствием нищеты является нищенство, т. е. способ существования за счёт других членов общества, без всякого приложения собственного труда. Но не всегда нищенство бывает лишь следствием нищеты и в таком случае оно является наказуемым проступком, преступлением против общественной нравственности, так как вытекает из отвращения к труду и предпочтения жизни на чужой счёт. В первом случае нищенство должно рассматриваться, как несчастье, во втором как зло. Сообразно с этим должны быть и меры борьбы. Несчастье требует помощи, зло – пресечения. Два различных недуга не могут быть лечимы одним и тем же лекарством…

Нищенство, как и сами нищие, может быть разделено на два вида: случайное и профессиональное. Первое носит все признаки временного характера, второе постоянно, так как обращается в промысел.

Если случайное нищенство имеет все симптомы острой болезни, особенно мучительной для самого просителя, то нищенство профессиональное с полным правом можно уподобить злокачественному недугу, соприкосновение с которым одинаково вредно общественному и государственному организму. Поэтому-то ещё в древности государства начинают принимать меры борьбы против распространения нищенства, как профессии. Отделение случайных нищих от нищих же промышленников уже было знакомо древнему Риму [1].

Но подобное разделение нищей братии не охватывает всего круга такого сложного явления, как нищенство. Случайные нищие с одной стороны, профессионалы-промышленники с другой, а посередине, не поддающаяся такому грубому разграничению, целая армия больных и дряхлых, калек и убогих. И единственным способом пропитания для этой многочисленной армии служит протянутая за помощью к ближнему рука. Долгое время нищенство являлось для этих пасынков судьбы единственным путём, да и теперь ещё служит таковым для большинства подобных же несчастливцев жизни. Оно является для них постоянной профессией, и притом без всякого злого умысла или дурно направленной воли, привычки к праздности или лени, со стороны самих адептов такого профессионального нищенства.

Куда же, к какому разряду отнести подобных нищих?

Случайными нищими назвать их мудрено, потому что нищенство стало для них постоянным ремеслом. Подвести под рубрику профессионалов, караемых законом, – для этого необходимо доказать наличность лени и привычки к праздности, т. е. доказывать недоказуемое. А между тем такие лица, «инвалиды жизни», неспособные к работе, или утратившие всякую возможность к труду, всегда составляли и теперь составляют огромный процент в нашем русском нищенстве.

Это профессионалы, так сказать, по необходимости.

Великий Преобразователь России, несмотря на крутые меры, принятые им по отношению к нищим-промышленникам, выделил из их категории «нищих, слепых, дряхлых, увечных и престарелых, которые работать не могут, ни стеречь, а кормятся миром» [2].

Он указал им надлежащее место ни на миру, а в богадельнях.

Почти двести лет прошло со дня указа Петрова, но до сих пор тоже полное отсутствие призрения стоит на первом плане в числе причин, порождающих нищенство и обрекающих на нищенский путь старых и дряхлых, больных и убогих, в особенности из крестьянского населения.

В городах и городишках, в сёлах и деревнях, на папертях храмов и на базарных площадях вы видели, конечно, эти понурые, согбенные (устаревшее: о человеке сгорбленный, согнутый. – В.Х.) фигуры, загорелые, сморщенные лица и жалкие рубища; слышали надтреснутые голоса, выводящие, как и встарь, несколько веков назад, всю ту же унылую песню о двух лазарях…

Жили то были два братца,
Два братца родных, да два Лазаря,
Что одна их матушка породила,
Не одним их Господь счастьем наделил…

Так пели в старой Руси, так поют и теперь, с тою лишь только разницей, что прежде голоса слепцов звучали свободно и громко, теперь же они поют с опаской и озираясь по сторонам, как бы не вмешался полицейский чин. Впрочем, если в больших городах насчёт нищих существуют ещё строгости, то в городках и селениях дело и до сих пор обстоит по «благодушной старине». А в старину и сами нищие, и их тоскливое пение пользовались неизменным почтением и услаждали слух не только простых смердов, но и набожных бояр и благочестивых царей.

Всмотритесь в группу певцов «Христа ради поющих», и вам бросятся в глаза характерные черты, присущие почти всем подобным группам нищих странников.

На первом плане седой старик. Он стар, но ещё не дряхл. Лицо его хмуро и застыло в каком-то недоумении или испуге. Глаза смотрят на солнце и не моргают, смотрят на вас и не видят.

