27.07.2020

26 июля, юбилей у Олега Руммо — талантливого врача, известного не только в Беларуси, но и за рубежом. Ему 50. Олег Руммо первым в стране провел пересадку печени и фактически запустил отечественную трансплантологию, вырастил не одно поколение опытных медиков и спас не одну жизнь. Перед юбилеем Олег Руммо рассказал TUT.BY о личном — своей семье, взглядах и показал свой фотоальбом.

Олег Руммо родился в 1970 году в Слуцке в семье медиков. Руководил первой пересадкой печени в истории Беларуси, это было в 2008 году. С тех пор белорусская трансплантология ассоциируется именно с этим врачом. Почти всю жизнь Олег Руммо работает в одной больнице: сначала она называлась 9-й клинической больницей Минска, а сейчас это Минский научно-практический центр хирургии, трансплантологии и гематологии. Олег Руммо пришел сюда хирургом, а сейчас возглавляет центр. Несмотря на эту должность, медик постоянно оперирует. Еженедельно проводит не менее двух операций, абсолютное большинство из них — высокотехнологичные. В целом в прошлом году в стране выполнили 528 трансплантаций, а в этом году за шесть месяцев уже 262, около 60% из них — в Минском научно-практическом центре хирургии, трансплантологии и гематологии.

Олег Руммо — доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент НАН Беларуси, заслуженный врач страны. С 2010 года он является доверенным лицом Александра Лукашенко на выборах президента.

Женат, воспитывает дочь.

Детство: в шесть месяцев «пошел» в детский сад, школу окончил с золотой медалью

Олег Руммо родился в Слуцке в семье медиков. Его папа — известный хирург, а мама — педиатр. У Олега Олеговича есть старшая сестра — тоже врач, работает в Слуцке. На фото будущему хирургу три года, в то время его семья еще жила в частном доме у бабушки, через какое-то время в Слуцке они построили кооперативную квартиру.

— Я «пошел» в детский сад в возрасте шести месяцев, потому что тогда такое было время: отпуск по уходу за ребенком составлял три месяца. Еще один месяц со мной посидела бабушка, где-то еще перехватились и, в общем, в шесть месяцев, как многие дети того времени, я «пошел» в ясли.

Фото: личный архив Олега Руммо

Олег Руммо с мамой Валентиной Михайловной. Она всю жизнь проработала врачом-педиатром. Фото: личный архив Олега Руммо

Все мои детские воспоминания очень хорошие, за что огромное спасибо моим родителям, потому что я вырос в такой семье, где дети были приоритетом number one. Все ресурсы, все возможности, все средства направлялись на то, чтобы воспитывать детей. С позиции взрослого человека я не могу сказать, что это абсолютно правильно, но так было принято в моей семье.

Мама работала в детской консультации врачом-педиатром, и, помимо приема маленьких пациентов, она еще осуществляла визиты на дом. Хотя визитов было очень много и это достаточно напряженная работа, мама строила свой график так, чтобы найти возможность периодически появляться дома и контролировать процесс воспитания детей. Я знал ее график и понимал, что условно с 11.00 до 11.30 мама обязательно прибежит домой, даст указания, посмотрит, позавтракал ли я, если я учился во вторую смену, потом забежит где-нибудь в часа три дня, а потом уже после восьми часов вечера вернется домой. О том, как я себя веду, она узнавала у соседок преимущественно пенсионного возраста, которые проводили время на скамейке возле подъезда и следили за тем, чем мы занимаемся. А большинство детей того времени почти постоянно гуляли на улице.

Помню, как мне очень хотелось попасть в первую когорту самых лучших учеников, которых должны были принять в пионеры еще перед Днем пионерии. По прошествии времени начинаешь понимать, что в этом во всем нет ничего плохого. В США есть бойскауты, в других странах мира — другие волонтерские организации, и они существуют до сих пор. Важно к этому всему правильно относиться, организовывать детей на добрые дела, учить их, чтобы они хорошо адаптировались в современном мире, помогали, любили свою родину. И самое важное в этой ситуации использовать правильные методы, потому что методы, которые использовались при воспитании у нас, в XXI веке работать уже не будут. Мы были в свое время очень, как говорится, идеологически подкованные, сегодня это называется — «с промытыми мозгами», потому что мы свято были уверены, что в США угнетают, как сейчас говорят, афроамериканцев, империалисты сидят на шее…

В то время мы верили, что живем в самой лучшей стране в мире, в стране, где внедрены самые правильные человеческие ценности и, сколько я потом ни сталкивался с разнообразными идеологическими учениями, начиная от религии и заканчивая коммунизмом, везде написаны правильные вещи. Никто не учит убивать, паразитировать, унижать, все учат любить, быть терпимыми, хорошо относиться к ближним. Поэтому вопрос же не в учении, а вопрос в реализации.

