12.02.2013

Отрывки из воспоминаний Александра Дмитриевича Фомина. Он родился в 1911 году в городе Ветлуга Нижегородской губернии в семье рабочего. С 1932 года служил в Красной Армии, в том числе и в Слуцке в кавалерийской дивизии, которой командовал Г.К. Жуков. С первых дней Великой Отечественной войны – на фронте, потом был одним из организаторов подпольной борьбы против немецко-фашистских захватчиков в Слуцке, командиром отряда имени К.К. Рокоссовского 95-й партизанской бригады имени М.В. Фрунзе. После войны А.Д. Фомин работал секретарём партийной организации леспромхоза, заместителем председателя райисполкома, председателем колхоза «Правда», директором горпищепромторга и на других должностях в нашем городе и районе. Его ратный и мирный труд отмечен орденами Красного Знамени и Отечественной войны 2-й степени, медалями, Почётной Грамотой Верховного Совета БССР. Умер Александр Дмитриевич Фомин в 1986 году.

Публикация воспоминаний начинается с того момента, когда А.Д. Фомин в качестве командира артиллерийской батареи 21-го Доно-Ставропольского кавалерийского полка 4-й Донской казачьей кавалерийской дивизии участвовал в освобождении Западной Беларуси.

 

***

17 сентября 1939 года мы перешли советско-польскую границу. Наша дивизия прошла через Мир, Кореличи, Новогрудок, Гродно, Августовские леса, Белосток... Наша батарея стояла отдельным гарнизоном в помещичьем имении в деревне Демянка. В имении соорудили трёхэтажные нары, разместили в них 162 человека, а в скотном дворе – 203 лошади. Началась боевая подготовка, батарею я всегда выводил на занятия на самую границу – пускай немцы увидят казаков, их ловкость и сноровку.

В марте 1940 года в час ночи у меня под подушкой зазвонил телефон. Дежурный по батарее сказал, чтобы я срочно явился в батарею. Как только прибыл туда, увидел, что с часами в руке стоит командир корпуса Ерёменко, а рядом с ним – командир дивизии генерал Никитин, командир нашей части майор Патюшкиц. «Объявляйте боевую тревогу!» – приказал командир корпуса. В условленном месте для сбора по тревоге в лесу, куда я прибыл с батареей, нас тщательно проверил сам командир корпуса: каждого солдата, коня. Когда я построил батарею и доложил комкору, Ерёменко объявил всему личному составу благодарность – за хорошую охрану наших границ.

После похода в Литву, 15 июня 1940 года, мы вернулись в район Гродно, а в конце 1940 - начале 1941 года прибыли в Осиповичи. 31 мая 1941 года в дивизию прибыли команды для изъятия лошадей. Дивизия стала костяком 210-й мотострелковой дивизии, входящей в состав вновь создаваемого 20-го механизированного корпуса. К этому времени я уже был начальником штаба 26-го отдельного конно-артиллерийского дивизиона. 15 июня 1941 года ночью меня вызвали в штаб дивизии и приказали письменно доложить о готовности к войне. Наш 658-й артиллерийский полк имел 124 офицера, а всего – 1600 военнослужащих, а вот из 36 пушек, которые должны быть в полку, ни одна не поступила. Пришлось писать, что полк к войне не готов, хотя начальник штаба дивизии и требовал обратного.

Война застала нас на учениях штаба корпуса со штабами входящих в него частей между Старыми Дорогами и Бобруйском. 22 июня 1941 года, прекратив учения, мы прибыли на свои места, а в 12 часов дня слушали выступление по радио Молотова.

Что делать? Звоню в штаб дивизии. Отвечают: «Занимайтесь по плану, проводите работу по укомплектованию». Из приписанных автомашин в полк ни одна не прибыла, своих же было только три. Вечером 23 июня по сигналу боевой тревоги двинулись пешком в направлении Пуховичи-Шацк, затем прибыли в деревню Шищицы, штаб дивизии размещался в Воробьёвском лесничестве. Я был уже помощником начальника штаба 658-го артиллерийского полка по разведке. 25 июня мы перехватили девять 76-миллиметровых пушек на машинной тяге, заменили их расчёты своими. Зная, что на станции Тимковичи есть воинские склады, в том числе со снарядами, направили туда на трёх автомашинах командира батареи старшего лейтенанта Пискунова с группой солдат. Две машины вернулись без груза, а ехавший на первой машине Пискунов и шофёр были убиты на станции Тимковичи. Тела сумели привезти, и утром мы их похоронили на окраине Шищиц. Днём 25 июня на поляне Воробьёвского лесничества приземлился самолёт, лётчик из штаба округа вручил командиру дивизии генералу Пархоменко служебную записку от командующего округом Павлова. Он требовал, чтобы к исходу дня дивизия заняла оборону города Слуцка. Командир дивизии сказал пилоту: «Приказ не выполним. Оборонять город нечем, да и добраться до города невозможно».

Поток беженцев всё нарастал и нарастал: ехали женщины с детьми; ехали лётчики, потерявшие на аэродромах самолёты; шли группы красноармейцев – все ехали и шли на восток. Рано утром мы расположились на Покрашевской горе, ведя наблюдение за городом Слуцком.

Вскоре показались две бронемашины противника. Начальник разведки дивизии приказал мне встретить врага огнём из стоявших на развилке дорог двух 45-миллиметровых пушек 644-го мотострелкового полка. Подпустив врага метров на 300, я приказал командиру орудия открыть огонь. Первым же снарядом один броневик был подбит, а второй удалился в сторону Слуцка. Из броневика мы вытащили раненого немецкого офицера и доставили в штаб дивизии.

По приказу командира 20-го мехкорпуса 26 июня дивизия отошла к Валерьянам, а через день вела бой в деревне Лоша. Немцев выбили из деревни, заставили их отступать с большими потерями. Сказалась хорошая выучка бойцов – бывших кавалеристов. Поскольку у нас было 9 пушек, а снарядов к ним – мало, мы смогли поставить на стрельбу прямой наводкой только одно орудие. Находясь рядом с этим орудием, я видел, как мужественно вели огонь артиллеристы под обстрелом миномётной батареи противника. У орудия осталось всего два бойца, и то раненые, но они не покидали его без приказа. Снаряды кончились. Орудие после прямого попадания мины вышло из строя.

Дивизия начала отходить на Шацк-Пуховичи, а мне было приказано с двумя 45-миллиметровыми пушками прикрыть отход. На опушке леса метрах в 200 восточнее Валерьян мы оборудовали огневую позицию. Вскоре увидели два тяжёлых немецких танка. Подпустили их примерно метров на 200 и открыли огонь. Но было слышно, как снаряды отскакивали от брони. Приостановившись, танки произвели выстрелы, подбив обе пушки, но расчёты в окопах остались невредимы.

Дивизия отходила, взрывая по дороге мосты, и заняла оборону в лесу восточнее Шацка. 28 июня показались передовые немецкие части, поддерживаемые авиацией. Нам подвезли комплект снарядов, и стрельбой из девяти пушек удалось приостановить наступление немцев. А в ночь с 28 на 29 июня мы отошли к Пуховичам, а затем ещё дальше – к реке Березина. Утром 30 июня переодетые в красноармейскую форму немцы ворвались на железнодорожный мост через Березину и захватили два бронепоезда 8-го и 14-го железнодорожных батальонов.

