15.12.2017

Каждый оказавшийся в небольшом агрогородке Грозово наверняка заметит недалеко от конторы КСУП «Грозово-Агро» большой огороженный валун. На гранитной табличке надпись на белорусском языке: «У мястэчку Грозава нарадзіўся Ісак Ісаевіч Рэйнгольд знакаміты дзяржаўны дзеяч БССР, СССР. 18.XI.1897–22.VIII.1936».

Исаак Исаевич (Иссеевич) Рейнгольд родился в 18 ноября 1897 году в местечке Грозово Слуцкого уезда Минской губернии в еврейской семье.

Существует несколько источников описания жизненного пути Исаака Исаевича. Где-то сведения совпадают, где-то частично расходятся. «Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898–1991» излагает жизнь этого государственного деятеля советской эпохи в хронологическом порядке. Есть и иные источники.

До 1917 года Исаак Исаевич учился в Петербургском университете, но так его и не окончил, затем в том же 1917 году окончил 2 курса Донского университета в Ростове-на-Дону.

Вступил в марте 1917 года в члены РСДРП(б).

С декабря 1917 по апрель 1918 года был комиссаром финансов Совнаркома Западной области, потом занял пост заведующего Западным областным отделом труда и промышленности. До ноября 1918 года – председатель Исполнительного комитета Витебского губернского Совета и председатель Витебского губернского комитета РКП(б).

С 18 декабря 1918 по апрель 1919 года был членом Северо-Западного областного бюро ЦК РКП(б). Не долго, с 31 декабря 1918 по 4 марта 1919 года, был членом Центрального бюро КП(б) Белоруссии, на который избран на 1-м учредительном съезде в Смоленске.

Был одним из инициаторов попытки образования Белорусско-Еврейской республики – как известно, в 1920-х – начале 1930-х годов идиш был одним из четырёх государственных языков БССР. Существовали еврейские школы, развивалась культура на идише, даже существовало еврейское отделение Института белорусской культуры.

В феврале – мае 1919 года И.И. Рейнгольд – народный комиссар финансов Литовско-Белорусской Социалистической Советской Республики, с 6 марта 1919 по 5 сентября 1920 года – член ЦК КП Литвы и Белоруссии.

В 1919 году И.И. Рейнгольд – член Донского областного ревкома.

В книге «Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927» на 107 странице приводятся такие сведения, характеризующие И.И. Рейнгольда.

И.И. Рейнгольд – ЦК РКП(б)
6 июля 1919 г.
Докладной записка

«…Надо прежде всего отметить, что наша казачья политика с октябрьских дней вообще отличалась отсутствием устойчивости и последовательности. Сперва мы заигрывали с казачеством, давали ему автономию и выборную Советскую Власть, согласились даже на Донскую Республику, создавали Войсковой казачий походный круг, издали декрет о льготах казачества. Потом, в связи с успешным продвижением Красной Армии к Ростову и Новочеркасску, у нас закружилась от успехов голова и, почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав массовое их физическое истребление. Это называлось расказачиванием; этим мы надеялись оздоровить Дон, сделать его если не Советским, то покорным и послушным Советской Власти. И это в то время, когда Дон был далеко ещё не в наших руках, когда ни у одного Советского органа на Дону ещё не было реальных сил, не было гарнизонов достаточно сильных, чтобы чувствовать себя в состоянии справиться с казаками и подавить то массовое брожение и жестокое сопротивление, которое неизбежно должны были оказать свободолюбивые казаки при подобном расказачивании.

Бесспорно, принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и Советской идее, правилен.

Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и всяческое заигрывание с казачеством; ни на минуту нельзя упускать из виду того обстоятельства, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица – вооруженный лагерь, каждый хутор – крепость. И политика массового их истребления без всякого разбора приведет к тому, что мы с Доном никогда не справимся, а, если и справимся, то после долгой кровавой и упорной борьбы. Опыт Вешенского восстания показал, что казаки чрезвычайно чутки к проводимой по отношению к ним политике, и, раз загоревшись, пожар восстания, быстро охватывает десятки тысяч казаков…

6/VII 19 г. Член Донревкома И. Рейнгольд.».

РЦХИДНИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 1016. Л.7. Машинописный текст. Подпись – автограф.