Я хорошо учился в школе, и у нас в семье у всех были золотые медали: у папы и мамы, у сестры и меня. Не было года за все десять лет учебы, который я бы не окончил на отлично, но определенные проблемы у меня были с поведением.

В то время учителей строго спрашивали за количество отличников: если в классе нет отличников, значит, учителя плохо работают. Я этот принцип усвоил на всю жизнь и иногда пользуюсь им в своей руководящей работе. Учитель на самом деле должен сделать все, чтобы раскрыть потенциал и талант своего ученика. Например, у меня по рисованию была четверка (в то время в школе была пятибалльная система. — Прим. TUT.BY). И директор школы спросил у учителя: почему у этого ученика по всем предметам отлично, а по рисованию вот в первой четверти четверка. Она говорит, ну вот знаете… А он: нет, я не знаю, вы недорабатываете. Не может человек знать все предметы на отлично, а не знать рисование. И она стала со мной работать. Я не могу сказать, что стал хорошо рисовать, но при помощи сестры, того, что я научился что-то копировать, срисовывать, мне удалось подтянуть свои навыки.

Когда я учился в 9-м классе, директор школы на педсовете принял решение с воспитательной целью рекомендовать комсомольской организации сделать меня секретарем. Как я ни упирался — а я не любил общественную работу и сейчас занимаюсь ею по долгу необходимости и больше люблю именно практическую медицину, оперировать и консультировать, — меня все равно избрали. Так я стал не только неформальным лидером в школе, но еще и возглавил комитет комсомола и делал все, чтобы другие хотели стать комсомольцами, потому что Руммо — комсомолец. Вот чем я тогда занимался.

Каждый год на 1 Мая и 7 Ноября мы ходили на демонстрацию. Девочки были в пилоточках и с бантиками, а мальчики тоже должны были быть в пилоточках, но на этом фото у меня она снята, потому что надо было показать модную прическу (смеется).

Я реально понимаю все плюсы и минусы того времени. Но это мое детство, и детство счастливое, я вырос в любви, и никто меня не угнетал, не плющил, и у меня не осталось никаких детских комплексов, которые я потом перенес на свою жизнь и сейчас отыгрываюсь. Понятно, что время было не самое лучшее: чтобы достать колбасу, надо было иметь знакомых в магазине или кафе, чтобы купить машину, нужны были не только деньги, но еще десять лет в очереди стоять или по блату это все получить. Это все было. Советская система далеко не идеальна. И, как рассказывал отец, бряцали оружием, в космос людей запускали, а элементарных вещей — интубационных трубок, чтобы детей от стенозов спасать, или еще каких-то минимальных вещей тогда не было.

Но советское время, на мой взгляд, строилось по четким правильным принципам. Там был очень жесткий отбор и, условно говоря, выйти наверх той системы, не будучи человеком неординарным, было практически невозможно. Дураки за редким исключением не занимали руководящие посты, советская система не разрешала, по крайней мере, в том городе, где я вырос, воровать. И при советской системе было все ясно и понятно, она уважала и ценила профессионала.

Это время прошло, оно далеко не идеально, но идеального времени вообще не существует. Да, сейчас я не хочу туда возвращаться и считаю, что сейчас жить лучше и интереснее, сейчас больше возможностей, но тогда было то, чего нет сейчас, и это надо воспринимать как данность.

Мединститут: блестяще ответил на экзамене и ездил на рок-концерты

— На этом фото мне 19 лет и я уже студент второго курса мединститута. У меня такой был свитер, который стоил почти всю зарплату моей мамы! Мама любила сына — купила!

На фотографии я со своими одноклассниками. Тот, что повыше, Владимир, окончил Санкт-Петербургский институт целлюлозно-бумажной промышленности, а второй — со мной вместе Минский мединститут. Оба живут и работают в Слуцке. А свитер, который на мне, привез ливанец, с которым я жил вместе в общежитии. Он, как и многие студенты мединститута в то время, занимался фарцовкой: привозил вещи иностранного производства и продавал здесь. И вот он привез этот свитер, дал скидку 10−15 рублей, и мама, как увидела меня в этом свитере, сказала: берем. Потратила практически всю свою зарплату! И в этом свитере я был очень модным, потом где-то бедокурили, я его забыл и так и не нашел.