Отбить мост у немцев нам не удалось. Пришлось искать переправу через Березину севернее местечка Свислочь, где был деревянный мост. Как только переправились передовые части, разведбатальон и штаб дивизии, по мосту внезапно с правого берега Березины ударили пулемёты. Это был немецкий десант. Я находился на мосту, когда раздался мощный взрыв. Середину моста взорвали наши сапёры, мне пришлось прыгать в воду и плыть к нужному берегу. Разыскав штаб дивизии, я доложил, что наш полк остался на том берегу. Комдив приказал, чтобы полк уничтожил пушки, машины, а личный состав вплавь форсировал Березину. Пришлось плыть обратно и доложить командиру и комиссару полка о приказе. Но комиссар полка батальонный комиссар Раздрогин принял другое решение. Он послал в ближайшие деревни людей, чтобы принесли как можно больше верёвок. Из них скрутили толстый канат, по нему спустили с крутого берега Березины, а потом переправили через реку все девять пушек с 20 снарядами к ним. Березину переплыли около 1 500 военнослужащих полка, правда, кое-кто утонул.

Утром 1 июля мы заняли оборону на берегу Березины в заранее подготовленных кем-то траншеях. А вдоль противоположного берега двигалась колонна мотопехоты немцев. Подготовив данные, я подал команду на огневую позицию. Батарея сначала сделала один выстрел из одного орудия, как это и было положено. Снаряд угодил точно в цель. Раздалась ещё моя команда. Немцы заметались, но снаряды кончились. А ведь эта колонна немцев двигалась к местечку Березино, чтобы замкнуть кольцо борисовской группе советских войск. Но наши части получили приказ отходить в сторону Могилёва. В деревне Селиба к нам внезапно заскочил немецкий мотоциклист. Его схватили, а комиссар полка Раздрогин стал заводить мотоцикл, но был убит разорвавшейся миной противника.

3 июля части 20-го мехкорпуса, без танков, прикрывали Могилёв. В этот день мы услышали обращение Сталина к советскому народу. Затем части получили приказ отходить в район Луколлово, а я с двумя 45-миллиметровыми пушками стоял на мосту через Днепр в противотанковой обороне. Затем нас сменили части 172-й стрелковой дивизии, прибывшей из Тулы для защиты Могилёва. В эти дни Могилёв был центром больших событий. В город направлялись выходившие из окружения разрозненные группы военнослужащих, прибывали партийные и советские работники, здесь находился ЦК КПБ, а в десяти километрах северо-восточнее Могилёва размещался штаб Западного фронта. Прибывающих из окружения военнослужащих переформировали, используя для обороны Могилёва. Потом, когда город уже был в окружении, спешно заработали трибуналы, хотя и сами находились в окружении. Я был свидетелем, как одного политрука вели на расстрел, а он крикнул: «Да здравствует товарищ Сталин!».

Прибывающие к Могилёву части рассеивались немецкой авиацией ещё на выгрузке из эшелонов и в большинстве случаев так и не вводились в бой. В окружении оказались части 20-го стрелкового корпуса и 20-го механизированного корпуса, входящие в состав 13-й армии, а затем – 21-й армии. Числа 12–20 июля командующий 21-й армией генерал Герасименко отдал приказ на выход из окружения. Это удалось, и наши войска соединились северо-восточнее Чаус. Солдаты и офицеры ликовали, ведь все они были измучены непрерывными боями без сна и отдыха. У них не было патронов и снарядов, продовольствия. Но не прошло и полчаса, как в войска поступил приказ вернуться в район Могилёва. Приказ был выполнен, кольцо окружения вновь замкнулось. 26 июля вновь поступил приказ на выход из окружения, но сделать это оказалось невозможным из-за увеличения численности немецких войск.

Гитлеровцы даже забирались на деревья и вели оттуда снайперский огонь. Когда над моей головой просвистела пуля снайпера, я упал на землю, упёршись головой в пенёк, и не шевелился. Снайпер ударил 3–5 пулями в пенёк и только минут через пять я резким движением ушёл из этого места.

Вечером 26 июля части отошли в район деревни Холм. Недалеко от нас собрались девять генералов, посовещавшись, приняли решение выходить из окружения отдельными группами, а всё, что нельзя взять с собой, сжигать. Запылали костры, горели документы штабов, личные дела. Я взял своё личное дело, где были три аттестации, подписанные Жуковым. Положил их под гимнастёрку и туго прижал ремнём. В костёр бросил чемодан с личными вещами, собранный ещё в мирное время женой (где она, сумела ли с трёхлетней дочерью добраться из Могилёва до Ветлуги?).

После краткого совещания в полку решили пробиваться из окружения вместе по старому маршруту, надеясь, что немцы сняли кольцо окружения и сосредоточились для прочёсывания леса. Прошли километров пять. Наступал рассвет. Оставалось километра два до леса, а там – привал и разведка. Но не успели мы дойти до леса, как нас осветили ракеты, послышались автоматные и пулемётные очереди. Колонна залегла. Работники штаба полка, 13 человек, шедшие впереди, обошли станцию Реста и остановились в недалёком лесу. После короткого совещания решили передневать в этом лесу, хотя я и настаивал пройти глубже в лес. «Немцы, – сказали остальные, – в лес не ходят». Но не успел я уснуть, как увидел дула автоматов двух немцев, переодетых в красноармейскую форму и кричащих: «Рус, сдавайся!». Я крикнул: «Бей фашистов!» и выстрелил из пистолета в одного из немцев. Он тоже выстрелил в меня, пуля оборвала верхнюю часть уха и из него хлынула кровь. С криком: «На прорыв!» я бросил в немцев гранату и побежал. Вижу, рядом бежит политрук Сариков. Автоматные очереди нас не зацепили, и мы оказались во ржи, а немцы покричали, покричали и удалились, очевидно, к месту нашей днёвки.

В кармане было полотенце, я туго перевязал ухо, остановив кровь. Потом с Сариковым вышли из ржи и перешли полотно железной дороги. При этом нас обстреляли из автоматов. Метрах в ста от железной дороги протекала река Проня. Сариков сказал, что он не умеет плавать и останется здесь. Я же переплыл реку, достал размокшее в воде личное дело и порвал его на мелкие куски. Войдя в лес, я увидел военнослужащих 644-го мотополка во главе со старшим политруком Прочухановым. Здесь мне обработали рану уха, перевязали. Я предложил Прочуханову двигаться дальше, но он приказал окапываться. Со мной пошли 15–20 человек, и мы вышли через заслоны немцев на окраину деревни Левковщина. Группа незнакомых военнослужащих пошла с листовками в кармане сдаваться в плен, а я остался один – крайне утомлённый и измученный.

Когда 27 июля пал Могилёв, огромная лавина немецких войск двигалась по всем дорогам, даже просёлочным. Перейти линию фронта было невозможно даже одному. Решил двигаться в Осиповичский район, где раньше стояла наша часть. Переплыл Днепр и направился к деревне Хоново, в которой у своего отца остановилась жена политрука Семёна Чечко. Она сказала, что её муж в плену в Могилёве и она завтра, взяв с собой чужих детей, поедет выручать его. Я вышел к полотну железной дороги и по нему пошёл в сторону Осиповичей. Питался старым картофелем, кормовой свёклой...

Ночью 1 сентября 1941 года я, худой, обросший, пришёл в Слуцк, к тёще. С ней была её младшая дочь, а где были ещё три дочери, в том числе и моя жена, она не знала. Тёще я сказал, что на учёт в комендатуру не пойду, несмотря на то, что подвергаю и её опасности. Утром тёща привела своего родственника Василия Чухольского, который сбрил мне бороду и усы.