Затем И.И. Рейнгольд меняет несколько важных должностей на юге. В 1919 году он помощник начальника Политического отдела Южного фронта. Затем до 1920 года помощник начальника Политического отдела Западного фронта. В том же году становится управляющим рудниками каменно-угольного района Донбасса. До 1924 года работает заместителем председателя Правления Всероссийского угольного синдиката. Затем начальником Бюджетного управления Народного комиссара финансов СССР, начальником Валютного управления Народного комиссариата финансов СССР.

С июля до 16 октября 1926 года он уже председатель Комитета государственных заказов при Совете Труда и Обороны СССР, а с декабря 1926 по сентябрь 1927 гг. председатель Ульяновской губернской плановой комиссии.

С сентября 1927 года И.И. Рейнгольд в Средней Азии – работает начальником Планово-экономического отдела Управления водного хозяйства Средней Азии. В феврале-декабре 1928 года он уже главный инженер, заместитель председателя Средне-Азиатского управления водного хозяйства.

Как активный участник троцкистской оппозиции и соратник Г.Е. Зиновьева 18 декабря 1927 года исключён из ВКП(б). В январе 1928 г. публично заявил об отходе от оппозиции, вскоре, 28 июня 1928 года, восстановлен в партии.

В 1929 г. И.И. Рейнгольд на руководящей работе в Госплане СССР. 23 августа 1929 г. секретариат ЦК ВКП(б) освободил его от работы в Госплане и передал на руководящую работу в распоряжение Главного комитета по восстановлению и развитию хлопководства (Главхлопкома). С августа 1930 до февраля 1931 гг. он председатель Главного хлопкового комитета Народного комиссариата земледелия СССР. С февраля 1931 до февраля 1932 гг. – начальник Хлопкового сектора Народного комиссариата земледелия СССР. С 14 февраля 1932 до 10 апреля 1934 г. – заместитель народного комиссара земледелия СССР и также с ноября 1932 г. – начальник Главного управления хлопковых машинно-тракторных станций Народного комиссара земледелия СССР. Кроме того, до 16 ноября 1934 года И.И. Рейнгольд был начальником Главного хлопкового управления Народного комиссариата земледелия СССР.

Далее во многих источниках какая-то путаница. По некоторым данным Исаак Исаевич арестован 16 декабря 1934 и 31 декабря 1934 года исключён из ВКП(б). Также есть информация, что в январе 1935 года он был вновь исключён, как «троцкист-двурушник» Сокольническим районным комитетом партии Москвы. Эти сведения вызывают сомнения по той причине, что И.И. Рейнгольд был снова арестован в 1936 году будучи начальником ирригации хлопкового управления Южно-Казахстанской области. Вряд ли бы он получил эту должность будучи исключенным из партии.

Тем не менее, И.И. Рейнгольд был очередной раз арестован 27 апреля 1936 года. Он с другими членами группы «объединенной оппозиции» обвинялся в том, что в соответствии с директивой Л.Д. Троцкого участвовал в организации объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра для совершения убийства руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Члены группы якобы подготовили и осуществили 1 декабря 1934 года через ленинградскую подпольную террористическую группу злодейское убийство Кирова, а также создали ряд террористических групп, готовивших убийство И.В. Сталина, К.Е. Ворошилова, А.А. Жданова, Л.М. Кагановича, Г.К. Орджоникидзе, С.В. Косиора, П.П. Постышева.

Это был первый московский процесс, или процесс «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра», известный также как «процесс шестнадцати» – первый из так называемых московских процессов, показательный суд над группой бывших руководителей партии, в прошлом активных участников оппозиции. Дело слушалось в Военной коллегии Верховного Суда СССР c 19 по 24 августа 1936 года. Основными обвиняемыми были Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев.

И.И. Рейнгольд был осуждён Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации 24 августа 1936 года к высшей мере наказания. Расстрелян на следующий день, 25 августа 1936 года. Посмертно реабилитирован 13 июня 1988 года постановлением Пленума Верховного суда СССР.

На сайте vse-adresa.org в «Книге памяти жертв коммунистического террора» об Исааке Рейнгольде записано следующее.

«Расстрел 25.08.1936. Место расстрела: Москва, Донское кладбище.

Реабилитация 13.07.1988 Пленумом Верховного Суда СССР., основание: реабилитирован.

Источник: Москва, расстрельные списки – Донской крематорий.

Рейнгольд Исаак Исаевич – одна из миллионов жертв преступного режима, репрессированных во времена большевистского и коммунистического террора в СССР».

