17.04.2014

Во все времена Случчина считалась краем зажиточным и благополучным. Плодородные земли, развитое ремесло и торговля притягивали сюда людей инициативных и предприимчивых. Благодаря их трудам слава здешних земель прирастала. Но была и обратная сторона этого благополучия. На Случчину тянулись и те, кто сделал своим ремеслом профессиональное попрошайничество, – «жабраки». Влекла их сюда возможность «заработать» значительно больше, чем в других регионах: поскольку люди здесь жили зажиточно, то и подавали щедрее.

Работая артелями, «жабраки» не могли обосноваться в городе, поскольку власти административными мерами ограничивали их промысел. Вероятно, по этой причине нищие сделали своей столицей на Случчине деревню Семежево, сейчас это Копыльский район. У тамошних людей издавна были развиты благотворительность и милосердие к нищим. Особенно это было присуще женщинам, считавшим своей обязанностью подать тем, кто об этом просил.

Школа нищих
Когда в Семежево сложилось своеобразное объединение нищих, которое имело достаточно чёткую структуру, напоминающую цеховую организацию ремесленников, сказать сложно. Однако по письменным свидетельствам ряда краеведов, артель нищих особо процветала здесь в XIX веке. Собственно, сами местные «жабраки» свою организацию называли нищенским цехом.

Из своего круга семежевские нищие выбирали начальника – цехмистра. Срок его полномочий не оговаривался, а длительность пребывания на этом посту всецело зависела от личного авторитета избранного.

Член цеха назывался товарищем. На вступление в организацию могли претендовать в первую очередь те, кто имел какие-либо физические недостатки от рождения или получил их в результате травмы или болезни: слепые, глухие, глухонемые, хромые и так далее.

Материальное положение кандидата при этом существенного значения не имело. Среди претендентов могли быть и те, кто еле-еле сводил концы с концами, и те, кто имел дом, какое-то имущество и считался вполне зажиточным хозяином.

В то же время все кандидаты должны были пройти обучение, которое длилось шесть лет. Стать учителем мог только опытный и проверенный «жабрак». Как правило, он заносил в специальную тетрадь данные о своём ученике и регулярно отмечал в ней же его денежные взносы – ведь за учёбу необходимо было платить. Размер взноса был 60 копеек, а плата за учёбу достигала восьми рублей, что по тем временам было большой суммой. Правда, ученик при желании мог сократить время своего обучения, но за это надо было внести дополнительную плату.

Сам факт, что нищие оперировали такими суммами, говорит о том, что они были относительно состоятельными людьми. Это обстоятельство со временем стало порождать среди товарищей по цеху кумовство. Многие нищие брали под свою опеку знакомых и родственников из отдалённых городов и деревень. Таким образом, организация расширяла и зоны своего влияния. Однако незыблемым оставалось правило об обучении.

Как Слуцк стал Бордауском
Перевод ученика в товарищи обставлялся своеобразным ритуалом и проходил в торжественной обстановке. Цехмистр был главным лицом на экзамене. Он проверял знание молитв, правил поведения нищих. Однако самый сложный момент наступал, когда испытуемый должен был продемонстрировать уровень знаний специального языка семежевского нищенского цеха. Был, оказывается, и такой.

Благодаря этнографическому очерку священника Феликса Степуры, опубликованному в Минских епархиальных ведомостях, №№ 16 и 17 за 1880 год, около сотни слов из этого условного (тайного) языка дошли до нас. Среди них были все части речи. Но особый интерес представляют топонимы – названия населённых пунктов: Семежево – Лухминск, Тимковичи – Звинировичи, Копыль – Канцынск, Слуцк – Бордауск, Клецк – Крамецек. Можно предположить, что наличие в словаре названий именно этих поселений совпадает со сферой профессионального интереса семежевского цеха нищих. Скорее всего, подаяния «товарищи» получали не только в Семежево и окрестных деревнях, но и в близлежащих городах. Это косвенно подтверждает и другой дореволюционный исследователь условных языков – Е.Р. Романов. В 9 выпуске «Белорусского сборника» за 1912 год, говоря о языке нищих Слуцкого повета, он отмечает, что молодёжь из числа профессиональных нищих практически перешла на обычный белорусский язык, но добавляла в него особые звуковые элементы. Это важное замечание говорит не только о распространении языка нищих на Случчине, но и свидетельствует о времени его заката – начало XX века.