Прошло пять дней. Всё пока в порядке. Тёща принесла фиктивную справку, что я – Машкевич и работаю учителем в деревне Великая Слива. За стенкой квартиры жила семья Василия Дубинки, который предложил пойти в деревню Летковщина, где остановился его шурин Антон Леопольдович Липницкий, бывший работник Вилейского облисполкома. Я познакомился с Липницким. Он сказал, что скоро сюда приедет к фельдшеру Володя из Гацука, так как он болеет ревматизмом, а до войны он работал заведующим военным отделом Греского райкома партии. Володя (Владимир Иванович Заяц) приехал и сказал, что имеет задание ЦК КПБ организовать подпольную работу в Греском и Слуцком районах. Предложил нам сотрудничать. Я охотно согласился. Это было в первой половине сентября 1941 года.

Как-то я был в деревне Новодворцы. И узнал, что туда прибыл из Могилёвского окружения бывший сержант Максим Богунов. Нашёл я его. Он очень обрадовался. Правда, очень резко оценил причину столь тяжёлой трагедии, в том числе и нашего соединения. Я успокоил его, что в такой обстановке кого-то обвинять бесполезно, борьба ещё не закончилась, а только разворачивается. Договорились, что Богунов будет подбирать надёжных людей.

Напротив дома тёщи жил с женой Григорий Сотников. Он оказался смелым человеком. Был знаком с Дмитрием Ковшовым, который работал у немцев на радиоузле, и у которого было много радиоприёмников, сданных населением по приказу немцев. Григорий спросил, можно ли познакомить меня с ним. Подумав, я сказал: «Не надо. А ты продолжай знакомство с ним и отбери для себя радиоприёмник». Он выполнил это задание. Ночью мы приняли радостные вести из Москвы, что она держится, а немцы несут большие потери. Дело в том, что немецкая пропаганда постоянно твердила о взятии Москвы, о разгроме Красной Армии. Я от руки размножил сообщение Совинформбюро и передал копии Богунову. Он сообщил, что у него уже есть два человека из Новодворцев – Константин Станкевич и Василий Кадыш.

В Слуцке меня нашёл военнослужащий нашей части Василий Хромушин, он поселился в деревне Уланово. В деревенском клубе сохранился радиоприёмник, правда, без питания. Василий принёс его мне, а я передал приёмник Липницкому.

Наступала зима. Связь с Зайцем прекратилась, впоследствии я узнал, что он с группой генерал-майора Константинова перебрался в Любанский район. Я пошёл в деревню Великая Слива к Григорию Машкевичу. Он пригласил на беседу ко мне врача Великосливской больницы Екатерину Кирпичникову. В своё время она служила в одном из полков 8-й стрелковой дивизии, которая сменила нас на границе с Восточной Пруссией. Кирпичникова спросила меня, что не может быть, чтобы в Слуцке райком партии не оставил кого-либо для руководства подпольной работой. Я сказал, что мы искали таких людей, но не нашли. Нам надо самим организовываться, готовить надёжных людей к партизанской борьбе.

Из Великой Сливы я пошёл в Новодворцы, полем это не очень далеко. В Новодворцах Богунов познакомил меня с Константином Станкевичем и его семьёй. Решили, что их квартира будет центром конспиративной связи, так как расположена очень удобно – почти на окраине Слуцка. Потом я встретился с Василием Кадышем, тоже согласившимся на ведение подпольной работы.

В декабре 1941 года на квартире Борковского я встретился с Петром Маглышем. Он мне сообщил, что сбежал из плена, а до начала войны служил в Белостоке, в мотоциклетном полку 25-й танковой дивизии. Видно было, что передо мной стоял мужественный человек, готовый к борьбе с немцами. Он устроился на работу в бывшую Слуцкую МТС, где шофёром был Климент Байер. Там работали 25 военнопленных. Я сказал Маглышу, что надо приглядеться к пленным и найти надёжных людей, которых можно увести в леса для партизанской войны.

Борковский устроился на работу в военные мастерские по ремонту автомашин, там тоже было много военнопленных. Ему было предложено вести с ними подобную работу.

В деревне Козловичи я узнал, что завхозом школы работает старший лейтенант Константин Тарасов, сменивший свою фамилию на Лобанов. С ним я тоже встретился, но впечатление от этой встречи было неприятное. Но договорились, что в начале весны 1942 года позовём его с собой в лес.

В конце декабря 1941 года я побывал в деревне Исерно, зная, что там живёт Фёдор Фёдорович Шаплыко – в 1939 году командир взвода гаубичной батареи, которой я командовал. В преданность его я верил. В его доме я прожил семь дней, в течение которых повстречался с подпольщиками группы Белько, имел с ним беседу. Впечатление осталось хорошее.

...Я понимал, что надо усилить подпольную деятельность в городе и районе и готовиться к уходу в лес для открытой вооружённой борьбы. Но уходить надо не одному, а подготовить для этого как можно больше людей. Лучшим пополнением были бы военнопленные, уцелевшие от массового уничтожения в слуцком лагере. Из 14 тысяч их осталось около 150 человек, которых немцы использовали в качестве рабочих. Некоторые из них работали на восстановлении водопровода, в мастерских по ремонту автомашин, в бывшей Слуцкой МТС и на продовольственных складах в Новодворцах. Я поручил Богунову установить связь с военнопленными в Новодворцах, Петру Маглышу – в МТС, где он работал, в автомастерских – Борковскому, который там же и работал.

В подпольную работу вовлекалось всё больше людей. В типографии стал работать подпольно Александр Прохоров, в больнице – медсестра Сысунович, в Михейках – Василий Пихтеров, на электростанции – Пётр Хорин, в водопроводной сети – Александр Коник, Григорий Орёл, Семён Семенюта, в деревне Козловичи – А. Трофимович, К. Лобанов, в Великой Сливе – Кирпичникова, Лазаренко, в Исерно – Ф. Шаплыко, входивший в группу Белько, в Летковщине – группа коммуниста А. Липницкого. Мы установили связь с партизанским отрядом Коржа В.З.

В июле 1942 года Богунов познакомил меня с Ходасовым А.Н., который жил в Слуцке, а работал кузнецом в деревне Середняки. Договорились, чтобы он уходил в лес и других готовил. Из деревни Долгое приехала врач Кучинская-Соколова за медикаментами. Остановилась она у Маглыша. В это время Александр Шауло привёз свежую газету «Известия», где говорилось об установлении орденов Александра Невского, Ушакова, Богдана Хмельницкого.

Через пару дней я был у Богунова, который мне представил молодого парня – это был Николай Радюк. Я проинструктировал Радюка, чтобы при представлении начальнику полиции он сказал, что был раскулаченным, а сейчас хочет помогать немцам устанавливать новый порядок. Начальник полиции сказал ему: «Такие нам нужны», Радюка приняли в полицию, а он вовлёк туда своих товарищей Соколовича и Кохана, и все попали во взвод капрала Врублевского, который также согласился нам помогать.

Мы принимали сводки Совинформбюро. Были они тревожные: враг наступал на юге, рвался к Сталинграду, осаждал Ленинград. В Слуцке выходила газета, которую выпускали немецкие прислужники вроде Левона Случчанина (Шпаковского) и Клишевича. По моему заданию Прохоров отбирал и хранил экземпляры газеты.

Как-то я зашёл к Маглышу и говорю: «Ну, Петро, надо нам уходить в лес и подготовить к уходу как можно больше людей». Маглыш сказал, что он готов на подвиг, который бы эхом отозвался на большое расстояние. Как раз в это время к нему пришли Кучинская-Соколова и его квартирант полицейский Пенязь. Я удивился, не зная о квартиранте ничего, потом попросил его рассказать о себе. Он сказал, что родом из Омговичей, был комсомольцем, в полицию взяли насильно. После короткой беседы он согласился работать на партизан.

Вскоре Богунов по моей просьбе перевёз радиоприёмник на квартиру Маглыша, а он установил его в нише около печки. Затем ночью мы проверили его работу, принимая сообщения из Москвы.

