08.12.2016

Недавно в художественной галерее «Университет культуры» в Минске открылась выставка представительницы белорусского наивного искусства XX века Елены Киш. В запасниках Владимира Бойко нашлась книга «Елена Киш» белорусского писателя, члена Союза писателей СССР, лауреата Премии Федерации профсоюзов Белоруссии, лауреата Премии имени Янки Мавра Владимира Яговдика, выпущенная издательством «Беларусь» в 1990 году. Мы с удовольствием предоставляем ознакомиться с переводом книги на русский язык и PDF-версией издания на белорусском языке.

Творчество белорусской художницы-самоучки Елены Андреевны Киш (1889 (?) – 1949) по своей художественной значимости, бесспорно, стоит в одном ряду с творчеством таких всемирно известных мастеров-примитивистов, как француза А. Руссо, грузина Н. Пиросманишвили, хорвата И. Генералича, американки А.М. Робертсон, литовки М. Бичюнене. Искусство Е. Киш не имеет аналогов ни в Беларуси, ни за её пределами; сюжеты, созданные художницей, необычайно оригинальны и неповторимы в своём образном решении. Расписные ковры, исполненные Е. Киш в 1930–1949 гг., восхищают композиционной смелостью, яркой декоративностью, богатством фантазии их автора, которая шла от белорусского фольклора, народного мелоса.

Творчество Елены Киш имеет большое эстетическое значение, потому что она в своих произведениях глубоко выразила и народное мироощущение, и народное понимание красоты.

Предисловие к книге написал Леонид Щемелёв, народный художник БССР, заслуженный деятель искусств БССР, лауреат государственной премии БССР.

Корни дивного вечно живого древа народной культуры, народного искусства уходят в седое прошлое. На нашей земле издавна жили талантливые поэты, зодчие, художники. Об этом свидетельствуют чрезвычайно богатый белорусский фольклор, остатки нашей чудом уцелевшей в пламени войн архитектуры (недаром в прошлые века Беларусь называли страной замков и дворцов), а также произведения народной скульптуры, декоративно-прикладного искусства – и созданные сравнительно недавно, и те, что находят археологи в курганах и на детинцах былых городов. Утекали исторические времена, менялся сам уклад жизни народа, но духовные сокровища, созданные и накопленные им, не исчезали бесследно, не уходили в небытие, они находили новые, неизвестные до сих пор формы выражения. Именно само время позвало к жизни такую художественную форму, как рисованный ковёр. Несмотря на тяжёлые голодные тридцатые – сороковые годы, белорусский деревенский люд стремился к красоте, он создавал его своими руками. И неслучайно, что в народное искусство пришла, чтобы уже навсегда остаться в нём, Елена Киш – эта добрая волшебница с языческим мировоззрением, которая видела в природе, прежде всего, гармонию, созвучие, что и проявляла так ярко в своих неповторимых коврах. Творчество Елены Киш имеет большое эстетическое и культурно-просветительское значение, ведь в ней чрезвычайно глубоко проявились и народное мироощущение, и народное разумение прекрасного.

В далёкие тридцатые годы, поздней осенью, когда всё старательно было собрано с полей, огородов, садов, или зимою, когда рабочий люд мог наконец перевести дух от исконных крестьянских хлопот, на полевых дорогах и тропах Случчины можно было увидеть фигуру женщины, которая медленно моталась от деревни к деревне. В руке – лёгкий посох из орешника, за плечами – скромный узелок. А в нём нехитрая утварь художника, аккуратно свёрнутый домотканый холст, горбушка хлеба, несколько печёных картофелин… Вот путешественница переступает порог небольшого дома, делает поклон хозяевам, печально проводит глазами по темным стенам и предлагает нарисовать ковёр. Хозяйка, конечно, не спешит дать согласие – как-то же жили до этого и без художеств. Но ведь мешок картошки – это действительно не слишком большая плата… Тогда художница достаёт из клунка (котомка, узелок. – В.Х.) своё полотно, аккуратно натягивает его на глиняный ток, что вместо пола, долго чертит какие-то узоры химическим карандашом. Кажется, самое время и за кисть взяться, да за окнами серый вечерний полумрак просто на глазах густеет до темноты. Что ни говорите, а самое важное лучше всего начинать утром. Тогда и голова ясная, и рука послушная, лёгкая. А пока можно пообщаться с хозяевами, поужинать вместе с ними, присев с краю стола. В доме, конечно же, слышали про эту чудную Елену Киш, что даже собаку или кота не даёт обидеть. Потому речь обычно получается непринуждённая, живая. И не без колкостей, ведь слишком уж неладная, нелепая жизнь у гостьи. Разве пойдёт, по мнению сельчан, нормальный человек так вот тягаться по чужим деревням, по незнакомым людям? С осени до весны. Из года в год… Не, не скажешь, что она нищенка, но рисование её похоже на детскую забаву. Хозяйственный крепкий человек таким баловством заниматься не станет. Но ведь надо как-то жить и бедолагам, пусть и с чужой благодати. Там кусок хлеба поднесут, здесь картофелину подадут – перекинется как-нибудь до весны, до молодой крапивы и щавеля. А незлые издёвки стерпеть можно, чтобы большей беды не свалилось. Годы пошли горячие: коллективизация, борьба с разными неработающими элементами… Назавтра в доме самоочевидно светлело, будто приходил праздник. Очаровывал, отбирал глаза жёлто-зелено-голубой ковёр, который так и просился на стену. И хозяйка, не торгуясь, скорее выбирала для него самое видное место в доме. А потом прибегали соседки. Удивлялись, хлопали от восторга руками, просили нарисовать такой же ковёр. Елена, улыбаясь, слушала женщин, обещала выполнить их заказ, но сразу предупреждала, что каждый новый ковёр будет немножко иным, чем предыдущий.