Старике слеп.

И разбираясь в своих деревенских впечатлениях, вы, быть может, припомните, как много подобных слепцов вы видели в нашей русской деревне, но ещё больше было там одержимых глазными болезнями, так сказать, злосчастных кандидатов на такую же довременную слепоту. И вслед за вопросом «почему?» ярко встанет пред вами унылая картина унылой русской деревни…

Слепота, как и всякое убожество, выбила из колеи здорового ещё мужика, обессилила его привыкшие к работе руки и сделала его лишним в семье, в жизненном обиходе которой судьба никогда не посылала излишков. А работником убавится – богатства не прибавится…

Жизнь в родной семье становится мукою-мученской.

И вот вопрос: куда идти такому выбитому инвалиду? Куда уйти от упрёков близких и собственного гнетущего сознания в бесполезности жизни?

Ответ один: побираться Христовым именем по пространному лицу русской земли.

Иной помощи ждать не откуда, иного пристанища нигде не найдётся: и богаделен нет, и места в богадельнях не имеется. Хождение по миру с сумою преследуется законом, ибо статья 151 уст. о пресечении преступлений рассматривает нищенство, как караемый поступок, причём возлагает на особенное попечение полиции, чтобы «нищенство не происходило».

Но хождение по миру, как все мы видим, практикуется в широких размерах. За это говорят цифры. По сведениям комиссии, учреждённой при министерстве внутренних дел в 1877 г. для рассмотрения вопроса о призрении нищих в сельских и городских обществах, число нищих в 71 губернии составляло внушительную цифру 293.445 человек [3]. Конечно, эта цифра далека от точности и для настоящего времени в особенности. И мы не имеем никакого основания предполагать, что она уменьшилась теперь, тогда как имеем полное право настаивать на её увеличении, на основании тех же цифр и фактов, к которым мы и вернёмся впоследствии.

Теперь же мы исключительно остановим внимание читателя па профессиональном нищенстве.

Люди родятся нищими, но нищими профессионалами делает их жизнь. Тунеядство противно деятельной человеческой природе. Нищенство считается лёгким промыслом, но начало и его трудно. Для ловкого, умелого промышленника необходимы года искуса, своего рода школа. Умение выпрашивать, разжалобить благодетелей приобретается только школою… Вот такую же точно школу проходит теперь этот бледнолицый ребёнок в жалких лохмотьях, который состоит поводырём слепого старика.

Из всей группы он менее всего привлекает сердца сердобольных людей, внемлющих пению. Быть может, потому, что под надтреснутые, хриплые звуки Стиха каждый задумался о собственной душе, и нет времени и желания подумать о судьбе этого ребёнка.

Что ждёт его, какое будущее лежит перед ним?

Беспризорное детство, бесприютная юность, полная скитаний с места на место из селенья в селенье, из города в город. И первые их уроки: презрение к труду и насмешка над ним. Юноша, по опыту, убедится, что нищенство выгоднее всякого труда, и что им он настреляет денег более, нежели всяким честным трудом.

Нищенство, его школа тем и страшны, что они есть отрицание всякого труда, вольное или невольное, но все же отрицание. Для его целей нужен не добрый работник, а хороший «стрелок», качества которого стоят в обратном отношении, чем у первого.

«За допущение к прошению милостыни детей, виновные в том родители или другие лица, обязанные иметь о них попечение, подвергаются аресту не свыше пятнадцати дней, или денежному взысканию не свыше пятидесяти рублей. В случае обращения сего проступка в ремесло, виновные подвергаются заключению в тюрьме от одного до трёх месяцев». Так говорит закон [4]. Но жизнь говорит иное. Она неумолимо высылает детей с протянутой рукой, и мы на каждом шагу встречаемся с этими маленькими попрошайками, проходящими, не без ведома таких же нищих родителей, первые ступени нищенского искусства. И сколько, сколько этих босоногих бродяжек гибнет в омуте нищеты и разврата! «Гибель их» никому не видна, память о них никому не нужна. Но общество не должно с закрытыми глазами смотреть на гибель своих членов.