Я не могу сказать, что очень хотел учиться в мединституте и быть врачом, но подспудно к этому шел: родители — врачи, сестра тоже поступила в мединститут. Если смотреть сейчас с позиции 50-летнего человека, то это самая лучшая профессия на земле, лучше нет — и не ищите! Но на тот момент, конечно, я так не думал. И когда учился в последнем, 10-м классе, мама очень боялась, что не поступлю. Тогда было сложное время, я поступал в 1987 году, и, наверное, поступить в институт можно было, не только обладая хорошими знаниями. При этом поступить в мединститут всегда было очень сложно. А когда я поступал, решили 80% квоты на поступление отдать «стажникам»: тем кто после армии, кто окончил медучилище. После медучилища достаточно было на экзаменах получить три тройки, а чтобы поступить в мединститут, окончив среднюю школу, надо было получить три пятерки или одну пятерку и иметь золотую медаль. Поэтому было принято решение сконцентрироваться на подготовке к экзамену по биологии, и я после выпускного вечера, не поднимая головы, месяц просидел над учебниками и с репетитором.

По биологии на вступительном экзамене я получил пятерку, а когда позже ознакомился со своим делом в институте, то увидел, что педагог, которая принимала экзамен, даже сделала пометку: «Блестящий ответ!». Пятерка и золотая медаль помогли мне поступить.

В институте я учился с 1987 по 1993 год и это, наверное, было самое тяжелое время. Поступал я, когда был СССР, а оканчивал, когда он уже развалился. Основная часть ребят на моем курсе были меня старше, потому что они поступалипосле армии и училища. И они завидовали нам, вчерашним школьникам, что мы очень хорошо знаем физику, химию и биологию, которые проходят на первом курсе института. Они завидовали нам, что мы такие умные и все знаем, а мы завидовали им, потому что девчата больше обращали внимания на них, чем на нас. В общем, любви и дружбы не было. Школьники и «стажники» держались обособленно. Они пытались вопросы с хорошими отметками решать благодаря своей общественной работе и активности, мы — благодаря полученным знаниям. И это тоже вбивало клин в наши взаимоотношения.

В то время Советский Союз начал открываться, и к нам стали приезжать разные известные исполнители. Я любил рок-музыку и ездил на концерты Scorpions, Uriah Heep. Одноклассник, который учился в Санкт-Петербурге, покупал билеты на эти концерты, а мы приезжали. Я учился хорошо, получал повышенную стипендию, плюс — мама с папой любили сына и давали деньги, то есть я в деньгах тогда не нуждался.

С женой познакомился в институте, а деньги на первую квартиру заработал торговлей в Польше

— Моя жена тоже училась в мединституте: сначала вместе со мной на потоке, затем — в одной группе. Она тоже поступила после школы, и у нас с ней была не только общая симпатия, но и общие интересы: знания, книжки медицинские. Мы встречаемся с ней с 3-го курса, а на нашей свадебной фотографии нам по 21 году. Наша свадьба была в Слуцке. Повенчались в церкви мы только в 2006 году, учитывая коммунистическое прошлое, в момент свадьбы это сделать не получилось.

Почему я выбрал эту девушку? Я вам сейчас могу сказать, что моя жена — умная, добрая, надежная, красивая, любящая, способная жертвовать, но тогда же я этого не знал, а просто влюбился. Увидел симпатичную, улыбчивую, открытую, добрую и очень активную молодую даму — и влюбился в нее. С тех пор мы уже 29 лет женаты.

Моя семья и жена занимают огромное место в моей жизни — она мне и друг, и помощник, и критик, и она еще больший энерджайзер, чем я. Она всегда в движении и многое, что в жизни получилось, — это благодаря ей. И ей огромное за это спасибо.

Моя жена — врач-гинеколог, но когда мы учились в ординатуре, зарабатывали 14 долларов в месяц на двоих — по семь. А наша съемная квартира в Серебрянке стоила в месяц 15 долларов. Родители нам помогали, а как только я смог больше работать, брал по 10−12 дежурств каждый месяц. Дежурство — это ты пришел на работу утром, а домой вернулся завтра вечером.