Так художница оставалась на целую неделю, а то и на две в гостеприимной крестьянской избе. Если у хозяев негде было повернуться от шумной детворы, она перебиралась к той женщине, у которой рисовала новый ковёр. Добрая молва катилась из одного конца деревни в другой, и наиболее любопытные приходили взглянуть своими глазами, что уж там за узорчатые настенники, может пустые сплетни.

Забегали неверки на минуту-другую, а оставались надолго. Благо Елена никого не прогоняла, когда рисовала. Хочется смотреть – смотри. Случалось, зрителей или заказчиков подмывало что-то поправить на холсте, поучить мастерицу. Если бы знали они, как та попытка обернётся, то не спешили бы соваться с поучениями. Умела Елена в недобрую обидную минуту смолчать, не оглянутся на колючий неуважительный взрыв смеха за спиной. И до последних своих дней не научилась бездумно пачкать полотно под чью-то диктовку. Здесь она никому не уступала, рисовала так, как подсказывало сердце. Среди немногих чудом уцелевших произведений художницы вы почти не найдёте авторских копий. Каждый её ковёр, пусть и написанный на известный сюжет, существенно и принципиально отличается от остальных. Этот факт ещё раз ярко и убедительно свидетельствует, что в нелёгкую поездку по деревням и застенкам Случчины Елену Киш звал прежде всего высокий художественный дух, а не ремесленная потребность заработать кусок хлеба.

Запомнилась Первая республиканская выставка народных рисованных ковров, состоявшаяся в 1978 году в залах Минского Дворца искусств. Казалось, удивить, а тем более поразить нашего современника, на которого обрушилась бешеная лавина ритмов и красок конца XX века, – дело нелёгкое, почти невозможное. А тут ему предлагают посмотреть на то, что совсем недавно, лет двадцать или тридцать назад, можно было встретить чуть ли не в каждом деревенском доме, что немного позже некоторые «учёные дяди» окрестили безвкусицей, серым ремесленничеством, дешёвой, ничего не стоящей подделкой под искусство. Действительно, когда работала выставка рисованных ковров, очередь не извивалась ужом вдоль Дворца искусства, да можно смело утверждать: большинство из тех, кто попал, пусть и случайно, на это торжество, праздник народного представления очарования и красоты, не остался равнодушным, не оставил залы с равнодушным холодным сердцем. Помнится, основу экспозиции составляли традиционные растительно-декоративные ковры, которые выполнили Елена Боготкевич, Леонид Ючкович, Мария Попок, Владимир Бабич и другие интересные самобытные мастера. При определённых общих стилевых чертах их ковров, характерных для большинства регионов республики, привлекала и завораживала чистая, звонкая живописность красок, богатство и разнообразие композиционных решений, в конце концов, безупречная пластическая растительная орнаментика.

И все же в этом слаженном, действительно талантливом хоре первым голосом, бесспорно, прозвучало творческое наследие Елены Киш. Она выделялась не только и не столько благодаря сюжетности, высокому композиционному и колористическому мастерству произведений, а прежде всего самым неповторимым художественным видением окружающего мира, тем видением, что даёт основание говорить нам о художнице-крестьянке как об отличительном явлении белорусской национальной культуры.

Произведения Елены Киш, даже если увидел их однажды, чрезвычайно ярко и отчётливо предстают в памяти и через годы. Их нельзя забыть, их невозможно спутать с другими, пусть и подобными произведениями. Смотришь на ковры, созданные этой простой женщиной, которая прошла только одну крестьянскую науку и не перестаёшь удивляться действительно неукротимой её фантазии, что легко свела в один необычный мир близкие и любимые с детства реалии деревенской жизни с тем сказочным, что существовало лишь в воображении, в грёзах или снах. И так подано всё со вкусом, романтично возвышенно и вместе с тем без всякой натуги, что сразу и всем сердцем принимаешь этот волшебный мир, входишь в него и чувствуешь, как радостно, свободно здесь дышится, живётся.