В октябре 1942 года прибыл Шауло, его явка была в Новодворцах на квартире Станкевича. Мне он дал парабеллум и просил передать его Маглышу. В Новодворцы прибыли Дубовик и Врублевский, который доложил, что сколачивается группа полицейских для совершения диверсии перед уходом в партизаны. Перед годовщиной Октября Шауло привёз красное полотнище и фосфорные патроны, которые самозагораются. Поручили установить эти патроны на продовольственных складах Василию Кедышу, так как он там работал. Я решил установить флаг в ночь на 7 ноября на стадионе в центре Слуцка. Разведал это место заранее, там же нашёл 10-метровый шест с флажком, который немцы поднимали во время своих спортивных соревнований. Ночь была тёмная, моросил дождь, кругом было тихо. Я выкопал яму глубиной примерно 30 сантиметров, привязал к шесту красное знамя и стал трамбовать, оставив 20 сантиметров для установки толовой мины. Пружина оттягивающая боёк, была сильная, застопоривалась на два взвода, соединяющиеся с шестом бечёвкой. Силы хватило установить пружину на первый взвод (по инструкции и этого должно хватить для взрыва). Двухметровое полотнище на шесте поднялось вверх и висело до середины дня 7 ноября. Вокруг него собрались немцы, но близко подойти боялись. Затем привели из гетто человек шесть евреев и приказали им вырвать знамя. Они вырвали, но взрыва не было. Об этом мне рассказал Борковский, который жил недалеко от стадиона.

А я после установки знамени ушёл на квартиру Петра Маглыша и там остался на ночь. Днём 7 ноября я ушёл в Новодворцы к Станкевичу. Шауло, забрав с собой Тарасова-Лобанова, на лошади уехал в отряд. Договорились, что через десять дней он приедет за пополнением. О побеге военнопленных мы договорились раньше на квартире Маглыша. Решили, что ночью 21 ноября 1942 года пленные штурмом овладеют караульным помещением полицейских, затем на грузовых автомашинах через Красную Слободу отправятся в отряд.

Шауло прибыл в Брановичи, где рядом была МТС. Он лично руководил операцией. В упор стрелял в начальника караула. Пленные, завладев караулом, завели машины и на них двинулись, но не по шоссейной дороге, а по просёлочной. Машины загрязли, их пришлось уничтожить и двигаться пешком. Шауло ожидал меня, Дубовика и Рогожина в деревне Чижевичи. Туда мы и прибыли вместе со Шпаком...

Ранее мы договорились, что я, Дубовик и Рогожин уйдут к Коржу, а пленные – в отряд имени Ленина Васильева В.В., который располагался на границе Краснослободского и Ганцевичского районов. В этом отряде служил и Шауло.

В отряде Коржа я состоял в группе Мозырина, но получал задания от начальника разведки отряда Гавриила Петровича Стешица. Это был пожилой человек, старый коммунист, он партизанил в этих местах ещё против белополяков, а до войны работал председателем колхоза «Красный пограничник» в деревне Долгое.

12 февраля 1943 года гитлеровцы начали блокирование партизан в Краснослободском, Старобинском, Ленинском, Житковичском, Лунинецком, Ганцевичском районах. Немцы сожгли много деревень вместе с жителями: Голонец, Хоростово и другие. Партизаны, ведя оборонительные бои, отступали на запад. Сказалось хладнокровие Коржа В.З., который сумел вырваться из окружения. Партизаны его отряда стали прибывать в Хоростово, которое ещё дымилось от пожара. Группа Мозырина во время блокады находилась в Любанском районе, где я встретился со своими знакомыми по подпольной работе Липницким, Коником, Орлом и Семенютой. Когда я прибыл в Хоростово, Стешиц спросил, могу ли я доставить из Слуцка радиоприёмник и пишущую машинку, на что я ответил утвердительно.

2 марта 1943 года вместе со Свентицким я отбыл в Слуцк, взяв с собой для передачи Маглышу 1 000 листовок. Это было обращение ЦК КПБ, Президиума Верховного Совета БССР, Совмина БССР за подписями Пономаренко, Наталевича, Былинского к лицам, которые сотрудничают с немцами. Им предлагалось переходить на сторону партизан, активно включиться в борьбу против немецких оккупантов и этим самым искупить свою вину за измену. Передавая Маглышу листовки, я напомнил, что их надо пустить в дело только во время захвата гебитскомиссариата. Проживающий на квартире Маглыша полицейский Пенязь по моему указанию перевёз вместе со мною с квартиры Маглыша в Новодворцы к Богунову радиоприёмник и пишущую машинку, которые потом мы со Свентицким доставили на подводе в отряд Коржа В.З.

Доложив обо всём Стешицу и Мозырину, с группой партизан поехали в Новодворцы. Стали ждать связного от Маглыша, но вместо него прибыл Николай Радюк и сказал: «Я стоял на улице и видел в окно, как начальник полиции Шнек наставил на Врублевского пистолет и арестовал его. Я вынужден был взять винтовку и скрыться».

Спустя месяц я узнал, что Маглыш преждевременно отдал листовки Врублевскому, а тот передал их полицейским своего взвода Троцкому и Упорову. Те струсили и отдали листовки Шнеку. Врублевского раздели, привязали к скамейке и стали бить. Он не выдержал и согласился показать, где живёт Маглыш. Привёл ночью к Маглышу, сам стал искать радиоприёмник, но его там не было. Затем арестовали врача-хирурга Трухана, Борковского. Жену Маглыша и его отца арестовали через сутки, а сестра Маглыша Надежда сама пришла к тюрьме, стала требовать, чтобы Петра отпустили. Но её тут же, около тюрьмы, застрелили.

Пенязя, Соколовича и других арестовали через два дня. Немцы решили всех арестованных отправить в Минск и повезли на двух крытых машинах. Возле Самохвалович у одной из машин спустило колесо. Пока шофёр его склеивал, Маглыш сумел развязать себе руки, затем выхватил у жандарма автомат, но выстрелить не успел. Его сбили, охрана расправилась с арестованными. Сумел убежать только Пенязь.

Корж В.З. дал согласие на откомандирование меня с группой партизан в Слуцкий район. Я обещал там до 1 июня 1943 года привлечь к партизанской борьбе и вооружить 80–100 человек. Обменяв винтовки на пистолеты, я во главе группы вышел из Лунинецкого района в Слуцкий район. В Великой Сливе договорились: через Слуцк пойдём в одиночку, организуем новые связи, а вечером 25 апреля встретимся в Михейках в сарае Василия Гука.

В назначенное время встретились у Гука. Обменялись результатами проделанной работы и болотами вышли к мосту через реку Случь. Мост был сожжён, пришлось перебираться вплавь. В деревне Уланово Хромушин взял буханку хлеба и сало. Подкрепились и в лесу около Гольчич переночевали. Утром нас окружили разведчики бригады имени Суворова и проводили к командиру бригады Стефанюку Л.П.

Комбриг сказал, что подчиняет нас себе, о чём напишет Коржу В.З., с которым он знаком. Затем беседу со мной провёл начальник особого отдела бригады Гуринович В.И. Он сказал, что будет настаивать перед комбригом на том, чтобы я был его помощником. Комбригу я рассказал о своём намерении сходить в Шацк, где в 1941 году я участвовал в засыпке в траншее ящика с пистолетами и винтовками. И вот я, Свентицкий, Ходасов, Хромушин и Гук подошли к Вороничскому болоту, лесом обошли Шацк, нашли ту траншею. Но она оказалась пустой.