«Торопитесь делать добро!» любил повторять известный русский филантроп, немец Гааз, и это наречение более всего подходит по отношению к человеку, спускающемуся по наклонной лестнице житейского благополучия и волею судеб или собственной волей зачисляющемуся в ряды нищей братии. Человек, привыкший к работе, воспитанный на почтенье к труду и принуждённый протянуть руку за подаянием, падает не в эту минуту, но тогда, когда он познает и полюбит всю лёгкость и прибыльность нищенства, когда последнее из зазорного поступка обратится в постоянное ремесло. Тогда уже «Рубикон» перейдён и спасать погибшего поздно, потому что в спасении больше всего нуждаются погибающие, чем уже погибшие; оно нужно умирающим, но не уже умершим. Как атрофированную ткань организма не восстановить к жизни, так не вернуть на прежний путь тунеядца-нищего, который является такою же атрофированной тканью в общественном организме, не приносящей последнему ничего, кроме вреда. Тунеядцы нигде, никогда и никому не бывали полезными, а заправский профессионал-нищий и тунеядец – это совершенно равнозначащие понятия. К прискорбию, эти понятия до сих пор не вошли в плоть и кровь нашего общества, не стали достоянием даже тех «обществ», которым это бы ведать надлежало. А за то, что это так, а не иначе обстоит, говорит забвение глубоко-человеческого принципа «старомодного Гааза». «К добру и злу постыдно равнодушны», мы не торопимся делать добро. Рутина и формализм у нас всегда впереди, хотя бы во имя их торжества гибли люди… А как и почему они гибнут, вступая на скользкий путь нищенства, будет видно из дальнейших глав настоящих очерков.

II.

Мы уже сказали, что нищенство не всегда является лишь следствием нищеты. Надевает сумку не только неволя, но и неохота, неумение взяться за труд.

У нас на Руси существуют целые семьи и даже селения, обыкновенным промыслом которых является нищенство, и оно преемственно передаётся из поколения в поколение…

Это своего рода гнезда нищенства, откуда их птенцы разлетаются по пространному лицу русской земли.

Эти гнезда, описанию которых посвящена целая литература, можно разделить на три класса, в свою очередь распадающихся на множество отдельных групп, сообразно со специальностью представителей нищенского ремесла.

К первому классу мы отнесём многочисленные гнезда нищенства, вьющиеся в сёлах и деревнях на почве нищеты населения. Они преимущественно расположены в северных не хлебородных губерниях, где недород хлебов и отсутствие каких-либо заработков должны быть отнесены к числу постоянных явлений. Причины чисто экономического характера вызывают здесь нищенство, являющееся единственным подспорьем для голодного населения. Оно хотя и может быть рассматриваемо, как промысел, но не привычка к лени и праздности толкает на него людей, не разрывающих связи со своею тощей кормилицей землёй, со своими каменистыми полями, не могущими при настоящих условиях земледельческого труда прокармливать своего пахаря.

«Крестьяне всех 16 селений Волково-Хилетской области, Белозерского уезда, Новгородской губернии, живут до того бедно, что нищий из бедной Хилеты пользуется у крестьян особым сочувствием, как подлинно нищий и ничего неимущий, и известен не только далеко за пределами волости, но и уезда, так что многие нищенствующие из других волостей говорят, что они из Хилеты» [5].

Совсем иной характер, носить нищенство многочисленных и далеко не безбедных, сравнительно с общей бедностью русского народа, селений. Если в первом случае нищенство служит подспорьем для поддержания жизни людей, то здесь оно, прежде всего и после всего, считается населением, как лёгкий и не безвыгодный промысел, особенно прибыльный в то время, когда деревенские работы закончены и в деревне жить, значит – зря заживаться. Нищенство здесь поставлено на почву всякого другого отхожего промысла и получило полное право гражданства с одной стороны, благодаря его лёгкости и прибыльности, с другой, благодаря стремлению к наживе при меньшей затрате собственных сил.

В глуши Макарьевского уезда, Костромской губернии, земскими статистиками отмечена целая волость, крестьяне которой поголовно занимаются нищенством.