То первое, волнующее впечатление от произведений Елены Киш вернулось ко мне снова, когда представилась счастливая возможность попасть в мастерскую известных художников братьев Владимира и Михаила Басалыг. Именно усилиями прежде всего Владимира была возвращена из небытия и удивила многих любителей народного искусства небольшая часть творческого наследия талантливой мастерицы. Долго мы вместе как заворожённые смотрели на ковры, расписанные Еленой Киш, и я спросил у художника, когда он впервые столкнулся с этим несомненным великолепием, с этим великим душевным богатством.

«Первую свою встречу с коврами Елены Киш я не могу обозначить каким-то конкретным временем, – рассказал мне В. Басалыга. – Это было в далёкие детские годы, как только я начал осознавать прелесть и красоту в мире, в природе.

Одно могу твёрдо сказать: состоялась та счастливая для меня встреча в деревнях Слуцкого района – Заболоть, Заполье, Василинки, Бокшицы. Сам я жил в Слуцке, а во время летних каникул мать нас отправляла к деду и бабе. Конечно же, гостили мы у родственников. Время было нелёгкое, голодное. Не вернулся с войны отец. А в деревне мы за лето как-то оживали, набирались сил. Те времена запомнились, запали в душу очень глубоко. И среди незабываемых детских впечатлений наиболее запал в память ковёр Елены Киш. Бывает, он является и во сне. И тогда вспоминается всё заново. Вот ты маленький бегаешь по двору, по улице, за околицей. С самого утра бегаешь. Сияет солнце. Небо голубое-голубое. Проголодался, кидаешься в дом за корочкой хлеба. Сразу за порогом тебя встречает глубокая тихая тьма. И в этой темени на стене в доме удивительное цветение… Я мог тогда забежать в дом десятки раз. И каждый раз в мою впечатлительную детскую душу попадал настенник. Его невозможно было не увидеть. Поэтому до сих пор я помню, что такие ковры висели над кроватями, в сенях, где летом стояла кровать. Они очень украшали сени, избу – как солнышко, светили и днём, и ночью. Особенно интересно было глядеть на них утром, когда просыпаешься. Бабушка или дед давно уже топают по хозяйству во дворе, солнце пробилось через окно и осветило ковёр… Казалось, попадаешь в сказку! Тогда я, конечно, не понимал, почему именно изображены львы, почему такие изумительные птицы и деревья, но каждый раз меня что-то очаровывало, будило моё воображение. Такое – не забывается».

«Хотелось бы услышать также о ваших поисках произведений Елены Киш, о поисках сведений о жизненной судьбе самой художницы, – расспрашивал я дальше хозяина мастерской, зная, что каждый упомянутый им факт очень пригодится потом в осмыслении изображённого слуцкой мастерицей».

«Прошло много лет после тех первых незабываемых впечатлений от сказочных настенников, – с охотой продолжал рассказывать мне Владимир Басалыга, на что, кстати, он большой мастер. – После окончания художественного училища, немного позже театрально-художественного института какое-то время мне пришлось работать главным художником управления художественной промышленности республики. Именно тогда и столкнулся я по-настоящему, что называется лицом к лицу, с проблемами развития народного творчества, народных ремёсел. И не удивительно, что мне снова пригодились виденные в детстве изумительные ковры. Было начало семидесятых годов. Время оказалось беспощадно к произведениям слуцкой мастерицы, и все же кое-что сохранилось. Однажды, когда приближалась праздничная для нашей семьи дата, родная моя тётя спросила меня: «А что же вам подарить, голубки?» Я знал, что тётя не пожалеет денег на подарок – она нас очень любила. Однако, на удивление ей, я попросил: «Тётушка, может вам не жалко будет того ковра, что висит на стене в сенях…» Тётя как-то встрепенулась, пожала плечами – она никак не могла поверить, что и такое можно дарить. Все в доме относились к настеннику обычно, мол, старье… Но, когда я начал настоятельно просить и объяснять ей, почему хочу иметь такой подарок, она поняла меня, скромненько завернула его в красивую домотканую подстилку. Так в моей мастерской появился первый ковёр, который назывался «Рай». И когда я присмотрелся к своему достоянию уже глазами исследователя, сведущего в народном творчестве человека, то понял: передо мною крайне восхитительное явление белорусского народного искусства. К тому времени я уже знал, кто такие Анри Руссо, Пиросмани, Генералич, Примаченко, Белакур… Я знал о их творческой судьбе, о созданном ими великолепии, которое они так щедро преподнесли людям. Их называют художниками-самоучками, но их творениями не перестают восхищаться во всех уголках земли. Позже, когда мне пришлось работать в комиссии по народному искусству при Союзе художников БССР, невольно подумалось: будет очень хорошо, если за два-три года своей деятельности, не размениваясь на мелочи, мы сможем вернуть нашему народу такое славное имя. Это оправдает всю нашу работу. Мою затею поддержал Евгений Кулик, который тонко чувствует народное искусство, его специфику. На поиск новых произведений художницы, её имени и фамилии я призвал всех своих родственников, у которых были или сохранились настенники. И тут удача не отвернулась от меня. Особенно большую ценную помощь я получил от своей родной тёти Варвары Палазник – отменной ткачихи, человека, который за свою жизнь создал много особых покрывал, скатертей, полотенец. Она сберегла ковёр «Дева на водах» и, на большое счастье, запомнила имя и фамилию художницы. Именно от Варвары Палазник я узнал, как работала Елена Киш, как называла она свои «маляванки», сколько и как ей платили за работу. Прошло ещё несколько лет, и мне после долгих настойчивых поисков удалось встретиться с родной сестрой мастерицы – Ниной Дедюшко, которая жила в Грозове. От неё я услышал про последние дни старшей сестры, получил фотокарточку с паспорта Елены. И все эти сведения вместе, как скупые мазки, дали возможность хоть как-то очертить жизненный и творческий путь художницы. А про подлинную значимость созданного ею свидетельствуют, прежде всего, сами ковры, которым суждена долгая жизнь в искусстве».