3 мая 1943 года я, Свентицкий и Ходасов ушли в Слуцк. Был первый день Пасхи. Зашли в Ямполь, тут жил сослуживец Ходасова старшина Лысенко, служащий полиции. Мы ему раньше ещё предлагали уйти в лес, но чтобы он был не один, а привёл к себе на квартиру двух-трёх полицейских, а мы их обезоружим. Лысенко так и сделал. Когда они сели за стол и стали выпивать, мы скомандовали «Руки вверх!» и обезоружили их. Потом их связали, закрыли глаза тряпками и ночью привезли на подводе Лысенко в бригаду.

Спустя неделю комбриг Стефанюк и начальник особого отдела Гуринович сказали мне пойти в Слуцк на квартиру старшего следователя полиции Иосифа Писарика. Гуринович рассказал, что связь с ним установлена в октябре 1942 года. Была только расписка о согласии работать на партизан, но практически Писарик ничего не сделал.

В воскресенье с большой группой крестьян, имея два пистолета в карманах, я пришёл на окраину Слуцка.

Нашёл дом Писарика, зашёл. Сказал пароль вышедшему мне навстречу высокому рыжему человеку в полицейской форме. Получив от него условленный отзыв, я представился, что прибыл от шефа, которому он давал подписку о сотрудничестве. В беседе он ничего вразумительного не сказал. Я попросил его помочь мне совершить акт возмездия над начальником полиции Шнеком, а также палачами Кузьминым, Могилевцом и другими сотрудниками следственного отдела полиции. Для этого предложил устроить в квартире Писарика «юбилей» кого-нибудь из членов его семьи. Струсил Писарик, не пошёл на это, а предложил совершить этот акт в деревне Играево, куда эта шайка ездит на рыбалку. Но узнать, когда они ездят, не так просто, да и Играево не в нашей стороне, что создавало дополнительные сложности. Да, не верил Писарик в нашу победу. Отказавшись от его угощения, я ушёл из квартиры, сказав, что обо всём доложу шефу.

В этот же день я зашёл в детскую консультацию слуцкой больницы к нашей связной медсестре Сысунович. У неё я увидел нескольких словацких солдат. Завязалась с ними беседа, в ходе которой я узнал, что два словацких полка перебросили в Слуцк из Хойников. Там много словаков перешло на сторону партизан. Словаки не скрывали своей неприязни к немцам, искали связи с партизанами. Мы с Сысунович условились, что она будет продолжать вести работу со словаками.

В следующее воскресенье я снова отправился к Писарику с предложением Гуриновича о встрече в деревне Гольчичи. Писарик отказался и сказал, что в полицию от старосты Лагуна поступил список жителей деревни Великая Слива, которых подозревают в связях с партизанами. От Писарика я узнал, что их арест назначен в ночь со вторника на среду. Прибыв в бригаду, я доложил об этом. Стефанюк послал в Великую Сливу разведчика бригады, но было уже поздно. Как потом показал на следствии Писарик, его тоже подняли по тревоге в ночь на понедельник. Он участвовал в окружении деревни, аресте 47 её жителей.

5 июня 1943 года бюро Греского райкома партии утвердило меня командиром инициативной группы по организации нового партизанского отряда. Сначала мы разместились в деревне Новинки. На совещании договорились, как будем создавать отряд, добывать оружие, пополнять отряд за счёт военнопленных из Слуцка и жителей Слуцкого и ближайших районов. Слуцк я взял на себя, Виктор Радченко с сыном Григорием взялись идти в Копыльский район, Коник и Орёл должны работать в Греском районе. Условились, что через пять дней соберёмся в деревне Павловка. Так и получилось, привели в отряд пополнение...

Если не изменяет память, 27 июня вступили в бой с группировкой противника, который, по всей вероятности, хотел ворваться в Павловку. Когда мы отразили нападение, на обочине дороги увидели мужчину, который оказался полицейским. Мы его арестовали и повели в штаб бригады. Мужчина сказал, что его фамилия Величко, что он житель Павловки и сумел в феврале 1943 года спасти Павловку от уничтожения литовским карательным батальоном. Недалеко от штаба бригады стояли секретарь подпольного райкома партии Заяц и комиссар партизанской бригады имени Суворова Разувакин. «Вот кого ты привёл, – сказал Заяц. – Он участвовал в расстреле моей жены, сына и матери».

Из Павловки мы перебрались в деревню Аполины, разместились в большом колхозном гумне. На связь к Пихтереву я послал Григория Родченко, хотя отец и переживал за него: задание опасное. Григорий шёл сенокосами возле деревни Василинки. Люди косили траву, заподозрили, что партизанский разведчик высматривает, где ночью можно забрать их лошадей. Так оно и было: жители Василинок держали хороших лошадей, а они ой как, нужны были разведчикам. Когда несколько человек стали подходить к Григорию, он выхватил гранату и крикнул: «Не подходить, а то всех разнесу!». Люди отошли, Григорий передал шифрованную записку Пихтереву и вернулся в отряд другим маршрутом.

В конце июня 1943 года в нашу бригаду прибыли командир бригады имени Чапаева Шестопалов, который замещал Капусту, и Степанова, замещавшая Варвашеню. Они собрали командиров и комиссаров отрядов и групп и сообщили, что командиром бригады назначается Арестович, комиссаром – майор Рожков. Стефанюк и Разувакин откомандировываются в распоряжение Минского подпольного обкома партии.

Арестович сказал мне, что для штаба бригады нужна изолента и копировальная бумага. Я вспомнил Воронухина, жена которого работала машинисткой в лесхозе. Пришлось уговорить Татьяну Лунёву пойти в Слуцк. Города она не знала, но я обрисовал ей маршрут, и задание было выполнено.

В середине июля 1943 года я снова пошёл в Слуцк, Родченко – в Копыльский район. Подпольщики сообщили, что украинские добровольцы готовы уйти в партизаны. Я договорился встретиться с их представителями на квартире Бавтрукевича, которая находилась рядом с больницей. Как только пришла Сысунович, сразу же сказала, что в городе много патрулей, людей обыскивают. Дело в том, что на этот раз я шёл через деревню Прощицы, и староста Курильчик Степан донёс полицаям, что я пошёл в Слуцк. На квартире Бавтрукевича я всё же встретился с представителями украинской команды и сообщил им, что будем встречаться ночью возле деревни Гороховка. Только я ушёл в больницу, как на квартиру Бавтрукевича ворвались немцы и стали спрашивать, был ли у него человек в сером пиджаке и тёмных брюках. Он не растерялся, сказал, что никого не было, и немцы ушли. Ночью я встретил около 20 украинцев во главе с Ткаченко. Это было уже значительное пополнение партизанских сил. Одновременно Родченко привёл ещё 8 человек из Копыльского района. Наш отряд стал насчитывать 90 человек.

Партизаны ежедневно выходили на задания, в засады, уничтожали телефонно-телеграфные линии связи.

Группа партизан во главе с Гаврилюком подорвала на мине между Шищицами и Будой Греской патрульный броневик. Мы непрерывно снабжали Слуцк печатными материалами, хорошо работала редакция газеты подпольного райкома во главе с Тарасом Березовским.

К концу июля штаб бригады закончил обучение минёров. 3 августа в бригаду прибыл Шестопалов. В ночь на 4 августа бригада во главе с Шестопаловым и Арестовичем двинулась к станции Фаниполь, что между Минском и Дзержинском. В ночь на 6 августа 1943 года партизаны атаковали станцию Фаниполь, и до утра продолжался рельсовый «концерт». Бригада подорвала свыше 600 рельсов на железнодорожной магистрали Берлин-Минск. Особенно отличилась минёр отряда имени Дзержинского Вера Целуйко. Отважная комсомолка вскоре погибла около деревни Кучино при установке мины на шоссе Слуцк-Бобруйск.