По своим законам
Интересными представляются правила и обычаи, которые были распространены внутри нищенского цеха. Среди товарищей и претендентов на вступление в цех не допускалась работа на чужой территории. Все дома были распределены между членами общины, и, не дай Бог, кто-то нарушал этот порядок. Не допускалось, чтобы в один и тот же день милостыня дважды просилась в одном и том же доме.

Тяжёлым проступком считалось посвящение чужака в тайны языка «жабраков». Тот, кто провинился, карался соответственно проступку.

Цехмистр мог приговорить виновного к «нищенским огурцам». Его били кнутом, привязанным к нищенскому посоху. Правда, со временем телесные наказания отменили.

Самым суровым считалось лишение нищенской торбы, а, в результате, – права на занятие «ремеслом». Но к этому подходили индивидуально.

Торбы лишали, как правило, только тех, кто не состоял в цехе или вышел из него. Своих же товарищей обычно штрафовали: провинившийся должен был купить определённое количество воска.

Воск требовался для проведения общего собрания нищих. На мероприятие приносили хранящуюся в церкви цеховую свечу, которая весила три пуда, и зажигали её перед иконой Спасителя. После молебна собрание нищих приступало к решению важных вопросов.

С течением времени огромную свечу заменила более компактная, весом в пять фунтов, устанавливаемая в специальный подсвечник.

Закат цеха нищих
В своём очерке Феликс Степура отмечает, что с течением времени дисциплина в цехе нищих ослабла. Как говорилось выше, молодёжь не желала разговаривать на тайном языке, да и новые времена диктовали другие подходы. Отходили в прошлое социальные условия, порождающие нищенство. Появилось много возможностей заработать и другими более престижными ремеслами. Нищенский цех в Семежево постепенно потерял свою значимость. До каких времён он просуществовал, история умалчивает.

Объединение нищих в Семежево не являлось единственным в Беларуси. Подобные общины существовали среди «жабраков» Мстиславского, Чаусовского, Климовичского поветов Могилёвской губернии. У них тоже были свой язык и внутренние правила. Но уникальность Семежевского цеха нищих в том, что он поднялся до очень высокого уровня организации и представлял собой отдельное общество с выборным руководством, с чёткими правилами поведения и традициями, со своим тайным языком.

 

Сергей БОГДАШИЧ


 

Из словаря семежевских нищих, записанного священником Феликсом Степурой (по книге «Память. Копыльский район»)

Баба – Цуба
Белый – Пленный

Варить – Курлять
Вор – Клим

Глаза – Улепки
Глупый – Шмурный

Деньги – Хабни
Дорога – Страка

Зуб – Лоскатень

Конь – Волыт
Курица – Варначка

Мать – Маница
Молодой – Трапелый

Обещать – Волить угурить
Офицер – Ерший

Работа – Склавота
Рубль – Хрущ

Пить – Керить
Писать – Репсать

Село – Хора
Солнце – Сянко

Умный – Клёвый
Учение – Укора

Человек – Лох

Штаны – Настызники

Язык – Лемех

Счёт
1 – Иодзин
2 – Дзвиня
3 – Скирья
4 – Сэсар
5 – Пинджа
6 – Шандра
7 – Семтын
8 – Ахтынер
9 – Дзевенджа
10 – Дзекан
100 – Дзекан курезав на дзекан

Далее 100 счёта у нищих из Семежевского цеха не было.



На заставке: Василий Суриков. Галерея живописи. Юродивый, сидящий на земле.
Набросок для картины Боярыня Морозова. Фрагмент.