Время жутко быстро бежит, и с каждым годом все реже встречаются на Случчине люди, которые помнят художницу, способны хоть что-нибудь рассказать про её путешествия и рисование. Поэтому наш первый долг записать все известные на сегодня сведения о мастерице, позаботиться о их правдивости и точности. Конечно, правдивость и точность в нашем случае весьма относительны, ведь они совсем не подкреплены документально, и все же будем верить тем людям, с которыми довелось беседовать Владимиру Басалыге. Сейчас точно известно, что Елена Киш родилась в деревне Ленино Слуцкого района. Раньше деревня называлась Романово. Год рождения – 1896. Так, по крайней мере, подаёт в своей статейке про художницу, находящейся в третьем томе «Энциклопедии литературы и искусства Беларуси», В. Басалыга. Правда, во время одной из наших бесед, записанных на магнитофон, он назвал ещё одну дату – 1889 год, ведь со слов Нины Дедюшко, сестры художницы, Елена Киш погибла в 1949 году, когда ей было шестьдесят лет. Выяснить точную дату и год рождения, к сожалению, пока не удалось, ведь Нина Дедюшко не захотела показать паспорт сестры, согласилась отдать только фотокарточку из документа, которая впервые была напечатана в журнале «Беларусь» (№ 9, 1986 г.). Вопрос с годом рождения, как видим, остаётся пока невыясненным и ждёт своего исследователя… Семья Киш была многодетная. Самый старший – Митрофан, из девушек – Елена. А уже за нею родилось ещё шестеро девушек. Младшим в семье был Степан, который умер в молодые годы. Андрей Киш, отец будущей художницы, был человек мастеровитый, за что ни брался – все мог сделать своими руками. Наверное, его способности передались и детям. Известно, что Митрофан позже стал первым на всю округу плотником и даже, если была потребность, то подрисовывал в слуцкой Варваринской церкви. Любили рисовать и сестры. Но самой способной среди них оказалась Елена. Выучиться ей не было времени: помогала родителям по хозяйству, растила вместе с ними младших детей. И все равно Елена не переставала рисовать. С годами эта душевная потребность переросла в призвание, жизненное предназначение. Время было очень трудное, голодное. Прокормить такую большую семью нелегко: колхозы только начали становиться на ноги. Где-то в начале тридцатых годов, чтобы поддержать семью, Елена двинулась с художественным скарбом в первую поездку по окрестным деревням. Известно также, что какое-то время она вместе с сёстрами жила перед самой войною в Слуцке. Наверное, они переехали туда, чтобы как-то прокормиться после смерти родителей. Потом прокатились годы Великой Отечественной, после которых было не до рисования. Люди жили в землянках, держались на одной постной картошке. Из всех сестёр замуж вышла только младшая Нина, именно к ней и перебрались сразу после войны остальные сестры. Какое было то житьё в Грозове – можно догадаться… На местном кладбище одна за другой вырастали могилы сестёр Киш. Наверное, чувствовала себя лишним едоком в чужой семье и Елена. А помочь ничем не могла. Редко кто брал её художества. Попадались и такие «разумные головы», которые поносили её бездельницей, нахлебницей. Чуткая, трепетная душа художницы, надломленная бесконечными невзгодами, в конце концов не выдержала: женщина утопилась в маленьком ручейке, что протекает неподалёку от Грозово…

Вот на сегодня и всё жизнеописание крестьянки-художницы, от которого больно щемит сердце. На грозовском кладбище вам покажут четыре могилки сестёр Киш. Еленина – крайняя справа… Поклонитесь, если судьба вас забросит сюда.