Семён Ивашин доложил, что установил связь с одним из украинцев, которые охраняли мелькомбинат. Сегодня (числа не помню) он должен дежурить на вышке за пулемётом, зовут его Иван Ваврик. С Иваном Зубом, который взял метров на 20 верёвку, мы пошли в Слуцк. Шоссе Слуцк-Минск переходили около деревни Василинки. Наступал вечер, крестьяне перегоняли коров с пастбища, мы воспользовались этим, чтобы перейти шоссе. На поле у деревни Лучники стали ждать условленное время. После 24 часов прожектор на вышке должен заморгать, подавая нам сигнал. Но время идёт, а сигнала нет, скоро будет смена караула. Зуб знает Ваврика, стал его звать: «Ванька, мы пришли». Ответа нет. Зуб полез на вышку, растолкал пьяного Ваньку, и они начали откреплять пулемёт, а потом на верёвке опустили его вниз. Так у нас появилась пулемётная тачанка. А пулемётчиком был Николай Ткаченко.

Я был на заседании бюро Греского подпольного райкома партии, где было решено присвоить нашему отряду имя Рокоссовского. Правда, я просил, чтобы дали имя Жукова, имея в виду, что в этих местах до войны проводила учения дивизия, которой командовал Жуков. Но оказалось, что в Копыльском районе есть отряд имени Жукова, и вопрос отпал сам собой.

Отряды бригады имени Суворова росли численно, и в августе 1943 года в ней насчитывалось 1 500 человек. Особенно значительно увеличился отряд имени Фрунзе, состоящий из трёх рот по 200 партизан в каждой. В отряде было 42 партизана, которые в октябре 1942 года прибыли из Москвы. Среди них выделялся старший лейтенант Лизюков Евгений Ильич, участник гражданской войны, отличный кавалерист. Во время засады партизан отряда около деревни Жилин Брод Лизюков стоя расстреливал из автомата гитлеровцев. Его спас 15-летний Толя Гужев, который застрелил целившегося в Лизюкова гитлеровца. В том бою было убито 45 фашистов, сожжены три автомашины, взяты значительные трофеи. Лизюков во всём подражал Чапаеву. Отличился он и в бою 1 мая 1943 года между Щитковичами и Дромней.

Согласно постановлению Греского подпольного райкома партии с согласия обкома партии бригада имени Суворова была разделена на две: командиром бригады имени Фрунзе стал Арестович И.В., командиром бригады имени Суворова – Коледа А.М. Бригада имени Фрунзе размещалась в лесу справа от дороги Шищицы-Осиповичи, а бригада имени Суворова – слева. Каждому отряду отводилась зона, которую он должен оборонять. Отряд имени Рокоссовского охранял зону от деревни Ляхово до деревни Ржавка...

Как-то с комиссаром отряда Родченко решили пойти в засаду на участок дороги между Шищицами и Будой Греской. В Шищицах был немецкий дзот, а в Буде Греской – два дзота, расстояние между ними – пять километров. Мы знали, что наряд гитлеровцев в количестве семи человек каждое утро обходит этот участок в поисках партизанских мин. За ночь, пройдя 20 километров, мы подошли к дороге, залегли в канаве. Подпустив немцев поближе, открыли огонь. Убив их, забрали семь винтовок и побежали к лесу. Из дзотов в Буде Гресской немцы открыли огонь, но он для нас был уже не страшен.

Вскоре партизан отряда Большаков выполнил моё задание по уничтожению военной электростанции, работавшей на локомобиле у деревни Огородники (Ячевские). Мы знали, что её охраняют трое полицейских, у которых кроме винтовок был пулемёт. Охрана потеряла бдительность, часто была пьяна. Однажды местные жители подпоили полицейских. Ночью Большаков с Хириным, Вишневским и ещё одним человеком убили полицейских, а локомотив взорвали. Электростанция больше не восстанавливалась.

В сентябре 1943 года был второй этап рельсовой войны, на этот раз на участке дороги Осиповичи-Пуховичи. Наших подрывников водил начальник штаба Александр Коник. Подорвали 30 рельсов. В это время группа подрывников во главе с Гаврилюком подорвала эшелон противника около Уречья. Через сутки группы наших партизан выходили на уничтожение телефонно-телеграфной линии связи на участке Городище-Красная Горка. Разведчики во главе с П. Куприяновым ежедневно вели разведку на Слуцк. В деревне Бокшицы был их связной – Дроботов, который передавал им сведения. Вскоре его арестовали немцы и расстреляли.

Стали готовиться к зиме, строить землянки. За это взялся комиссар отряда Родченко. Место в полутора километрах от деревни Шантаровщина было удобным для обороны, прикрывалось болотистой речкой. Далее стояли отряды имени Будённого и имени Дзержинского. Деревня Шантаровщина тоже была в окружении леса. В ней наши отряды разместили пекарни, посадили своих портных и сапожников. В общем, это была «партизанская столица», где каждый житель работал на партизан.

Два раза в месяц проходило заседание бюро Греского подпольного райкома партии с обязательным вызовом командиров и комиссаров отрядов. Помимо вопросов боевой деятельности часто разбирались аморальные действия отдельных партизан и даже руководителей.

В сентябре провели организованные хлебозаготовки и заготовку картофеля, в основном из деревни Прощицы. Было доставлено 5 тонн зерна и 15 тонн картофеля. На зиму этих запасов нам хватило.

26-ю годовщину Великого Октября отпраздновали в зимнем лагере. У нас было много песенников, плясунов, особенно выделялись партизаны Зуб, Никадзе, Курунбы. Все были уверены, что 27-ю годовщину Октября будем праздновать в освобождённой Белоруссии. Днём 7 ноября командир бригады Арестович и комиссар Минович устроили приём в штабе бригады.

Пришло сообщение, что бывший шеф Слуцкой МТС Климент Баер (его перевели в Бобруйск) будет в доме № 11 на улице Вечеркевича в Слуцке ожидать представителя командования партизан. Арестович и Гуринович поручили мне пойти на эту встречу. С собой взял партизан Ивашина Семёна и Свинаря Фёдора. Ночью были на улице Вечеркевича, где нас уже ждали Баер с переводчицей из Бобруйска. Тут же была хозяйка квартиры Валентина Алейчик, которую я знал ещё до войны. Баер сказал, что имеет ценную информацию: немцы знают о том, что в Тегеране 1 декабря 1943 года собираются руководители антигитлеровской коалиции Сталин, Рузвельт, Черчилль, и готовятся их уничтожить. Он рассказал о новом оружии – ФАУ-1 с дальностью полёта 300 километров. «Семья моя, – сказал Баер, – погибла от бомбёжки Кёльна, Гитлеру скоро капут. Я решил перейти к вам». Стали договариваться о деталях перехода. В это время Ивашин и Свинарь во дворе грузили на машину Баера боеприпасы. Патронов было много, пришлось делать два рейса. Шофёром у Баера был старший лейтенант Александров, который во всём ему помогал. Договорились, что переход Баера устроим через неделю, но за это время ему надо ещё подбросить оружия и боеприпасов. Разведданные Баера я передал уполномоченному особого отдела нашего отряда Ермакову, который быстро доложил начальнику разведгруппы штаба Западного фронта майору Кочану, а тот радировал в Москву.

Наступил вечер взятия Баера. По договорённости это должно было произойти в Кучино на шоссейной дороге, когда Баер подаст короткий сигнал-гудок. В это время наша засада выстрелит поверх машины и захватит Баера, а Александров сумеет на машине уйти. На эту операцию послал начальника штаба отряда Коника с пятью партизанами. Но у них ничего не получилось, и ночью они вернулись. Коник сказал, что близко немецкие дзоты, опасно подходить. Вечером на лошадях мы приехали в деревню Сливка, спешились и пошли к дороге. Конику приказал ползти с партизанами к обочине шоссе и ждать сигнала из машины. Я стоял около толстой сосны метрах в пятнадцати от дороги. Когда услышали сигнал, атаковали машину. Баера схватили и вместе пошли в Сливку, а оттуда поехали в отряд.