Человек, который призывал истреблять донских казаков, сам попал в жернова репрессий и, что удивительно, реабилитирован!

Вот так на его родине появился этот памятник.

Предлагаем ознакомиться с одной из глав книги «Страх» Анатолия Рыбакова, где описывается допрос Рейнгольда.


     Шарок был единственным оперуполномоченным, которого вызвали на совещание к Молчанову. За столом усаживались начальники отделов и отделений, их заместители и помощники, человек, наверное, тридцать, а может быть, и сорок. Шарок подсчётами не занимался, видел только, что он единственный здесь с одной шпалой, остальные – с двумя, тремя, а кое-кто и с комиссарскими звёздами.
     Молчанов, тёмный шатен с простым приятным лицом, выше среднего роста, крепко сбитый, несмотря на свою внешнюю суховатость, не лишён был чувства юмора, особенно любил подшучивать над Дьяковым, над его крючкотворством.
     «Ну поплёл, поплёл, – усмехался он, слушая доклады Дьякова, – давай ближе к делу».
     Но сегодня Молчанов держался строго. В напряжённой тишине ровным голосом он сообщил, что раскрыт троцкистско-зиновьевский заговор, направляемый из-за границы лично Троцким, а в стране возглавляемый Зиновьевым, Каменевым, Бакаевым, Евдокимовым и другими зиновьевцами, а также видными троцкистами Смирновым и Мрачковским. Смирнов и Мрачковский, правда, давно в тюрьме, но они действуют и оттуда.
     Далее Молчанов сказал, что зиновьевцы и троцкисты вошли в «Объединённый центр», создавший по всей стране террористические группы с целью убить Сталина, других членов Политбюро и захватить власть. Кирова они уже убили.
     Признание Зиновьева и Каменева на январском процессе в моральной ответственности за убийство Кирова – не более чем уловка, чтобы уйти от ответственности уголовной, скрыть существование «Объединённого центра», скрыть свою террористическую организацию, свои террористические группы, выиграть время.
     Молчанов сделал паузу и многозначительно добавил:
     – Политбюро и товарищ Сталин считают эти обвинения доказанными. Никаких сомнений в них нет и быть не может. У нас только одна задача – получить признание от обвиняемых. Учтите, товарищ Сталин и секретарь ЦК товарищ Ежов берут это следствие под личный контроль. Понятно?!
     Он опять сделал паузу и твёрдо сказал:
     – Нам поручено исключительно ответственное дело. Поставленную задачу мы обязаны выполнить до конца. В ответ на высокое доверие Центрального Комитета и лично товарища Сталина мы должны доказать, что чекисты беззаветно преданы партии и её высшим интересам. Вопросы есть?
     Все молчали.
     – Хорошо, – сказал Молчанов, – тогда слушайте… По приказу товарища Ягоды вы все передаёте свои дела другим следователям и поступаете в моё распоряжение.
     В заключение он объявил состав следственных групп, в одной из них Шарок услышал и свою фамилию.
     Никто на совещании у Молчанова вопросов не задавал, хотя вопросы, как отлично понимал Шарок, возникли у каждого.
     Возможно ли, что НКВД с его гигантским агентурным аппаратом, с его всеохватывающей сетью осведомителей, державших под постоянным наблюдением каждого бывшего оппозиционера, где бы он ни находился, не знал о таком широком, разветвлённом заговоре, не знал о существовании многочисленных террористических групп, разбросанных, как сказал Молчанов, по всему Советскому Союзу? Могло ли такое случиться? Как НКВД не заметил такой организации? Тем более, по словам Молчанова, эта организация существует уже несколько лет. А они, работники НКВД, её прохлопали. Их бы всех судить надо, а им ни слова упрёка. Ведь отделение, в котором он служит под начальством Вутковского, как раз и занимается троцкистами, зиновьевцами, правыми, и ни о каком заговоре, ни о каких террористических группах они и слыхом не слыхивали.
     На заседании у Молчанова Шарок поглядывал на Вутковского, тот сидел, как и все, молча, с суровым замкнутым лицом, но Шарок чувствовал: Вутковский потрясён словами Молчанова так же, как и остальные, а может быть, и больше других, ведь все это касается его отделения, оно ведает этими людьми. Выходит, он и его сотрудники проглядели.