Рассказывать про ковры Елены Киш легко, радостно и одновременно непросто. Нарисованное рукою слуцкой мастерицы не только призывает к размышлениям, оно, прежде всего, пробуждает фантазию, возвращает в забытый мир детской сказки. А там возможны любые чудеса.

Вот, например, ковры «В райском саду» и «Рай», в которых художница использует один и тот же любимый сюжет. Сюжет один, а произведения получились очень разные и одинаково удачные. Так, если в первом из названных ковров мы видим сказочное зрелище, где по соседству с добродушной парой мощных львов застыл среди разлапистых красивых деревьев в поражённом ожидании никем не виденный кроткий трёхрогий олень, похожий на жирафа – вот она, желанная райская гармония, – то на втором полотне эта тема не просто заметно расширяется и углубляется, а приобретает принципиально новое содержание. В центре композиции «Рай» – голубое озеро. На воде в лодке две красавицы, а на другом плане за ними всё та же неразлучная пара львов, символизирующая верность и согласие в любви, в семье. А на переднем плане, как раз напротив девушек, на левом от нас берегу ещё один лев, а на противоположном – аист… Да, аист! Надо ли говорить, доказывать, что это воспринимается как добрый знак на счастливую любовь, на светлую судьбу. Вокруг расселилась природа, пусть и стилизованная, но наша, белорусская. И как в ней все гармонично соединено: берёзы, львы, экзотические голубые птицы, аист… Скажите, разве может быть какой-то другой, более счастливый и красивый рай, чем текущий, что с детства вокруг тебя, в котором ты живёшь, радуешься и огорчаешься, ненавидишь и любишь?

Давно известно, удивить на холсте дано многим, а вот поразить на всю жизнь – немногим. Так, Еленины настенники не удивляют, а впечатляют, поэтому при всём своём богатом воображении к трактовке образного строя произведений художницы нужно подходить деликатно, с обязательным учётом традиций рисованных ковров, народного ткачества. В нашем искусствоведении есть уже попытки осмысления творческого наследия Елены Киш, но они пока слишком уж хрупки. Действительно, такие тонкости, как перспектива и пропорции, заказчиков не интересовали – было бы красиво! Возможно, не знала таких мудрёных слов и сама художница. Тем не менее она (что особенно проявляется, когда сопоставишь несколько её полотен) эти тонкости не просто глубоко чувствовала и понимала, а, что не менее важно, последовательно сохраняла в гармоничном единении со своей затеей. Поэтому на её полотнах чаще всего построение выступает как характерная неделимая декоративная часть композиции, тогда как львы, олени, птицы несут прежде всего смысловую, символическую нагрузку. Именно они – удивительные выразители авторских мыслей, её душевных переживаний, стремлений. Это хорошо видно во всех без исключения найденных на сегодня коврах Елены Киш, а наиболее ярко, по моему мнению, проявилось в настеннике «Письмо к любимому». Сюжет его несложен, нетрудно пересказать в нескольких словах. Одинокая девушка через сердечную птицу присылает своему любимому письмо. Что в нем написано – легко догадаться. Наверное, плохие девичьи предчувствия, что тот, кого она искренне выбрала, забыл о верности, проводит время с другими девушками. От такой мысли впечатлительное юное сердце, как белка скачет в груди, хватает когтями птица ревности и страха и, кажется, вырывает его из груди!.. Вот, пожалуй, и весь сюжет, как он видится лично мне. Остаётся только изумиться досконально построенной композиции, каждая часть которой не просто на месте, а ритмом письма, неповторимым ярким колоритом связана со всеми остальными частями, хорошо работает на общий замысел произведения.

И ещё. Смотришь на ковры «Дева на водах», упоминаемое здесь «Письмо к любимому» и невольно задумываешься: откуда художница черпала для своих произведений сюжеты, почему они в большинстве своём подчёркнуто сказочно-фантастические?

Легче всего сослаться здесь на художественное представление автора. Но оно тоже раскрывается не на пустом месте, имеет свои корни… Одно можно сказать наверняка: художница жила сразу как бы в двух мирах. Первый был обычный, серо-будничный, с постоянной заботой о завтрашнем дне со всеми его бедами и обидами, с жёсткими скамьями по чужим домам, где также радость гостила редко. И как протест против такой неинтересной нудной жизни – второй мир, который мы видим на коврах мастерицы. Здесь звучит песня гармонии, красоты, к чему так стремится впечатлительное художественное сердце, которая питает его, даёт крылья для полёта. Утверждая это, я прежде всего имею в виду настенники «В райском саду», «Рай». Осмелюсь сказать, что некоторые свои сюжеты Елена Киш брала из самой жизни. Например, то же «Письмо к любимому»… Наверняка, были в домах, где останавливалась художница, девушки на выданье, которые искренне исповедовались глазами или песней о своей любви, о чёрной мальчишеской измене. А кто умеет видеть и слушать, тот умеет творить. Кисть после такой исповеди сама просится в руки.