Утром Баера официально допросили. Кроме того, что я написал выше, он сказал, что состоял в рядах Германской компартии с 1931 года, рассказал о проводимой им работе. Прибывшие в отряд командир бригады и комиссар через переводчика Гана поговорили с Баером, а потом сказали мне, что с его участием надо провести операцию. Планировалось, что на имеющейся у нас грузовой машине я с группой партизан, вооружённых немецким оружием, должен выехать на Бобруйское шоссе и захватить дзот возле Малых Омгович. Я быстро отобрал 15 человек, восемь из них переоделись в немецкую форму и на двух подводах, так как машина из-за бездорожья оказалась непригодной, ночью переехали шоссе Слуцк-Бобруйск возле Кучино. Поехали через Лошицу в Талицу, зашли к председателю колхоза Балвановичу, а на рассвете прибыли в Рабак, напротив которого стояли три дзота. Короткое совещание и мой приказ: «Командиром группы захвата назначается Ган, который вместе с Трасюком, Котовым, Ткаченко, Зубом, Свинарём, Вишневским входят в дзот и уничтожают его гарнизон. Затем, забрав оружие и боеприпасы, выезжают на подводе к нашей группе прикрытия, которая расположится в нескольких десятках метров от дзотов».
С опушки леса мы видели, как партизаны зашли в дзот, затем через несколько минут покинули его, по дороге поехали к следующему дзоту, затем вернулись к первому. Мы услышали автоматную стрельбу. Быстро разделавшись с гарнизоном дзота, партизаны забрали два ручных пулемёта, 15 винтовок и много патронов. Обогнули лесом Рабак и тронулись в отряд, где нас уже ждали и приготовили ужин.

Утром прибыли командир бригады Арестович И.В. и комиссар бригады Минович А.Т., приказали мне построить участников операции по захвату дзота и объявили всем благодарность. Немного позднее был издан приказ по бригаде, в котором я представлялся к награждению орденом Красного Знамени. Приказ был зачитан во всех отрядах бригады.

В зимний период немцы усилили вылазки против партизан нашей бригады. В январе наш отряд провёл два боя: один – в составе бригады, другой – самостоятельно. Крупные силы противника ворвались в партизанскую зону со стороны Омгович и повели наступление на Строхово, Шантаровщину. Отряды бригады смело вступили в бой, не допустили противника в эти населённые пункты. В ночь с 14 на 15 января 1944 года противник проник в Строхово, поджёг деревню и стал приближаться к деревне Боровая, успел поджечь несколько хат, но рота нашего отряда во главе с Фёдором Свинарём выбила его из этой деревни. Поднятые по боевой тревоге, мы успели прибыть из лагеря в Боровую, откуда повели наступление на деревню Нива.

В конце февраля 1944 года противник повёл крупное наступление на бригаду имени Суворова. Отряды нашей бригады имени Фрунзе и бригады имени Суворова удалялись вглубь леса. Я с пулемётной тачанкой и пулемётчиком Николаем Ткаченко прибыли на опушку леса около Жилин Брода. Вскоре сюда прибыл и отряд.

В бинокль я увидел, что гитлеровцы в сопровождении двух танков повернули в ту сторону, где размещались подпольный райком и штаб бригады им. Суворова. Со станковым пулемётом залезли в траншею, заранее вырытую во весь рост. «Ну, Николай, давай по-чапаевски откроем по ним огонь», – сказал я. Развернувшаяся для наступления колонна противника залегла, а танки повернули в нашу сторону. Передний танк подошёл к нам метров на 50. Но танкисты, видно, были неопытны. Когда один из них выглянул из люка, меткая пуля из нашего пулемёта сразила его. Танк повернулся, и оба они удалились в сторону Шищиц, а за ними – пехота. Увидев это, я на коне поскакал в отряды имени Дзержинского и имени Кирова, так как у них было по одному противотанковому ружью. Но отряды уже снялись со стоянки. Догнал командира и комиссара бригады им. Фрунзе и доложил, что наступление гитлеровцев нами сорвано.

Зима 1943–1944 годов была мягкая, тёплая. В лагере всю зиму в землянках кружили комары, стояла вода. Мы поднимали нары, устраивали деревянные переходы к нарам. С наступлением весны усилилась немецкая пропаганда против партизан. В Слуцке немцы провели принудительную мобилизацию в так называемую БКА.

В подпольном райкоме партии состоялось заседание бюро с вызовом всех командиров и комиссаров отрядов. Секретарь райкома Заяц В.И. огласил постановление Минского обкома партии о проведении весенней посевной кампании. Было сказано, что урожай 1944 года будем убирать мы, немецкие оккупанты будут изгнаны из Белоруссии. Каждому отряду было установлено задание. Нам – посеять 15 гектаров овса и посадить три гектара картофеля. Каждому отряду устанавливалась зона обороны деревень, крестьяне которых должны провести весенне-полевые работы, так как немцы будут препятствовать этому. Мы выполнили задание. Посеяли, а урожай собрал колхоз «Мир». Окрестные деревни тоже отсеялись.

19 апреля 1944 года я верхом на коне отправился в штаб бригады докладывать, что делается на нашем направлении. Доложил, и вдруг слышим далёкую пулемётную стрельбу, примерно около Павловки. Комбригу Арестовичу сказал, что скачу в отряд, поднимаю его и веду к Жилину Броду. Штаб бригады был от нас всего в двух километрах, так что в отряде я оказался быстро. Объявил тревогу, сказал комиссару: «Веди отряд за мной». А с комсоргом Алексеем Ручиным на конях быстро прискакали к Жилину Броду. Посмотрев в сторону Поликаровки, я увидел, как колонна гитлеровцев повернула в направлении сожжённой деревни Переходы. В это время от Поликаровки бежала группа партизан во главе со словацким офицером Тарабашем. Ему я приказал: «Тарабаш, за мной бегом!», а уполномоченного особого отдела отряда имени Островского Василия Гука послал поднять отряд и вести его к Жилину Броду.

Я с Ручиным приехал на опушку леса к большому дубу на берегу речки Весейка. Спешились, Ручина послал встретить отряд, а сам открыл огонь из автомата по гитлеровцам, которые показались из пепелищ деревни Переходы. Немцы залегли, открыли огонь из миномётов, пулемётов и гранатомётов. В этот момент подбежал Тарабаш с бойцами, и мы усилили огонь. А вскоре подошёл и отряд во главе с комиссаром Родченко. «Станкового пулемётчика – ко мне!», – крикнул я громко и скомандовал: «Бей фашистскую гадину!». Примерно в течение двух часов вели мы огонь, а потом я принял решение атаковать противника на левом фланге. Приказал начальнику штаба Конику со взводом Пихтерева зайти в указанное место и атаковать, а мы с комиссаром отряда Родченко пойдём по центру. Коник скоро вернулся, сказал, что местность открытая и будет тяжело. Получив в ответ угрожающий приказ, Коник ушёл его выполнять со взводом Пихтерева. Мы увидели, как они поднялись в атаку, и в это же время я поднял в атаку остальных партизан. Комиссар отряда Родченко в это время обхватил меня руками и сказал: «Командир, ты поднял в атаку партизан, а сейчас займи своё место там, где лучше будет руководить боем». В это время передняя цепь захватила пленного, я его бегло знаками допросил и отправил в отряд. Тарабашу сказал, чтобы придерживался меня. Он не понял и ворвался в гущу боя. Сражённый тремя пулями, поднял автомат вверх, успел сказать «Роту давай» и умер.