     Ничего они не проглядели, это понимал Шарок. И все это понимали. Никаких террористических групп не существует, никакого широко разветвлённого заговора нет и не может быть. Все, кого называл Молчанов, сидят по тюрьмам, кто недавно сел, после убийства Кирова, кто давно сидит. Этот заговор нужно создать для того, чтобы расстрелять Зиновьева и Каменева, Смирнова с Мрачковским и других бывших противников Сталина.
     И задача следствия, в том числе и его, Шарока, задача сводится к тому, чтобы выбить из подследственных нужные показания. А они их давать не будут. Как там ни говори, Зиновьев, Каменев. Крупняки… Неплохо бы действительно расстрелять их к чёртовой матери. Сами-то они скольких людей перебили. И евреи к тому же. А троцкисты хотя в большинстве и не евреи – Смирнов, Мрачковский, Пятаков, Мурадов, – но народ упрямый, крепкий, показаний из них не выбьешь.
     Нынешнее дело есть продолжение того, ленинградского. Первого декабря 1934-го завязался главный узел, долго придётся его развязывать, крепко закручено, много там верёвочек и ниточек. И чем кончится? Чем кончилось кировское дело для Запорожца?
     Надо было уйти тогда к церковникам. Впрочем, и это бы не помогло, в следственные группы вошли люди из всех отделений – большой силой, большим числом хотят навалиться.
     План, как его объяснил работникам отделения Вутковский, заключался в следующем: из тюрем, лагерей и из ссылки в Москву доставляются несколько сот бывших оппозиционеров. Если даже одна десятая их часть признает существование троцкистско-зиновьевской террористической организации, то уже будет двадцать – тридцать показаний, под тяжестью которых сломаются главные обвиняемые. Но для такого взрыва нужен «детонатор». Трёх человек и наметили на эту роль. Валентина Ольберга, Исаака Рейнгольда и Ричарда Пикеля.
     Ольберга Шарок не знал: он жил в Берлине, потом в Турции, в Чехословакии, по приезде в СССР работал в Горьком в пединституте.
     Молчанов и Вутковский сразу оценили значение Ольберга для процесса: недавно вернулся из-за границы, знаком с сыном Троцкого Седовым, подпишет показания, что был послан в СССР Седовым по указанию Троцкого организовать убийство Сталина. К тому же в Горьковском пединституте ходит «завещание Ленина». Вот эти студенты и образуют группу, которая готовила убийство Сталина.
     Ольберг был «лёгким» подследственным, но Шароку не достался, с ним работала группа, состоявшая из работников ИНО.
     Не достался Шароку и Ричард Пикель, бывший заведующий секретариатом Зиновьева. Короткое время Пикель примыкал к оппозиции, хотя вскоре порвал с ней, однако был на картотеке. Шарок прочитал его досье. Участник гражданской войны. Во второй половине двадцатых годов отошёл от политической жизни, занимался литературой, работал в театре. В досье есть и личная характеристика: мягкий, контактный человек, хорошо играет в преферанс. Между прочим, было кое-что и не вошедшее в досье, но оставшееся в донесениях осведомителей: Пикель играл в карты с видными чекистами – Гаем и Шаниным. Гай был начальником особого отдела, Шанин – транспортного. Пикель часто бывал на их дачах и, конечно, не без их помощи ездил за границу. Шарок понял, что и Пикеля ему не дадут, его возьмут себе те, с кем он дружил. Так оно и вышло: Пикеля допрашивали люди Гая.
     Следственной группе, в которой состоял Шарок, достался Исаак Рейнгольд, самый трудный из этой троицы.
     Рейнгольд когда-то короткое время участвовал в оппозиции и хотя вскоре отошёл от неё, но, как и Пикель, был на картотеке: известный хозяйственник, бывший начальник Главхлопкопрома. В январе прошлого года арестовали его заместителя Файвиловича по делу об убийстве Кирова. И тут же Рейнгольда сняли с должности и исключили из партии. Как писала «Правда» 11 января 1935 года, «в течение восьми лет Рейнгольд поддерживал самые близкие отношения и тесную связь с гнусным подонком троцкистско-зиновьевской оппозиции Л.Я. Файвиловичем».