Среди всех на сегодняшний день известных произведений Елены Киш чуть ли не самый заметный и сложный ковёр «Дева на водах». Ни сюжетно, ни композиционно он не похож на остальные. По сути перед нами не один, а два ковра, которые тесно взаимосвязаны творческой задумкой автора, помогают правильно понять её смысл. Просто на озёрной воде стоит девушка с искренним удивлением в глазах. Она сломала три стебля, и тем самым якобы приоткрыла нам окошко в свою чистую и девственную девичью душу. Да, эти три сломанные стебля словно окошко, но не только в мир природы, а скорее в неповторимый мир человеческой души. А понять и постигнуть то, что хотела сказать художница конкретно об этой девушке, нам помогает вторая часть произведения, которую с полным правом можно назвать ковром в ковре. Здесь царят уже своя перспектива, свои пропорции. На озёрной глади одинокая лодка. В ней – одинокая фигура пожилой женщины. Она воспринимается как мамочка, что ищет свою дочь. А на берегу сосны. Такие могла нарисовать не просто талантливая рука, а рука, разбуженная народным гением. Второй ковёр является словно отгадкой первого, большего по размерам. Они, хотя и написаны на одном полотне, соединённые общей задумкой, – все равно живут прежде всего по собственным художественным законам, что позволяет им быть равноправными, одинаково важными частями одного сложного произведения.

Сама художница, по воспоминаниям Варвары Палазник, называла этот ковёр «Дева на водах». И это не просто название для названия, а действительно глубоко народный взгляд на явление, записанное красками на холсте.

О ковре «Дева на водах» хочется мне выразить одно, может и не совсем выверенное, предположение. Зная, как трагически сложилась в дальнейшем жизненная дорога художницы, невольно думаешь, что она наперёд предсказала свою судьбу…

Или не её ли саму ищет «на водах» бедная старенькая мама?..

Ковры Елены Киш – явление уникальное не только для Беларуси. Что это действительно так, свидетельствует интересная заметка Э. Пугачевой «В мировой энциклопедии народного искусства», размещённая 13 сентября 1985 года в еженедельнике «Литература и искусство». Вот что сообщает искусствовед: «Непрофессиональное изобразительное творчество – явление чрезвычайно интересное и сложное. Оно связано и с фольклорными обрядами, и с освоением навыков профессиональной академической школы, и со свободным сочетанием первого и второго в неожиданных художественных формах. Во всем этом пытаются разобраться авторы весомой работы – «Всемирной энциклопедии народного искусства», которая издана в Югославии. Книга посвящена 100-летию творческой деятельности французского художника-самоучки Анри Руссо. В энциклопедии представлено 800 имён художников из 50 стран мира. Здесь представители всех континентов: Африки, Азии, Европы, Австралии и Америки… От Беларуси в энциклопедии представлена художница-селянка Елена Киш… Редколлегию произведения художницы привлекли декоративностью росписей, в которых сочетались черты крестьянского творчества и городского фольклора. Чистота художественного восприятия мира позволила Елене Киш особым языком сказать о нравственных устоях народной жизни – добре и зле, подвиге и пожертвовании, любови и материнстве. Превосходное качество издания (на английском, французский и сербохорватском языках) придаёт энциклопедии значимость и как произведению книжного искусства».

Правда, если сказанное об особенности и неповторимости декоративных росписей Елены Киш не вызывает сомнения, то утверждение, что в ней якобы «соединились черты крестьянского творчества и городского фольклора», по моему мнению, не совсем точное. Сразу возникает вопрос о «городском фольклоре». Что понимать под сочетанием этих двух слов? До сих пор в белорусской фольклористике почему-то неохотно пользовались таким термином. И не случайно. Как известно, носителем и активным хранителем духовных ценностей в Беларуси всегда был деревенский народ, которого до недавнего времени было намного больше, чем горожан. И дело даже, конечно, не в количестве, а в том, что белорусское слово, белорусское народное искусство, услышанное и увиденное сегодня далеко в мире, были спасены от небытия целебными, живучими соками чрезвычайно богатого и талантливого белорусского фольклора, что веками создавался под деревенскими крышами, а не в городских каменцах, жители которых были почти поголовно оторваны от истоков народного слова и искусства. Именно в родном слове надо искать корни художественного мировосприятия Елены Киш, которая, как свидетельствует Варвара Палазник, любила петь народный песни.

Ждите, тогда, может, автор сообщения в еженедельнике подразумевала городской изобразительный фольклор, о котором в последнее время заговорили во всесоюзных искусствоведческих изданиях? Вопрос стоит того, чтобы в нём как следует разобраться.