Бой закончился, каратели убегали. На поле боя осталось 22 трупа гитлеровцев, четыре ручных пулемёта, четыре гранатомёта, миномёт и 22 винтовки, патроны. Мы отправили в тыл раненых партизан Головенко и Марчука. Головенко вскоре умер от ран, а Марчуку ампутировали ногу выше колена простой пилой. Убитых Тарабаша и Поронина с почестями похоронили.

В приказе по бригаде отличившихся в этом бою представили к правительственным наградам. Я и комиссар отряда Родченко, кроме того, были награждены именным оружием.

Наступил май. Партизаны отряда ночью выходили на дорогу «Слуцк-Минск», днём охраняли наш район базирования. В ночь с 31 мая на 1 июня 1944 года командир бригады Арестович И.В. решил захватить деревню Весея, где был полицейский гарнизон. Помимо охраны крупного немецкого имения по откорму скота полицейские иногда устраивали засады на партизан. От них погибли партизаны нашего отряда Бойко, Зуб, Ваврик.

Был отдан приказ: отряды имени Будённого и имени Рокоссовского атакуют гарнизон и уничтожают его, отряды имени Кирова и имени Дзержинского выходят на шоссе, не давая возможности полицейским уйти на Слуцк. После обстрела гарнизона из миномёта мы пошли в наступление. Но там противника не оказалось. Только в Избудище в 6 часов утра мы увидели, как по шоссе из Слуцка двигалась вереница машин с боевой техникой. Арестович приказал держать в боевой готовности отряды. Я просил разрешения остаться с одной ротой в деревне Ржавка, чтобы встретить там противника, а начальнику штаба отряда Конику приказал остальными силами отряда занять оборону около деревни Шантаровщина.

Прибыв в деревню Ржавка вместе с комиссаром отряда Родченко, мы услышали артиллерийскую стрельбу около Омгович и решили уйти из Ржавки в деревню Ляхово к нашему боевому охранению. Начальник поста Владимир Аксиневич доложил, что в Омговичи вошла большая колонна немцев и пошла вглубь леса. Из Ляхово мы перешли к тригонометрической вышке, где был мелкий березняк. По этой дороге противник не пошёл, и ночью мы снялись. Зашли в гражданский лагерь, где подкрепились молоком, и пошли к Шантаровщине. На подходе к ней услышали стрельбу – это входили в Шантаровщину немцы. Мы обошли деревню, подошли к Жилину Броду и до утра решили переждать на болоте.

Утром пошли дальше и на окраине деревни Медина заняли оборону. Вскоре появились три немецкие автомашины, мы открыли по ним огонь. В это время на лошади прибыл Григорий Родченко с приказом комбрига срочно прибыть в штаб бригады. В штабе собрались командиры всех отрядов. Было немало сторонников отступать дальше. В это время немцы с воздуха бомбили обширный район, била артиллерия. Комбриг принял решение: с 3 на 4 июня 1944 года сделать ложное наступление на деревню Рудица, а затем болотами выйти к дороге Шищицы-Осиповичи и к своим лагерям. Наступление на Рудицу было неудачным для отряда имени Дзержинского. Его передовые цепи попали под губительный огонь бронемашин противника. Погибли политрук роты Шаврей М.И., командир взвода Драгун А.С., партизаны Островский А.П., Лещенко Б.И., Кленбок Л.М. и другие.

4 июня мы готовились к выходу в тыл немцам. Ночью по пояс в болотной воде вышли к дороге, пересекли её и вошли в «свой» лес. 7 июня наше радио сообщило, что американцы высадились во Франции, открыв тем самым «второй фронт». Мы прибыли в Шантаровщину. Жители сказали, что немцы вчера срочно покинули деревню. Немецкое главное командование сообщило в своей сводке, что северо-западнее Щиткович их войска уничтожили 10 000 партизан. Это была очередная брехня.

Ещё в период блокады, когда мы прибыли в свой лагерь, на дороге Шищицы-Осиповичи Василий Хромушин установил единственную мину, оставшуюся в отряде. В засаде засело отделение партизан под командованием Василия Пихтерева. И вот показался обоз с пароконными подводами. Одна подвода наскочила на мину и подорвалась. Немецкого офицера, ехавшего верхом на лошади, партизаны убили, а обозников взяли в плен...

29 июня 1944 года с одной ротой отряда я прибыл в деревню Прощицы, где к этому времени уже стояли части Красной Армии, переправившиеся через реку Весейку. Вместе с передовыми подразделениями утром 30 июня мы с конными разведчиками отряда прибыли в Слуцк, бои за город уже утихали. Противник оставил восточную часть города, отошёл к деревне Брановичи, на подступах к которой уничтожил наши четыре танка. В городе валялись трупы немецких солдат и офицеров. Особенно много их было около маслобазы, Дома культуры и котельной.

Прибыв из Слуцка в деревню Ржавка, я получил приказ 1 июля явиться в Жилин Брод на совещание. Сюда стали подходить части 65-й армии, партизаны бригады имени Суворова, которая вернулась из рейда в Дараганово. Секретаря подпольного райкома партии Зайца В.И. член военного совета 65-й армии генерал-майор Радецкий уговорил ввести партизан обеих бригад в состав армии, несмотря на приказ партизанского командования об участии этих бригад в параде в Минске. Впервые за три года вечером смотрели кинофильм «Жди меня».

В Покрашево прибыл из Греска Заяц В.И., приказал комиссару отряда Родченко принять Покрашевский спиртзавод. Я вместе с Липницким А.Л. был направлен в Горностайлово, где надо было восстановить сельсовет и колхозы. Мы эту задачу с большими трудностями выполнили, кадров было мало, а партизан отправили в армию.

Арестович И.В. собрал командиров и начальников штабов отрядов бригады имени Фрунзе, и мы поехали в Минск. Остановились на квартире матери писателя Кондрата Крапивы. Старушка ничего не знала о сыне. Мы ей сказали, что читали его произведения, а вскоре он и сам вернулся.

В течение семи дней писали документацию, на каждого партизана заполняли личные листки по учёту партизанских кадров. В конце мая командиров и комиссаров принял Пономаренко П.К. Он выступил с докладом и сказал, что предстоит много сделать для восстановления разрушенного войной хозяйства. Меня оставляли в Минске, но я попросился в Слуцк и был направлен парторгом Слуцкого лестрансхоза. Эта организация действовала по законам военного времени, обеспечивая бесперебойную доставку древесного топлива на участке железной дороги Старые Дороги-Клецк. Задачу мы выполнили и в мае 1945 года меня утвердили заместителем председателя Слуцкого райисполкома...

Невольно вспоминаются военные годы, партизанская жизнь. Наш отряд провёл шесть открытых боёв, уничтожил гарнизон дзота, сжёг шесть мостов на шоссейных дорогах, уничтожил 48 километров телефонно-телеграфной линии связи противника, один броневик, пустил под откос один эшелон, убив во всех этих операциях свыше 300 гитлеровцев.

Как сложилась судьба наших партизан? Комиссар отряда Родченко работал директором спиртзавода, председателем колхоза в Копыльском районе. Начальник штаба отряда Коник уехал на родину в город Невинномыск. Врач отряда Горбацевич работала главным врачом больницы в деревне Новомышь, удостоена звания Героя Социалистического Труда. Комсорг Алексей Ручик работал директором лесозавода в Буде Греской, директором Слуцкого сельхозснаба, потом уехал на родину...

 

Газета «Слуцкі край», 2005