«Четыре-пять раз в год все, – и старые и молодые, и бабы с грудными ребятами, – снимаются с места и на лошадях, а у кого нет – пешком, разбредаются по разным концам России за сбором подаяния. Больше всего идут в богатый хлебом «Яранск» – в Вятскую губернию. Осень, после сбора хлебов, Великий пост, – время покаяния и забот о душе, – нижегородская ярмарка, стягивающая со всей России любящее подавать милостыню купечество, – вот наиболее благоприятные моменты для отхода на нищенский промысел. Раннею весной, под предлогом набивки погребов, нищие направляются вверх по Волге, в фабричные центры. Каждый уход обыкновенно продолжается недолго, две-три недели. Кто на лошадях, набирают хлеба целый воз и потом там же на месте продают его на корм скоту, а кто пешком, тот реализует подаяния по несколько раз в день. Таким образом, эти оригинальные промышленники возвращаются домой с чистыми деньгами, иногда большими: уплачивают подати, расплачиваются с долгами и часть пропивают. Иногда после особенно прибыльных отлучек устраиваются в деревнях целые пиршества, как в храмовые праздники. Годовой заработок нищего простирается до 200 – 300 р. в год». Нищенство обратилось в настоящий промысел, наложивший особую печать даже на земледелие этих промышленников. Это – почти полное отсутствие яровых посевов. Дело в том, что время ярового посева есть также и наиболее удобное время для сбора подаяний. Понятно, что земля бросается ради более выгодной и лёгкой добычи. С каждым годом нищенский промысел развивается все более и более. Раньше ходили только старики, но теперь ходят все, так как земельное хозяйство забрасывается все более и более (по Скоробогатовской волости процент безлошадных дворов выше, чем во всём уезде); раньше ходили только зимой и случайно, теперь ходят во всякое время года и без всякой надежды когда-нибудь перестать нищенствовать. Уже для доброй половины крестьян нищенство составляет главное занятие, а земледелие – только подсобное. С течением времени изменилась и самая организация этого промысла: появляется капитализация – «предприниматели» и «рабочие». Наиболее необеспеченные хозяева, чтобы избежать риска, нанимаются к состоятельным крестьянам, получают от них понедельное жалованье, сравнительно высокое (взрослый – 3 руб., 5 руб., а мальчик – 1 р. – 1 р. 20 к.), а всю выручку отдают своему хозяину. С другой стороны, появляется разделение труда: зарегистрирована масса лиц, занимающихся только фабрикацией «нужных» для нищих документов, – о пожарах, градобитиях, постройке храмов и проч. Очень часто возвращающиеся с промысла нищие не досчитываются в своих рядах некоторых односельчан. Это задержанные полицией за подложные свидетельства или за кражи, совершенные попутно со сбором милостыни [6].

Тоже самое происходило и в селе Васильево-Майданове, Лукойловского уезда, Нижегородской губернии. Там «в зимнее время от нечего делать крестьянин запрягает свою лошадку и отправляется в сбор, или, как они говорят, в отчину; разными отмаливаниями и мнимым увечьем набирают себе хлеба и продают. Деньги, выруленные от продажи, идут у них на все расходы» [7].

«В Подольском и Верейском уездах Московской губернии (уездах с наиболее развитыми фабричными промыслами), и в некоторых ближайших к ним селениях Калужской губ. нищенство сделалось общим обычаем, которого никто не стыдится, и до того въелось оно в быт и нравы тамошних жителей, что даже достоинство жениха и невесты оценивается по искусству собирать милостыню; иную невесту долго обегают женихи собственно потому, что она не умела побираться, и жених не скоро находит себе невесту, если известно, что плохо побирался, т. е. не умел нищенством собрать денег для хорошего приданого своей невесты [8]».

Аналогичное происходит и в южной России. С одной стороны, «бесприютные, не имеющие ни рода, ни племени, ни кола, ни гнезда… и живущие день за днём чем Бог пошлёт, но поставляющие в своих странствованиях особый подвиг, нередко принимающие на себя роль прозорливцев, юродивых, или делающиеся отчаянными ханжами и чтителями религии по виду, а в самом деле глубоко развращённые [9], с другой стороны явные тунеядцы, взявшие посох странника и одевшие нищенскую суму из нежелания работать.

В Сибири в прежнее время, да и теперь, среди бродячего населения нищенство составляет «привилегированную и наиболее распространённую профессию бродяжничества. Им пропитываются все бродяги во время своей длинной дороги [10]». Крестьяне относятся к нищим бродягам не только не враждебно, но даже несколько сочувственно.