     Прицел тогда был дальний. Рейнгольд – родственник Сокольникова и на его даче встречался с Каменевым. Видимо, именно поэтому было решено попытаться использовать его в качестве «детонатора»: бывший оппозиционер, родственник Сокольникова, знакомый обвиняемого Каменева, исключён из партии и арестован за связь с одним из убийц Кирова – Файвиловичем. По тем же агентурным сведениям, человек твёрдый, волевой и властный. Случай не из лёгких.
     Это предположение Шарока подтвердил и начальник отделения Александр Фёдорович Вутковский, осторожный, спокойный поляк, как считал Шарок, один из умнейших людей в Управлении госбезопасности, а возможно, и во всем наркомате.
     Закрыв досье, Александр Фёдорович Вутковский поставил локти на стол, подперев кулаками подбородок, посмотрел на Шарока живыми умными глазами.
     – Ни де-юре, ни де-факто.
     Шарок привык к иносказательной речи Ваковского и понимал его с полуслова. «Ни де-юре, ни де-факто» означало, что формальных показаний Рейнгольд, по-видимому, не даст, в беседы вступать не будет.
     – Да, видимо, так, – почтительно согласился Шарок.
     – Ну что ж, – заключил Вутковский этот короткий разговор, – будьте ему ангелом-хранителем.
     Директива ясна: если Рейнгольд не расколется, то «ломать» его придётся не Шароку, «ломать» будет другой. Шарок же должен расположить к себе Рейнгольда, внушить ему доверие. Шарока это устраивало. «Ломать» – грязная работа! Пусть ею занимаются другие.
     Предчувствие Шарока и предсказания Ваковского оправдались.
     Конвоир ввёл в его кабинет высокого, крупного человека лет сорока, с красивым энергичным лицом, одетого хотя и в помятый, но модный костюм, – типичный московский интеллигент с барскими замашками, таких много жило на Арбате. Шароку они были ненавистны – на лицах написано их интеллектуальное высокомерие, их партийное чванство. Душить таких гадов надо, а не миндальничать с ними.
     Шарок встретил Рейнгольда по давно разработанному ритуалу первого допроса: осветил лампой, опустил лампу, сухо приказал сесть, углубился в бумаги, как бы изучая дело Рейнгольда, – проверенный, «накатанный» приём, позволяющий самому обдумать метод допроса. А их было два. Как шутил про себя Шарок, метод дедуктивный и метод индуктивный. Первый заключался в том, что подследственному с ходу объявляется максимальное обвинение, а уж потом переходят к деталям. Второй, наоборот – сначала детали, имена, фамилии, встречи, неточности, уточнения, расхождения в показаниях, нагромождение чего-то как бы несущественного, второстепенного, а потом уж предъявление главного обвинения, и если не будет в нем признаваться, то вывести это обвинение можно из его частных показаний. Шарок остановился на втором: если сразу предъявить Рейнгольду обвинение в терроре, он вообще не будет отвечать.
     Закончив чтение бумаг, Шарок отложил их в сторону, взял бланк допроса, спокойно задал анкетные вопросы.
     Рейнгольд отвечал так же спокойно, уверенно, в упор разглядывал Шарока, – да, этот тоже готовится к схватке, в его взгляде не было ни волнения, ни искательности, он изучал противника, голос твёрдый, красивый, голос человека, привыкшего отдавать приказания, произносить речи, читать лекции. Этот самоуверенный голос раздражал Шарока. Ему ничего не стоит сделать так, чтобы этот холёный сукин сын и слова не мог бы выдавить из себя. Но рано.
     Среди других анкетных вопросов Шарок задал вопрос об участии Рейнгольда в оппозиции. Рейнгольд ответил, что во время внутрипартийной дискуссии перед XV съездом партии он разделял взгляды оппозиции, однако вскоре их пересмотрел, порвал с оппозицией и больше никаких связей с ней не имел.
     Шарок записал только следующее: «Примыкал к троцкистско-зиновьевской оппозиции».
     Положив ручку, Шарок сказал:
     – Расскажите более подробно о вашей оппозиционной деятельности.
     Какая такая деятельность? Голосовал за тезисы оппозиции, а потом порвал с ней и больше не примыкал.
     Голосуя за оппозицию, вы встречались с другими оппозиционерами. С кем именно?
     – Товарищ Шарок, – внушительно ответил Рейнгольд, – это было почти десять лет назад. Моё дело разбиралось в партийной организации, там я дал полные и исчерпывающие объяснения. Можете с ними ознакомиться. Добавить к ним мне нечего.