Скажем сразу: материал на эту тему и нашими, и русскими искусствоведами, можно сказать, не собирался, и он, по сути, до недавнего времени не изучался. И все-таки при желании кое-что можно найти. В первую очередь я здесь назову интересную статью Г. Островского «О городском изобразительном фольклоре», напечатанную в сборнике «Советское искусствознание ‘74», изданном в 1975 году в Москве. Г. Островский, в частности, утверждает, что «генетически городской фольклор связан с крестьянским искусством, с его социально-бытовой и эстетической системой. Вместе с тем городской фольклор не такой традиционный, как крестьянское искусство, творческая личность и характер здесь раскрываются полнее, интереснее. Присутствует контакт с профессиональным искусством, чувствуется понимание «стилей». Отсюда в городском изобразительном фольклоре возникают попытки создать тематическую картину, пейзаж, портрет, натюрморт…» [1]

Возможно, и в наших белорусских городах и местечках были любители такой живописи, но, чтобы она приобрела действительно широкое развитие, оформилась в определённое художественное явление – о таком говорить рискованно. Поэтому утверждать о его влиянии на крестьянское искусство не приходится. Как, кстати, и о контактах с профессиональным искусством.

Откуда же, каким образом появились одетые по-городскому барышни на коврах, городские башни? Сестра художницы Нина Дедюшко вспоминала, что когда-то давно, в детстве, иногда к ним в деревню приезжал некий состоятельный родственник, который жил, кажется, в Одессе, и привозил девчатам магазинные платья. Те платьица, как символ некоего прекрасного светлого жизни, наверное, навсегда вошли в душу художницы. Нужно также помнить, что традиционные фольклорные мотивы Елена Киш переосмысливает с высоты человека XX века, когда началась активная миграция сельского населения в город, где, казалось, живётся гораздо счастливее, легче. А как же объяснить тогда чуть ли не обязательное присутствие на коврах художницы совсем не страшных львов, никем не виденных оленей, удивительных птиц, экзотических деревьев? Неужели это одна необузданная фантазия автора? Здесь нужно смотреть глубже. По моему мнению, в осмыслении произведений Елены Киш очень поможет нам цитата из замечательной книги Э. Кузнецова «Пиросмани»: «Его (Пиросмани. – В.Я.) искусство питают не спелые фольклорные формы, отшлифованные веками устойчивого крестьянского бытия, он усвоил и по-своему перевоплотил не непоколебимо жизнеутверждающий тон, не радостный декоративизм, не мощь и целостность психологии человека, который прочно связан с землёй, – не те чувства, с которыми правильно, хотя несколько прямолинейно у нас ассоциируются представления о народном искусстве, а то, в чём имело необходимость его искусство: фантастичность, загадочность, таинственность – качества, которые таятся в подтексте народного искусства и атавистически сохраняют связь с древними языческими верованиями родового строя, мифологическими представлениями о мире как о всеобщей загадочной жизни, что шевелится в каждой травинке и в каждом камне, о мире, как грандиозной загадке…» [2] Повторю: сказанное о Пиросмани до последнего слова можно отнести и к слуцкой художнице, настоящее открытие которой – ещё впереди. И не потому ли так болезненно, до детских слез, она, по воспоминаниям современников, переживала, когда кто-нибудь бездумно истреблял деревья, бил по голове «братьев наших меньших» – животных, птиц?..

Смотрю на ковры, созданные Еленой, и ещё и ещё раз думаю: сколько душевного света надо было иметь в себе, чтобы так вот щедро дарить красоту, сколько силы и мужества надо было иметь, чтобы не сбиться на серое ремесленничество, холодные самоповторы. В творчестве художницы блестяще соединились в одно неразрывное целое ковёр «сюжетный» и традиционный растительно-декоративный ковёр. Центральная «сюжетная» часть настенника будто находится в роскошной раме – гирлянде из цветов, стеблей и листьев. Казалось бы, эта традиционная схема должна сдерживать фантазию автора, но каждая её гирлянда отличная, непохожая на остальные. И так всё гармонизировано, безупречно в цветовом и пластическом отношениях, нельзя не восхититься. Как и в каждом действительно значительном явлении искусства, в коврах слуцкой художницы есть загадки, которые отрицают всякую однозначность и категоричность. Например, что означает на большинстве ковров большая луна, которая сразу бросается в глаза? Конечно, она не случайна… Тогда, может, смысл её надо искать в воспоминаниях знакомых художницы, которые приводят в своей статье «Белорусские рисованные ковры», напечатанной в 1979 году на страницах журнала «Молодость», Евгений Кулик и Владимир Басалыга:

«– Елена, нарисуй мне ковёр, такой же, как у Анны, – просит, случается, женщина художницу.

– Нет, я лучше ночь подумаю и нарисую такой, какого ни у кого нету, – отвечала Елена».

После таких слов сразу хочется назвать ковры дивными сновидениями художницы.