Жена ушла из медицины работать в коммерческую организацию специалистом по продажам, потому что какое-то время я как врач содержать семью не мог. Я мог заработать на хлеб, на воду, но людям в 25 лет хочется не только хлеба и воды, хочется одеться, машину какую-то, еще чего-то. И два врача себе это позволить не могли. Сейчас супруга работает медицинским бренд-директором и фактически все свои профессиональные медицинские амбиции она положила на плаху развития и существование своей семьи.

Финансово независимым от родителей я стал примерно в 2000 году, то есть через шесть лет примерно после того, как начал работать. Еще будучи студентом, я постоянно ездил в Польшу торговать, чтобы накопить себе на квартиру. Моя теща — гинеколог, у нее были связи с товароведами в магазинах, и мы разные вещи везли в Польшу — шторы, кипятильники, дрели. Я прекрасно помню, как на зимних каникулах после 5-го курса мы с тещей поехали на автобусе в Польшу торговать и пять дней простояли в очереди на брестской границе. Пять суток! Слава богу, один из моих одноклассников в это время учился в брестском институте и мы у него в общежитии ночевали, а все остальные 40 человек пять суток без воды, теплого туалета просидели в этом автобусе. Это был 1992 год, конец января — начало февраля, в Польшу пускали, но очередь из желающих была такая, что стояли сутками.

Мы тогда с тещей две сотни долларов привезли, а зарплата моего отца была 20 долларов в месяц. Вот такая была жизнь.

В 1994 году у Олега и Натальи Руммо родилась дочка Елена. Девушка выбрала профессию юриста-международника и уже окончила МГИМО и с отличием магистратуру. Елена живет и работает в Москве, сейчас она получает дополнительное образование в области entertainment.

— Я очень жалею, что она не пошла в медицину, но что тут такого, что я жалею или нет? Это ее выбор, — говорит Олег Руммо.

Первую трансплантацию печени в Беларуси провел в 37 лет

Олег Руммо почти всю свою жизнь работает в одной больнице, только сначала это была 9-я клиническая больница Минска, а сейчас — Минский научно-практический центр хирургии, трансплантологии и гематологии. Первую трансплантацию печени в Беларуси он провел в свои 37 лет.

— Было страшно, но мое желание провести трансплантацию пересилило мой страх. Операционная тогда была в теперешней комнате для приема гостей. В эту красивую комнату сейчас мы приводим иностранные делегации, вебинары здесь проводим. А тогда мы в коридоре приспособили операционную, затянули туда оборудование и провели операцию. До того, как это сделать, я учился проводить трансплантацию печени в Германии. Да и в целом в нашей больнице дух выполнения операций по трансплантации печени существовал давно, еще с момента, как я пришел сюда работать врачом. Но так получилось, что, когда обсуждались кандидатуры для первой команды в 1994 году, которая потом должна пересадить первую в истории Беларуси печень, я в эту команду не попал, меня туда не взяли по ряду причин, в том числе потому, что я молодой. И это тоже было для меня очень мощным стимулом, потому что надо было доказать, что я этого достоин. К тому же в коллективе были люди, которые меня поддерживали и мне помогали, и им спасибо за это, но были и те, кто терпеть меня не мог и все делали для того, чтобы у меня ничего не получилось. Но им еще больше спасибо, потому что именно они стали толчком к тому, что я развивался в профессии, назло им и на благо себе я хотел доказать, что я в профессии что-то могу и что я лучше тех, кого поддерживали.

Еще до того, как мы провели первую трансплантацию, было решено строить научно-практический центр трансплантации органов и тканей. Это решение было принято на Всебелорусском собрании, и его тогда в том числе поддержал и президент. Но строители подвели, и когда я в 2008 году сказал, что мы готовы выполнить трансплантацию, мне сказали, что я могу выбрать для своей операционной оборудование, которое нужно, и оно через два-три года перекочует в новый центр, когда его построят. Так что оборудование для первой трансплантации у нас было.

Но не хватало расходных материалов. С ними помог немецкий медбрат, с которым мы подружились в Германии и который очень проникся нашей идеей провести трансплантацию печени в Беларуси. Он мелкие вещи вроде катетеров, шлангов — все, что можно было взять без особых последствий, взял и передал нам. В то время закупить такие материалы было невозможно, потому что они никому, кроме нас, были не нужны, и ни одна компания, ни одна фирма ни за что бы их не привезла сюда. Они занимаются бизнесом, а привозить, регистрировать, платить деньги за зажим, который нужен только мне и больше никому не нужен, невозможно. Плюс эта процедура занимала месяцы, а ждать я не мог.