Здесь в этих гнёздах нищенства мы уже сталкиваемся с правильной организацией. Выезды и приезды нищих из деревни, равно как места посещения и самые просьбы милостыни носят характер уже сплочённости и известной дрессировки. Это настоящие гастролёры нищенства, кормящиеся землёй и пьянствующие за счёт тех копеечек и грошиков, которые подают в столицах и городах сердобольные милостивцы и благодетели. От постоянных нищих промышленников их отделяет лишь ещё не порванная связь с землёй. Чтобы судить о численности таких гастролёров, достаточно будет указать, в дополнение к вышеприведённым примерам, на село Макарово Ново-Хоперского уезда, Воронежской губернии, где из 8 тыс. жителей все поголовно [11] занимаются нищенским промыслом, на деревню Пьявочное Озеро, где «всё мужское население» уходит на поиски милостыни, исключительно видя в ней выгодный заработок; на деревню Шувалово Московской губернии, представители которой известны под именем «шуваликов», и т. п. настоящие очаги профессионального нищенства. В Пьявочном Озере гастроли заменены постоянной профессией. Земледелие там брошено окончательно и все взрослые крестьяне занимаются нищенством под видом сборщиков на храмы и церкви – один из самых прибыльных видов нищенского промысла. Таковы же «кубраки» из Могилёвской губернии, описанные Максимовым [12], и вилейские «лабори». Здесь мы уже сталкиваемся не только с нищенством, как постоянной профессией, но и профессией, прикрытой именем богоугодного дела, каковыми является в глазах благочестивой Руси сбор на храмы Божья. Обман и симуляция, – неизбежные спутники нищенства, как промысла, – в этом случае особенно тонко скрыты от глаз легковерных, но умеющих разобрать волка под смиренной шкурой овцы…

Нищий промышленник стремится «настрелять» как можно больше, но так как его заработок стоит в полной независимости от личного труда и обставлен всякими колебаниями счастья и случая, то он естественно должен стремиться обставить себя такими условиями, при которых счастье ему улыбалось бы и случай благоприятствовал. В слепое счастье и случай он, искушённый опытом, уже не верит. Он верит только в своё уменье привлечь их на свою сторону. Он хорошо знает, что милостыня подаётся не тому, кто действительно в ней нуждается, но кто прежде всего умеет просить. Взывая к сердцу благодетеля, он просить милости его сердца. Для этого необходимо тронуть, расшевелить, разжалобить это сердце. Как и чем – не всё ли равно – но непременно разжалобить, представить яркую картину несчастий, от которых никто не застрахован. Повторять одно и тоже – значит не знать человеческого сердца и поэтому нищий промышленник, как картины в панораме, меняет истории своих грустных повествований, приноравливая их к месту, времени и лицу. Но основа всех этих историй остаётся та же самая, потому что основа их есть ложь. Существует русская поговорка: «На свете правдою одной не проживёшь», вот настоящий девиз нищенства и оправдание его лжи. Но одна ложь языком ещё недостаточна для стрелка нищенской армии. Грязные лохмотья и страннический посох ещё далеко не убедительны: они слишком примитивны для профессионала. Подают не столько бедным и странным, сколько калекам и убогим, ибо один вид физического страдания и уродства сильнее всего расшевеливает и грубые нервы, и утончённые души. Необходим «маскарад личности», чтобы наружно преобразиться из здорового парня в дряхлого, немощного калеку. Специалисты «без всяких повреждений основ» здорового тела устроят такое превращение, для того чтобы днём изувеченный калека мог сильнее привлекать внимание добрых людей, а ночью, сбросив личину убожества, предаваться оргиям в ближайшем кабаке.

Для большей успешности промысла нищие нередко соединяются в группы, по своей организации напоминающие артели. В литературе есть несколько указаний на существование подобных артелей и цехов. Организация нищенства в м. Семежове (Минской губ., Слуцкого уезда) доведена до совершенства. Все нищие не только м. Семежова, но и сопредельных с ним районов, составляют настоящую общину, называемую «нищенским цехом» [13].

Все члены цеха пользуются равными правами и носят название товарищей. Во главе стоит выборный староста, облечённый званием цехмистра. Цехмистр выбирается большею частью из слепых нищих и пребывает в своём звании неопределённое время. Здоровые нищие в цех не принимаются, так, как только увечья, болезни и телесные недостатки дают возможность войти в цех, но предварительно каждый новичок подвергается долгому искусу. Его записывают сначала учеником к одному из «товарищей». Учение длится обыкновенно шесть лет, прежде чем ученик может быть допущен к экзамену на звание «заправского нищего». Этот экзамен состоит в основательном знании «предметов», входящих в состав элементарного курса нищенского искусства. В состав такого курса входят: твёрдое знание молитв, стихов и кантов, распеваемых нищими, а также умение применять на практике особый нищенский язык, составляющий принадлежность цеха. Ученик в продолжение своего ученья обязуется платить «на братскую свечу» по 60 коп. Вписовая (возможно от словенского Vpis – войти, т.е. входная. – В.Х.) плата в цех для нетерпеливых, не желающих оставаться в учениках долгие годы, повышается до 8 руб. в год.