Кстати, скорее по привычке, чем по сути её творчества, мы называем Елену Киш народной мастерицей. Это, по моему мнению, не совсем верно. Действительно, в её произведениях наблюдается близость к традиционной местной народной росписи, что наиболее полно проявляется в окаймлении ковров – богатой растительной гирлянде. Однако не это определяет общий характер творчества. Очень уж ярко в каждом из настенников присутствует личность самого автора. Надо заметить, понятие «народный мастер» далеко не простое, как на первый взгляд кажется. Здесь, как говорят, что ни голова – то разум. И все же мне хотелось бы опереться на Марию Некрасову, которая в обстоятельной статье «К вопросу о понятии «народный мастер», находящейся в книге «Народные мастера: традиции, школы», доводит: «Все субъективное, одинаковое чуждо его (народного мастера. – В.Я.) творчеству. Принадлежность к общему народному восприятию мира определяет его место в культуре» [3]. Совершенно обратное мы видим на коврах «Дева на водах» и «Письмо к любимому», да и в остальных произведениях Елены Киш. Здесь царит, как уже не раз говорилось, необузданная авторская фантазия, здесь создана, по сути, своя собственная образная система. Сам материал позволяет нам говорить о Елене Киш как о прекрасной белорусской самодеятельной художнице.

В заключение хочется привести впечатление от произведений слуцкой художницы Алеся Марочкина – владельца интересной коллекции рисованных ковров. Между прочим, в творчестве самого живописца текущий вид искусства занимает важное место.

«Художественный вкус художника-самоучки всегда ориентировался на развитый вкус народа, – сказал Марочкин. – Творчество Елены Киш – яркое подтверждение тому. Фантастичные по сюжету, тонко гармонизированные по цвету её ковры соответствовали высокому вкусу народа. Безусловно, в ряду выдающихся произведений этого искусства встречались и слабые, несовершенные. И это абсолютно естественно. Не всегда тот, кто выносил на ярмарку свой рисованный настенник, имел художественные способности. Елена Киш, её творчество – одна из высот искусства рисованных ковров. Могу засвидетельствовать: аналогов её творчества мы не встретим ни на территории Беларуси, ни за её границами!.. Её сюжеты оригинальны и неповторимы в своём образном решении. Я вижу в коврах слуцкой художницы не только композиционную смелость, насыщенность цвета, необычную декоративность, но и богатую фантазию, что, как мне думается, базировалось на народном мелосе».

«А могут ли профессиональные мастера кисти взять для себя что-то интересное и нужное из творческого опыта Елены Киш?» – спрашиваю у художника.

«Безусловно! Думаю, что многие из нас ещё не раз будут возвращаться к настенникам художницы, к их образному и цветовому строю. И даже уже сейчас мы видим влияние её творчества на профессиональное искусство, особенно в оформлении детских книжек. Влияние это плодотворное и перспективное».

Писанки, созданные Еленой Киш, вплоть до сегодняшнего дня хранятся в деревенских домах. И не только в Слуцком районе. Об этом свидетельствует, например, великолепный ковёр, обнаруженный в последние годы в Клецком районе старшим научным сотрудником Республиканского научно-методического центра народного творчества и культурно-просветительской работы М.П. Жабинской. Хочется верить, что это не последнее произведение, возвращённое из небытия. Всех нас, кто по-настоящему любит и ценит народное искусство, впереди ждут настойчивые и кропотливые поиски наследия Елены Киш, которая принадлежит к лучшим образцам творческого самовыражения белорусского народа.

 

Владимир ЯГОВДИК

 

Использованная литература

Басалыга У. Кiш Елена Андрэеўна // Энцыкл. літ. і мастацтва Беларусі. Т. 3 С. 64.

Кулік Я., Басалыга У. Беларускія маляваныя дываны // Маладосць. 1979. № 3. С. 159–163.

Пугачова Э. У сусветнай энцыклапедыі // ЛіМ. 1985. 13 верас. С. 7.

Сахута Я. Фарбы роднай зямлі: Кніга для вучняў. Мн., 1985. С. 117–122.

Сахуто Е. Народное искусство и художественные промыслы Белоруссии. Мн., 1982. С. 70–74.

Ягоўдзік У. Дзівосны свет Елены Кіш // Беларусь. 1986. № 9. С. 19–20.

Ягоўдзік У. Дзівосны свет Елены Кіш // Сучаснік/88: Нарысы. Публіцыстыка. Мн., 1988. С. 223–241.


Сноски

1 – Островский Г.С. О городском изобразительном фольклоре: К постановке вопроса // Сов. искусствознание"74. М., 1975. С. 298–305.

2 – Кузнецов Э.Д. Пиросмани. 2-е изд., испр. и доп. Л., 1984. С. 161.

3 – Некрасова М.А. К вопросу о понятии «народный мастер». О природе его творчества // Народ. мастера: Традиции, школы. Вып. 1. М, 1985. С. 8–26.

 

Оцифровка книги, PDF версия и перевод – Владимир ХВОРОВ