Оставалась еще одна проблема — где взять консервирующий раствор для органов? И опять друзья помогли. Один наш московский друг во время заборов органов в Москве сэкономил немножко. Потом мы отвезли ему пять литров стародорожского самогона и привезли оттуда 15 литров консервирующего раствора. Я хочу сказать, что великие дела так и делаются — на энтузиазме, когда никто не ждет, что им что-то дадут и уж тогда они покажут, какие они великие.

Меня раздражает иждивенчество, попытки все свалить на кого-то. У тебя есть две руки, две ноги, голова — тебе никто не мешает работать и творить. Если ты чего-то хочешь, то ты этого добьешься, а если ты этого не хочешь — ищешь виновников, пытаешься искать оправдания либо собственной бездарности, лени или тому, что твои ожидания о себе, как о самом великом, значительно превосходят реальные возможности.

«Я себя ощущаю как 50-летний мужчина в 2020-м году»

— Вы всю жизнь работаете в одной клинике, вам никогда не хотелось что-то поменять?

— Я 29 лет живу с одной женщиной, 27 лет работаю в одной клинике, с 2010 года поддерживаю одного человека (речь об Александре Лукашенко, Олег Руммо его доверенное лицо на выборах. — Прим. TUT.BY). Я просто так устроен.

— Вы всегда поддерживаете Александра Лукашенко, это потому что вы консервативный человек?

— Нельзя искать причины своих неудач в ком-то другом, а люди экстраполируют это на власть. Это первое. Второе — я вообще друзей не предаю, меня мама с папой так воспитали — я могу уйти в сторону, промолчать, но не предам. В-третьих, я искренне считаю, что Лукашенко очень много сделал для развития страны и отечественной трансплантологии в частности, и сейчас не то время, чтобы что-то менять.

И, в-четвертых, меня очень возмущает такая позиция, что если ты за кого-то консервативного, то ты недалекий человек, а если мы за перемены, то мы умные и продвинутые. Жизнь же все расставит на свои места. Я не против перемен, но может быть так: что имеем — не храним, потерявши — плачем.

Я за культуру и уважение, я не отношусь к человеку плохо, если он думает не так, как я. Но я хочу, чтобы так же делали все остальные. Чтобы не делили людей на белых и красных, на геев и не геев, чтобы к человеку относились по егоделам и поступкам и соблюдали закон. Вот в чем состоит моя позиция. Да, политические взгляды могут меняться, да, в людях можно разочаровываться и можно быть с чем-то несогласным, и это полное право любого человека. Но нельзя менять отношение к человеку из-за того, что он любит Трампа, а не любит Байдена, любит Путина, а не любит Навального. Это путь в никуда. И поэтому я совершенно спокойно говорю, что я думаю и чувствую на данный момент, и готов свои убеждения отстаивать.

— Вам 50 лет, а на сколько вы себя чувствуете?

— Это очень сложный вопрос, риторический и философский. Я не могу сказать, что чувствую себя так, как в 15−20 лет. Почему? Жить на свете шибко интереснее не становится. Когда у тебя за плечами определенный опыт, порой знаешь результат, не зная фактов, потому что знаешь принципы, как все это работает. В жизни очень большой интерес представляет именно ее непредсказуемость, когда ты не знаешь, что будет завтра, когда надеешься на то, что завтра обязательно будет лучше, чем сегодня, и живешь в плену юношеских иллюзий. Так вот, что касается моих юношеских иллюзий, то их у меня уже давно нет, но что касается ощущения, желания жить и стремления что-то совершать, то оно точно такое же, как было в 16−20 лет. Поэтому мне очень сложно сказать, как я себя ощущаю, тем более, что, наверное, 50 лет в 2020 году — это отнюдь не 50 лет в 1970 году, когда я родился, — по ритму жизни, по восприятию жизни, по отношению к тебе. Еще очень важно, как к тебе относятся, как тебя воспринимают — как седого старика или как достаточно молодого человека. Скажем так, я себя ощущаю как 50-летний мужчина в 2020-м году.

автор статьи: Наталья Беницевич

Фото: Ольга Шукайло