Получение звания «заправского нищего» обставляется особою торжественностью. Оно, как и самый экзамен, производится публично, пред лицом всего собрания, причём в роли экзаменатора выступает сам цехмистр.

Самая церемония посвящения не лишена торжественности.

Ученик приходит в собрание и, встав пред цехмистром, говорит:

– За молитвы святых, Господи Иисусе Христе, помилуй нас!

Собрание отвечает хором:

– Аминь.

Ученик продолжает:

– Мир вашей беседе.

– Есть и будет, – ответствует собрание.

– Где Христос? – вопрошает цехмистр.

– Посреди учеников, – говорит ученик и, обращаясь к цехмистру и собранию, просит благословения.

– С миром проходите, – отвечает собрание.

Затем начинается самый экзамен.

Успешно сдавший испытание отвешивает поклоны каждому товарищу и целует их руки. После исполнения этих обрядностей, прежний ученик становится равноправным товарищем.

День посвящения празднуется пиром, устраиваемым на счёт нового товарища.

Цех управляется постановлениями общих собраний, происходящих на первой неделе великого поста или в Троицын день. В этот же день в церкви становится новая братская свеча.

Общие собрания созываются по приглашению цехмистра и касаются всех внутренних дел цеха. Они же вершат суд и расправу над виновными; последние приговариваются к уплате денежной пени на покупку свечи, или же от них отбирается атрибут нищенского звания: сума.

Ритуальное обрезывание сумы должно обозначать, что нищий считается недостойным своего звания, т. е. просителя Христова, как именует нищих русский народ, как они сами называют себя.

Однако, наказание это применялось лишь к посторонним нищим, нищенствующим без приписки в цех, или к тем цеховым нищим, которые вышли из подчинения цеховым правилам, т. е. стали своего рода отщепенцами.

В помощь цехмистру общее собрание выбирает особого ключника, на обязанности которого лежит охранение капиталов цеха.

Непременным атрибутом собрания являлась нищенская свеча. Она приносилась торжественно из церкви в дом, где происходило собрание. Двенадцать братчиков после молитвы разбивали свечу на мелкие куски, перетапливали воск и делали новую свечу, которая возжигалась на обедне следующего дня. Чтобы иметь понятие о размерах этой свечи, достаточно сказать, что вес её превышал три пуда. Таковая устанавливалась пред иконой Христа на особой подставке, но в конце шестидесятых годов эта свеча заменена была пятифунтовой, причём на средства нищей братии был сооружён особый подсвечник. Вообще цеховые суммы расходуются по большей части на церковные потребности. Достаточно уже того, что лучшее церковное облачение в Семежовской церкви устроено на средства нищих. Семежовские нищие настоящие «люди церковные» как именовались нищие в древней Руси. Так, на обязанности цеха лежит также наблюдение за чистотой церковного погоста и вообще содержание церковного здания в чистоте.

Менее широкую организацию имеют подобные же артели нищих в Олонецкой губернии. Членами их также состоят исключительно калеки и увечные, собирающие в общую казну милостыню и затем делящие сбор на равные части, по числу паёв каждого члена. Каждый нищий сам по себе имеет один пай, другой же полагается за какую-либо особую службу артели, в, виде предоставления для общей артельной потребности лошади, телеги и пр. При каждой артели имеется знахарь или знахарка, зарабатывающие по два пая, один за нищенский промысел в пользу артельной казны, другой – за лечение, наговоры и колдовство…

Помимо артелей нищих, существуют не менее широко поставленные антрепризы. Антрепренёр, или «калун», (ими славится Пензенская губерния) не щадит издержек, так как, во-первых, он знает, что все его предварительные расходы возместятся с лихвой впоследствии, и, во-вторых, он человек денежный. Он держит по найму целый отряд нищих. В этот многочисленный и пёстрый отряд, входят женщины и дети, здоровые работники и калеки, так как в нищенской труппе должны быть заняты все амплуа. Вместе с труппой следует всюду и бутафория. Тут и потёртая солдатская шинель, и монашеская ряса, и дырявая сермяга. В изодранных чисто нищенских повозках, запряжённых тощими клячами, выезжает подобная труппа на гастроли, пробираясь к богатым губерниям чернозёмной полосы. В каждом селе или местечке лошади отпрягаются, и труппа даёт спектакль.