     – Исаак Исаевич, вы ошибаетесь, если надеетесь улучшить своё положение, конфликтуя со следствием. Со следователем вам надо сотрудничать в ваших же интересах.
     – Свои интересы я знаю сам, – парировал Рейнгольд, – и сам буду их защищать. А на эти уловки, – он кивнул на бланк протокола допроса, – вы меня не поймаете. Простачков ищите в другом месте… И вообще ни одного слова вы от меня не услышите, пока не предъявите обвинения. Учтите, законы я знаю не хуже вас.
     Он насмешливо смотрел на Шарока, считает его мелким следователем, не понимающим, кто перед ним сидит.
     – Исаак Исаевич, возможно мягче произнёс Шарок, – я беседую с вами, хочу кое-что выяснить, вы же требуете предъявления обвинения. Хотите стать обвиняемым?
     – Для приятной беседы вы могли бы просто вызвать меня. Я же арестован. Следовательно, меня в чём-то обвиняют. В чём?
     Все для Шарока было ясно. Придётся применять крайние средства. Но надо сделать ещё одну попытку.
     Шарок вздохнул, перебрал бумаги на столе, сочувственно посмотрел на Рейнгольда.
     – Ну что ж, Исаак Исаевич, запомните: я пытался договориться с вами, старался найти с вами общий язык. Когда-нибудь вы это поймёте и оцените, – он многозначительно посмотрел на Рейнгольда, – да, да, оцените.
     Он снова замолчал.
     Рейнгольд сидел перед ним в свободной позе человека, уверенного в своей силе.
     – Когда вы в последний раз виделись с Каменевым? – спросил Шарок.
     Рейнгольд усмехнулся.
     – Товарищ следователь, предъявляйте обвинение!
     Шарок нахмурился, помолчал, тянул время. Как ни решительно настроен, но неизвестность мучает любого.
     Потом Шарок сказал:
     – Гражданин Рейнгольд! Надеюсь, вы запомнили, что я вам говорил. А теперь я выполню ваше требование. Так вот. Мы располагаем абсолютно достоверными сведениями о том, что вы встречались с гражданином Каменевым Львом Борисовичем.
     Рейнгольд молчал.
     – Так это или не так?
     – Это и есть обвинение? – вопросом ответил Рейнгольд.
     – Да.
     – Встречался с Каменевым. – Рейнгольд пожал плечами. – В чём же криминал?
     – А в том, что Каменев является одним из руководителей террористической организации и вовлёк в эту организацию вас.
     Рейнгольд выпрямился на стуле, впервые внимательно посмотрел на Шарока.
     – Так это или не так?
     Рейнгольд продолжал смотреть на Шарока.
     – Так это или не так? – Шарок повысил голос.
     – Вы это серьёзно? – спросил наконец Рейнгольд.
     – Конечно. Следствие располагает абсолютно достоверными, неопровержимыми данными.
     – Ну что ж, – хладнокровно ответил Рейнгольд, – на основании этих данных и судите меня.
     – Будут судить – расстреляют.
     – Пожалуйста.
     – Вам не жаль своей жизни?
     – Жаль. Но признаваться в том, чего не совершал, я не буду никогда. Об этом не может быть и речи. Не ста-рай-тесь!
     – Вы представляете, что ожидает вашу семью, если вас расстреляют как шпиона и террориста?
     – Не пугайте! Можете расстрелять меня, мою семью, но ещё одной шпалы на моем деле вы не заработаете.
     Шарок встал, оправил гимнастёрку, нажал на звонок.
     – Ну что ж, очень жаль. Вы сами выбрали себе судьбу.
     В двери возник конвоир.
     – Уведите!
     – Позвольте, – показал на протокол, – почему не зафиксированы мои показания?
     – А вы никаких показаний и не давали, – ответил Шарок.
     – Но ведь я отрицал то, в чём вы меня обвинили.
     Я вам никакого формального письменного обвинения не предъявлял. Следовательно, никаких формальных показаний вы не делали. Наши дружеские беседы не протоколируются. И запомните, Исаак Исаевич, я говорил с вами дружески, а вы со мной говорили враждебно.
     Работу всех следственных групп координировал Молчанов. Через день он собирал у себя следователей, каждый докладывал о своих подследственных, и потому Шарок был хорошо осведомлён об общем ходе следствия.