В противоположность обыкновенным спектаклям обыкновенных актёров, нищенская труппа тотчас по приезде на место разбредается во все стороны по улицам, домам и закоулкам селенья и слёзно молит и просит у благодетелей Христа ради, каждый просит сообразно своей специальности, полу, возрасту и месту.

Антрепренёр, не покидающий в передвижениях своей странствующей труппы, держит себя с достоинством. Он коммерческий человек – не забывает никогда своей коммерции, и, пока его «ватага» выклянчивает гроши и милостыньку у прохожих, занимается продажею дрянного товара тем же «благодетелям». Выручка, каждого дня для каждого отдельного работника нищенской антрепризы определяется хозяином.

«Работники» состоят у него на жалованье и обязаны принести не менее установленной нормы. Излишек поступает в их карман. Из того обстоятельства, что рабочие получают по 10 р. жалованья в месяц [14], можно заключить и о прибылях антрепренёра и о нищенском «заработке» вообще. Выезды «калунов» происходят периодически, и для подобных поездок существует правильное расписание. Они предпринимаются трижды в год. Сезон для гастролей начинается раннею осенью, вслед за уборкой хлеба с полей, и продолжается до начала ноября. Зимняя первопутка и – новый поход, сплошь до разгульной масленицы.

Начало Великого поста открывает третью экспедицию, продолжающуюся до Пасхи. Нищенство не только поставлено здесь в рамки постоянного промысла, но и поставлено, если можно так выразиться, на твёрдую почву доходного промысла. Зажиточные мужики не только не брезгуют им, по ещё являются в наиболее скверной роли антрепренёров. Работают летом на полях, а зимой неизменно «стреляют», для того, чтобы настрелянное в чужих людях оставить в кабаках на родине. Страсть к лёгкой наживе поддерживает здесь нищенство. Нищенство в свою очередь поддерживает царящее на Руси пьянство, а пьянство в свою очередь неминуемо, приводит к нищете, естественным следствием которой явится уже настоящее прямое нищенство. Своего рода заколдованный круг, в котором перепутались и смешались все пороки!

Наряду с упомянутыми выше антрепренёрами, держащими разнообразную труппу, существуют антрепренёры-специалисты. Специализируются обыкновенно на слепцах-наймитах, потому что вид слепца и умение петь жалостные канты и расположение к этим несчастным народа – все это заставляет смотреть предпринимателя на слепых «работников», как на самых выгодных. Слепой – товар ходовой. Подходящий работник должен иметь вид жалостный, голос жалобный, большой опыт и твёрдое знание кантов. Чем шире и разностороннее его репертуар, тем, и при настоящих качествах, выше цена такому работнику.

Задатки вперёд, – и «хор архирейский» готов. Промышленник кормит своих подручных сыто и водкой поит, «чтобы сидели по долгу и ныли густо. У него про слепых, что ни кабак, то и закадышный друг: везде дома» [15].

Материалы комиссии, учреждённой при министерстве юстиции «для разработки вопроса о мерах против профессионального нищенства и бродяжества» [16], полны указаний на до сих пор существующие гнезда нищенства и фактов, доказывающих на существование особого взгляда в народе на нищенство.

Это всё тот прапрадедовский взгляд, то же воззрение, полное духа старины глубокой…

Народ, усвоивши издревле взгляд на нищего, как на просителя Христовым именем, на нищенство, как на своего рода подвиг отречения, и верующий в благость милостыни, в каждом убогом нищем «под земным позором чтит Христа, который, приняв образ нищего странника, обходить русскую землю, испытывая души христиан просьбою милостыни».

Таково идеальное воззрение народа на нищенство и его представителей.

И только принимая его во внимание, исходя из него, можно объяснить, почему нищие-странники пользуются таким гостеприимством со стороны народа, почему не смотря на некрасивые действия отдельных представителей нищенской братии, как паразиты, высасывающих последние крохи у бедного крестьянина, все просители Христовым именем до сих пор ещё пользуются с его стороны вниманием и лаской.

Он делится последней краюхою чёрствого хлеба не с нищим, не во имя его нищенства, но во имя того великого Имени, которое призывает проситель. Обман и ложь лягут грехом на душу последнего. Их Бог, а не люди рассудят…

Идеалисты всегда эксплуатируемы реалистами. И прав глубокий знаток быта народного и нравов «бродячей Руси Христа ради», когда, рисуя картину пения старцев, говорит, что оно, это пение «умиляет душу простолюдина», уча в тоже время терпеливо переносить превратности жизни. Здесь он желает видеть выражение своих лучших и задушевных мыслей и чувств. Поднявши это, своё-же измышление на высоту нравственного идеала, народ любуется и красуется им с честною и чистою младенческою наивностью и откровенностью. Они (нищие) поют для денег – он этого понимать не хочет и думает, что слепцы «священнодействуют». «Пусть они обманывают, пусть уже ночью пропьют все собранные здесь деньги в кабаке, – что ему за дело? Ему и в голову не приходит ничего, кроме той мысли и представления, что перед ним творится священная Служба, совершается умилительное таинство».

И когда мы сопоставим этот взгляд народа, взгляд, полный наивной веры в людей и чистой поэзии, с нищенством, взятым в отвлечении, то поймём, что оно в глазах такого народа не могло явиться чем-либо зазорным или преступным. Не даром же существует народная пословица: «от сумы да от тюрьмы не зарекайся». Сума есть горькая неизбежность, роковая доля, а не позор, не преступленье.

Поэтому-то вдвойне достойны презрения и осуждения проходимцы-профессионалы нищенского промысла; они, в погоне за лёгкой наживой, находят благоприятное для своих действий поприще и, эксплуатируя народ, в то же самое время эксплуатируют и его идеальное отношение к гонимым и отверженным, к тем меньшим сим, каковыми должны быть странные, сирые, нищие и убогие. Ловкий нищий-промышленник прекрасно знает это и, как паук, раскидывает свои сети и ткёт свою паутину из лжи и обмана. И будет безнаказанно ткать до тех пор, пока профессиональным нищим будет житься «весело, вольготно на Руси», а настоящая, непокрытая нищета скорбно умирать под забором от дряхлости, болезней или голода за отсутствием организованной помощи, или же увеличивать собою и без того уже многочисленную армию профессионалов нищенского промысла.

А развитие последнего не может проходить даром ни для страны, ни для её народа. Пауки не только ткут паутину, но и высасывают кровь у своих жертв…

Оцифровка текста и подбор иллюстраций – Владимир ХВОРОВ
Орфография незначительно изменена с целью удобства восприятия текста.

 

Авторские сноски

1. Исторические данные по настоящему вопросу приведены в очерках того же автора: «Нищие и нищенство на Руси». Исторические очерки. «Жив. Обозр.» Январь – Maй (книги) 1900 г.
2. Указ Петра I – 1722, года.
3. А. Левенстим (Август Адольфович Левенстим (1857–1915) – русский правовед-криминалист, судья, адвокат, коллекционер медальерного искусства. – В.Х.). Профессиональное нищенство. Спб. 1900 г.
4. Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Ст. 51.
5. «Неделя» 1875 г. № 12.
6. «Сиб. Ведом.» № 19–1902 г.
7. «Дело». Внутр. Обозр. 1870 кн. 3.
8. Несколько слов о нищенстве. Спб. 1872 г. Е. Борисов, Нищенство русскому законодательству. «Слово» 1880 г.
9. Киевские странники и странницы. «Киевлянин» 1877 г. №№ 58, 59, 60 и 61.
10. Бродячее население Сибири. «Слово» 1880 г.
11. Левенстим. Проф. нищенство. Спб. 1900 г.
12. Максаков. Бродячая Русь. Спб. 1873 г.
13. Ф. Сцепура. Этнографический очерк Семежова. («Минск. Епарх. Вед.» № 16–1880 г.) II. Ефименко. Братства и союзы нищих. «Киевская Старина» 1883 г. т. VII Сент. и Окт. 312–317 стр.
14. Левенстим. Ibidem.
15. О.В. Максимов. Бродячая Русь.
16. Часть их опубликована в цитированной уже книге г. Левенстима.

Продолжение следует