     Ольберг сразу начал давать нужные показания, признал, что по указанию Троцкого был послан его сыном Седовым в Москву с заданием убить Сталина. Уже арестованы и доставлены в Москву преподаватели и студенты Горьковского педагогического института, готовившие террористический акт против Сталина на Красной площади во время демонстрации.
     Пикель пока не дал нужных показаний, но по усмешке Молчанова и его короткому замечанию: «Гай с Шаниным разберутся» – Шарок понял, что с Пикелем тоже все будет в порядке. И действительно, как впоследствии узнал Шарок, начальник особого отдела Гай и начальник транспортного отдела Шанин запросто приходили к Пикелю в камеру, называли его по имени, и он называл их по имени, они уговорили его дать показания против Зиновьева в обмен на жизнь и свободу. Пикель в конце концов согласился, но при условии, что все обещанное Гаем и Шаниным должен подтвердить Ягода. Ягода обещания Гая и Шанина подтвердил.
     Об этом и многом другом Шарок узнал позже, узнавал постепенно по ходу следствия на совещаниях у Молчанова, где все добытые показания согласовывались между собой, чтобы не было разночтений: сценарий наметили в общих чертах, он уточнялся, дополнялся и развивался по мере накопления «признаний».
     После совещания Молчанов задержал Вутковского и Шарока и выразил им своё недовольство: Рейнгольд, единственный из «детонаторов», доставшийся его, Молчанова, секретно-политическому отделу, показаний не даёт.
     Шарок насторожился. Если Молчанов выразит недовольство тактикой его допроса, придётся сослаться на Вутковского – тот продиктовал ему такую тактику. Он будет вынужден «продать» Вутковского. А вдруг Вутковский откажется от своего указания, ведь в прямой форме он его не давал. И тогда Шарок окажется не только плохим, но и склочным следователем.
     Тревога Шарока оказалась напрасной. За него ответил Вутковский:
     – С Рейнгольдом на этой стадии следствия, я имею в виду начальную стадию, не поможет и крайняя степень допроса. Он агрессивен. Надо комбинировать. Пусть им займутся люди Миронова. Они ведут Зиновьева с Каменевым, а на Каменева мы Рейнгольда и выводим. Получится у них – хорошо, не получится – вернётся к нам, будем решать.
     «Молодец», – подумал Шарок о Ваковском; хорошо бы им вообще избавиться от Рейнгольда.
     – Ну да, – ехидно заметил Молчанов, – Зиновьев с Каменевым у Миронова, Смирнов с Мрачковским у Гая. Транспортный отдел практически вышел из игры.
     Шарок знал, почему транспортный отдел вышел из игры. Народным комиссаром путей сообщения назначен Каганович, с первого же дня он стал по-своему наводить порядок и дисциплину – расстрелы работников железных дорог шли непрерывно, транспортный отдел не успевал эти расстрелы оформлять. Конечно, подготовка процесса – главная задача, на ней надо сосредоточить все силы, но Ягода боялся конфликтовать с Кагановичем.
     – Кто же остаётся нам? – спросил Молчанов.
     – Нам остаются самые трудные, – возразил Вутковский, – надо перебрать несколько сот троцкистов из тюрем и лагерей, а они ни разу не раскаивались.
     Он многозначительно посмотрел на Молчанова.
     Смысл этого взгляда был ясен: Зиновьев и Каменев уже девять лет каются, и с каждым годом все в больших и больших грехах, они уже покатились по этой дорожке и докатятся по ней до конца. Приняли на себя моральную ответственность за убийство Кирова, примут и уголовную, никто в этом не сомневается, логика железная. Но кадровые троцкисты непримиримы, с каждым годом все больше ожесточаются, закалились в тюрьмах и лагерях, голыми руками их не возьмёшь, их ничем не возьмёшь… И вот из таких людей они должны отобрать, самое меньшее, двадцать – тридцать человек, заставить их признаться, что они террористы и шпионы, их, которые даже официально себя именуют большевиками-ленинцами, людей, которые не только не каются, но даже не скрывают своих взглядов, открыто поносят Сталина, обвиняют его в измене Революции. И ничего с ними не поделаешь, они ничего не боятся, смерти не боятся, люди одержимые, фанатики…
     – В общем, – заключил Вутковский, – с Рейнгольдом другого выхода я не вижу.
     – Работайте! – хмуро бросил Молчанов.


 

Владимир ХВОРОВ